Мальчишки сидели, открыв рты.

– Ого! – воскликнула Гуля. – Ещё никто не собирал звёзды с первого раза – вы знали?

– Да это случайно получилось. – Марине стало неловко, она видела, что в Диминых глазах удивление соседствует с завистью.

Она завозилась с тортом, отрезая девочке и всем, кто хотел добавки.

Головоломка в разобранном виде снова оказалась у именинника.

– Гуля, – подал голос Данила, – это твоё настоящее имя?

– Полное – Гульбахор, – не моргнув глазом ответила она, – родители из Таджикистана, а я родилась уже в Питере. Я старшая, у меня ещё трое братьев, – она облизала белую ложечку, – Голиб меня толкнул, я упала с верхнего яруса и руку сломала.

Говорила она совсем без акцента, но смоляные волосы, смуглость и заострённость скул, чёрные вишни глаз – всё выдавало в ней азиатку.

Марине понравилось, как просто и легко она рассказывает о себе, не юля и не стесняясь.

Поболтали ещё о том о сём, и Гуля отправилась к себе в палату, а через некоторое время семейство Клеверовых тоже засобиралось домой.

* * *

Я лежу рядом с ним на кровати. Больничные койки на удивление вместительные, да и он теперь занимает совсем немного места.

Поворачиваю голову, медленно вдыхаю и вспоминаю, как он пах, когда был маленьким. Этот волшебный младенческий запах – молока и мёда. Тёплый и сладкий. Я помню, как трогала губами его волосы – пух и шёлк. И не могла натрогаться.

Сейчас он лысый. Я прислушиваюсь к его больному несвежему дыханию, чуть сипловатому, чуть с присвистом – в болезни все люди, вне зависимости от возраста, становятся уставшими стариками.

Он открывает глаза:

– Я прогнал её, помнишь?

– Помню. – Я знаю, о ком он.

Тогда через дверь я слышала ссору, слышала, как он орал на неё, и не могла поверить своим ушам.

– Если бы она меня увидела сейчас, то, наверное, не узнала бы, да? – Он задумчив.

Когда они ругались в последний раз, у него ещё была шевелюра, ресницы, брови и плюс двадцать килограммов веса.

– Не знаю, – мы ведь договаривались быть честными, – ты можешь ей позвонить.

Его бумажно-белое лицо чуть розовеет.

– Это так нелепо, да? У неё уже совсем другая жизнь. И тут вдруг умирающий придурок из прошлого.

– Нет, не нелепо, – я говорю без тени улыбки, – если ты хочешь – сделай это. Когда, если не сейчас?

– Ну да, – он с усилием подтягивает ногу и присаживается, – я хочу извиниться. Она хорошая. И ни в чём не виновата.

Я улыбаюсь:

– Дать телефон?

– Я стёр её номер, чтоб уж наверняка. – Он опускает костистый подбородок на колено.

– У меня сохранился.

– Марина, как вы это делаете? – Голос Семёна был удивлённым и радостным.

– Что?

Она знала, что была дома одна, но всё равно инстинктивно обернулась, не желая, чтобы их услышал кто-то ещё, так как говорили они по громкой связи.

Несколько дней назад Марина отправила довольно объёмную многоступенчатую таблицу с перекрёстными ссылками и диаграммами, и вот он позвонил, чтобы высказаться на этот счёт.

– Это просто потрясающе! Как вам удаётся так вникать в процесс? Ведь это просто сухие цифры.

Столько хороших слов за один раз ей давно уже не говорили. В душе зацветали алые маки, и она невольно улыбалась.

– И к ним иероглифы, которых вы не замечаете. Хотя, может быть, именно вы и замечаете, но наверняка не все. А японцы – народ умный и предприимчивый. И осторожнее, Семён, не перехвалите, а то сглазите, я просто делаю свою работу, которая мне очень нравится. Знаете, финансовая аналитика – это всё равно что плетение кружев, важно понять логику цифр и того, кто эти цифры писал, а дальше всё просто.

Она вдруг поняла, что немного кокетничает, и смутилась от этого ещё больше.

В паузе почувствовалось напряжение, и Марина вспомнила Светку и её дурацкое «мужики не делают одолжений просто так».

