– Завтра ты выйдешь со мной. Мы поговорим. Без ремней. Без кресла. Просто поговорим.

Я хотела сказать: пошёл ты. Но язык будто приклеился к нёбу. А он – всё знал. Всё видел.

Он приблизил свое лицо так близко, что я ощущала его дыхание на своей коже, и воздух как будто стал слишком густым от его тесного присутствия. Я вжалась в стену, но он не торопился. Вдох. Выдох. Его тень накрыла меня целиком, и я почувствовала, как внутри всё сжимается в ледяной ком.

– Ты дрожишь, – сказал он мягко, как будто утешая.

Его пальцы коснулись моего лица. Я не отвела взгляд – не потому что была смелой, а потому что не могла пошевелиться. Как кролик перед удавом.

– Какая ты хрупкая, – прошептал он, проводя большим пальцем по моей губе.

Потом резко прижался ртом к моей шее. Губы были горячими, влажными. Я замерла, стараясь не дышать.

– Не бойся, – он обнял меня одной рукой, другой схватил за запястье и прижал к стене. – Я не сделаю тебе больно.

Ложь. Его зубы впились в кожу у ключицы – н сильно, но достаточно, чтобы я вскрикнула. Он засмеялся тихо, довольный, и снова провел языком по тому месту.

– Ты вкусная.

Его руки скользнули по моему телу под одежду. Грубые ладони, шершавые от мозолей. Они обжигали, будто оставляли следы на коже. Я сжала зубы, но не сопротивлялась. Бесполезно. Он разорвал ткань – резко, без церемоний. Я почувствовала, как по спине побежали мурашки.

– Красивая, – пробормотал он, сжимая грудь так, что боль пронзила до рёбер.

Я не издала ни звука. Он прижался всем телом, вдавливая меня в стену. Его дыхание было горячим и тяжёлым.

– Почему ты не смотришь на меня? – он схватил за подбородок и заставил поднять голову.

Я посмотрела. В его глазах не было страсти. Только холодный, расчётливый интерес. Как у ребёнка, который отрывает крылья мухе. Он прижал губы к моим. Жёстко. Настойчиво. Я не отвечала. Мои зубы были стиснуты, тело – одеревеневшим.

– Открой рот, – прошептал он.

Я не послушалась. Он укусил меня за губу – резко, до крови. Я вскрикнула, и он воспользовался этим, проникнув языком внутрь. Горький вкус металла разлился по рту. Его руки опустились ниже, к поясу. Я зажмурилась.

– Смотри, – приказал он.

Я открыла глаза. Он расстегнул ремень. Я не дышала. Он достал член и потряс им передо мной. Он хотел, чтобы я видела. Я не боялась секса с этим монстром, после того, что он тут вытворял с нами, близость с ним – это не так страшно. Меня пугало другое, что он всегда знает, как тебя удивить болью. Он может преподнести ее так изощренно, что ты никогда не знаешь, чего от него ждать.

Когда он вошёл в меня, было только жутко и больно. Никакого предательского тепла, никакой постыдной реакции – только страх, только отвращение.

– Какая ты… тугая, – он застонал, впиваясь пальцами в мои бёдра.

Я смотрела в потолок. Считала трещины в бетоне. Один. Два. Три. Он двигался резко, грубо, будто не мной пользовался, а просто чем-то.

– Почему ты не плачешь? – прошептал он на ухо.

Я не ответила. Он схватил за волосы и дёрнул голову назад.

– Плачь.

Но я не заплакала. Только сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Кровь. Боль. Счёт. Четыре. Пять. Шесть. Он вышел из меня с тихим стоном, обмяк на мне, потом отстранился и начал дрочить. Его пальцы впились в мои бёдра, оставляя синяки. Он двигался резко, грубо, но вдруг остановился – будто вспомнил что-то.

– Ты слишком тихая, – прошептал он, и в его голосе была опасная игривость.

Потом его зубы сомкнулись на моём соске – не укус, нет, сначала просто сжатие, пробование на вкус. А потом – резкая боль, когда он рванул головой назад, будто хотел оторвать. Я вскрикнула, тело дёрнулось, пытаясь бежать, но он прижал меня ещё сильнее.

– Так-то лучше, – он засмеялся, и его язык скользнул по ранке, чувствуя солоноватый вкус крови.