– В июле предполагается командировка в Японию. Поедет несколько человек, и я подумал, что вы можете присоединиться, – спокойно пояснил он, – расходы за счёт компании, разумеется.

Марина закусила губу – ну и дура! Нафантазировала уже невесть чего.

После того разговора они со Светланой почти не созванивались. Так – «привет-пока, как Егор». И даже её вечные подколки про Нику и Даню стали казаться Марине заезженными и плоскими. Между подругами пробежал холодок, хотя они делали вид, что всё в порядке.

«И откуда взялся этот Семён на мою голову? Весь такой хороший и благородный».

– Если вы не шутите и если это предложение не имеет никаких… подвохов… – Она сама не поняла, как это выпалила.

– Не шучу и не имеет, – лаконично ответил он, – но единственное условие, которое нужно соблюсти, – это быть постоянным сотрудником нашей компании. Пока вы только контрактор.

– Даже не знаю, что ответить, – их разговор стремительно развивался в странном направлении, – вы хотите мне предложить постоянную работу? Или это просто формальность?

– Ваш шеф пристрелит меня в подворотне, если я уведу у него такого аналитика, и, кстати, будет прав, – Семён смеялся, – но, может быть, получится обойти острые углы. И если вы всерьёз, то, конечно, я бы хотел предложить вам постоянную должность.

– Как-то всё быстро. И неожиданно. – Ей вдруг стало тревожно.

Уходить с насиженного места… Деньги, правда, небольшие, но зато и работа не пыльная, часто можно из дома. Всю зиму она вообще в офисе хорошо если раз в две недели появлялась. Шеф знал, что работа будет сделана в лучшем виде и в срок, и не дёргал, только изредка просил «спасти» тот или иной проект, если очень было нужно; всё привычно, знакомо, к окладу исправно капали премии – разве плохо? Отлично! Только скучно, и деньги маленькие.

– Марина, я понимаю, что разговор зашёл внезапно, на самом деле я хотел вам сделать это предложение по окончании работы с японцами, но раз уж так получилось, то можно и не откладывать. Давайте я пришлю офер, а вы подумаете.

– Хорошо.

– Как ваш парнишка? – Семён перевёл тему.

– Спасибо огромное, – Марина мысленно хлопнула себя по лбу, – завтра выписывают. Доктор Овербах просто чудо! И с Егором они подружились.

– Ванька хороший, – теплоты его в голосе прибавилось, – чуткий парень и хирург от бога. Мы с ним вместе учились.

Вот это новость! Марине стало любопытно:

– В школе?

Ей казалось, что Семён точно старше Егоркиного доктора.

Он хохотнул:

– Нет, в институте. По первому образованию я, Марина, врач. С Ванькиным старшим братом, с которым я при вас тогда за завтраком разговаривал, мы учились на одном курсе, а Иван на три года младше.

– Ого!

«Никогда бы не подумала!»

– Да, у меня забавная биография, как-нибудь при случае расскажу, если будет интересно.

Ей хотелось сказать, что уже интересно, но она не решилась.

Разговор повис в воздухе.

– Сегодня к вечеру я пришлю офер и таблицу с парой уточнений, а на следующей неделе созвонимся и поговорим о рабочем контракте более предметно, хорошо? – Он спокойно вышел из неловкого молчания.

– Хорошо.

– Тогда всего доброго, Марина, скорейшего выздоровления сыну.

– Спасибо и до свидания.

Она нажала отбой и пошла на кухню. Вспомнились его яркие глаза, улыбка, высокие скулы. Он не был красивым, но точно запоминающимся. Врач? Работал ли он по специальности? И как оказался в аудиторском бизнесе? Откуда выучил японский, если по образованию не лингвист? В общем-то, это не самый простой язык.

Марина рассеянно заварила любимый молочный улун. Готовить что-то на ужин сегодня было неохота.

Вернулась с чашкой в комнату.

«Закажу суши. Или пиццу. Нужно побольше сделать сегодня по работе, завтра будет не до того». Завтра выписывали Егора.

Старые часы сипловато выдохнули и задумчиво пробили восемь вечера. Одновременно едва заметным звуком щёлкнул входной замок – Данила вернулся с тренировки. Разделся, осторожно заглянул из коридора в гостиную, никого там не увидел.

– Привет, мам! – дежурно бросил он.

– Привет! – отозвалась она из ванной.

Он взял рюкзак и направился в детскую.

«Да кошмар!» – Марина наблюдала за ним в зазор между дверью и косяком.

Сын хромал. И хромал прилично. Она уже это замечала не в первый раз и всё думала, что мерещится, потому что, когда они отправлялись куда-то вместе или когда провожала в школу, походка его была обычной, разве чуть более напряжённой.

– Даня! – громко позвала она, уже стоя в кухне, – Дань… на минутку.

– А? – Парня как подменили. Из комнаты он вышел вполне бодро. Марина специально наблюдала.

А на кухне тут же открыл холодильник:

– Я бы съел что-нибудь.

– Я бы тоже. Ты пока присядь.

Данила сел и опустил глаза.

– Ничего мне не хочешь рассказать? – Голос мамы был не то чтобы строгим, но он понял, что что-то не так.

– Да вроде нечего. В школе у меня всё нормально, к директору тебя пока не вызывают, на тренировке…

– А ты в поликлинику на физиотерапию сегодня ходил?

– Мам, закончился уже курс, – он посмотрел на неё укоризненно, – вчера был последний раз, я же тебе говорил.

– Да? – Она искренне пыталась вспомнить, было ли такое, и не могла. – Ну ладно. И как? Помогло?

– Да, всё отлично. – Он снова уткнулся взглядом в пол.

– Данька, с каких пор мне нельзя сказать правду? – Марина начала злиться по-настоящему.

Ей всегда казалось, что она такая мама, которая не приходит в ужас от того, что ребёнок в десять лет пробовал курить или напился шампанским в тринадцать.

Сын молчал.

– Скрыть это невозможно, как бы ты ни старался. И папа тоже заметил. – Она знала, что папа как раз ничего не заметил, иначе сказал бы ей.

– Мам… – Даниле было стыдно. Он сидел ссутулившийся, напряжённый.

– Давай рассказывай. И, пожалуйста, сейчас не обманывай, это будет уже слишком. Что с ногой? Ты ходил на процедуры?

– Да, – был тихий ответ.

– Даня?!

– Ходил, мам, честно, три раза! Просто без толку, – он наконец снова посмотрел на неё, – ну правда ходил, снова встретил эту врачиху мерзкую с её шуточками.

– И? – Марина нахмурилась.

– И… ничего, – он развёл руками, – думал, само пройдёт постепенно.

– Прошло? – Она отошла к окну и присела на подоконник.

– Мам, я на соревнования хочу поехать. У меня, кстати, в бассейне нога почти не болит.

– Как ребёнок, честное слово! – вспыхнула она. – Ну детский сад, штаны на лямках!

– Соревнования через пять дней! – теперь вспыхнул он. – И Денис Игоревич говорит, что я в хорошей форме. Команда на меня делает ставку, особенно в кроле! Я же могу нормально ходить!

Марина чуть стушевалась, потому что слова сына показались ей вполне разумными, но…

– Дань, ты хромаешь!

Он молчал.

– Что делать-то будем, а, сын?

– Мам, пожалуйста. – В голосе появились умоляющие нотки.

Она понимала, что лишить его сейчас соревнований будет слишком жёстко и равняться смертельной обиде.

– Значит так: первое и главное – ты мне не врёшь, слышишь?

– Не буду. – Он кивнул.

– Второе: пять дней мы ждём, ты бережёшь ногу, потом едешь соревноваться, и на следующий день, Данила, НА следующий! – мы идём к Овербаху, это врач Егора, ты его видел. А потом ты будешь выполнять все! – внимание, все его рекомендации. И если будет сказано прекратить тренировки на какое-то время – значит, так тому и быть, ты меня понял?

При слове «прекратить тренировки» улыбка, которая было обозначилась на Данькином румяном лице, исчезла.

– Или так, или я звоню твоему Игоревичу прямо сейчас и рассказываю истинное положение дел, – отчеканила она, понимая, что это шантаж чистой воды.

– Ма-а-ам… – Парень открыл рот.