Я пребывала в состоянии болевого шока. Его член двигался во мне не переставая, словно поршень, а сосок болел так, словно часть его реально откусили. И я не знала, так ли это. Я чувствовала, как теплая кровь течет по телу. А еще я видела его окровавленный рот, словно хищник только что свежую добычу.

Его рука схватила мои волосы, дёрнула так, что шея хрустнула. Губы прижались к уху – сначала просто горячее дыхание, потом влажный язык, скользящий по раковине.

– А если я… – его голос был притворно-задумчивым, – откушу тебе ушко?

И прежде чем я успела среагировать – его зубы впились в мочку. Не просто укус – а медленное, методичное сдавливание, будто он и правда пробовал, сможет ли оторвать. Я закричала, но он тут же заткнул мне рот ладонью.

– Тише, тише… – прошептал он, не отпуская ухо. – Ты же не хочешь, чтобы все услышали, как я с тобой играю?

Он отпустил ухо, оставив его горячим и пульсирующим, и снова двинулся внутри меня. Но теперь – не просто толчки. Он изменил угол, намеренно, чтобы каждый раз было больно.

– Вот так, – он дышал мне в лицо. – Чувствуешь, как твоё тело рвётся?

Я чувствовала. Остро, отчётливо. Его пальцы обвили моё горло – не для того, чтобы задушить, нет. Он пытался сдавливать ровно настолько, чтобы в висках застучало, чтобы мир начал терять чёткость.

– Ты сейчас вся… краснеешь, – он улыбнулся, наблюдая, как у меня темнеет в глазах. – Красиво.

Я уже почти не чувствовала тела – только боль, только его хриплое дыхание в ухо, только то, как он играет мной, как экспериментирует с моими пределами.

– Ты ещё не сломалась, – он прикусил мою нижнюю губу, пока она не лопнула. – Но это вопрос времени. И тогда я поняла – он не кончит. Не сегодня. Потому что для него это не про секс. Это про контроль.

Он резко встал и куда-то пошел. Я облегченно вздохнула, но он вернулся через пять минут. И он вернулся с иглами. Тонкие, блестящие на тусклом свете лампы. Разложил их передо мной на листе чистой бумаги – аккуратно, как хирург перед операцией.

– Ты боишься уколов? – спросил он, проводя пальцем по моей дрожащей руке. – Я не ответила.

– Неважно. – бросил он деловито. Первая игла вошла под ноготь безымянного пальца. Медленно, почти нежно, пока не уперлась в нервы. Я закусила губу. Молчи. Молчи.

– Ой, – он наклонил голову, – Кажется, не туда.

Вытащил. Вставил снова, под другим углом. На этот раз мир вспыхнул белым. Он ввел еще пять – между пальцами, в запястье, в нежную кожу внутренней стороны локтя. Моя рука теперь напоминала изделие вуду.

– Дергаться не советую, – предупредил он, проводя языком по моей шее.

Потом взял соль. Горсть крупных кристаллов, которые он втер в свежие ранки от укусов на груди. Я зажмурилась. Один. Два. Три.

– Открой глаза, – он шлепнул меня по щеке. – Я хочу видеть.

Слезы текли сами, предательски горячие. Он собирал их пальцем, подносил к моим губам.

– Попробуй. На вкус – как море.

Я плюнула ему в лицо. Он засмеялся.

– Наконец-то реакция.

Его пальцы впились в мои бедра, ногти оставляли кровавые полосы. Он вошел в меня снова, и иглы в руке сместились, пронзая плоть изнутри.

– Считай, – прошептал он, втирая новую горсть соли между наших тел.

Четыре. Пять. Шесть. Боль стала абстрактной – пульсирующей волной, отливами и приливами. Я плыла над ней, глядя в потолок. Он кончил со стоном, но не в меня – на окровавленные иглы в моей руке.

– Завтра, – вытерся о мою кожу, – мы попробуем раскаленные.

Глава 10. Пытка раскаленными спицами

Когда дверь закрылась, я вытащила иглы одну за другой. Кровь была теплой. Семь. Восемь. Девять. В углу своей камеры Алина тихо рыдала. Я поднесла окровавленные пальцы к губам.

Он пришёл на рассвете, когда в камеру сочился холодный серый свет из общего зала сквозь решётку. В руках у него была металлическая спица – длинная, тонкая, с заострённым концом. Он не торопился. Поставил на пол переносное устройство для нагрева, похожее на большую свечу – с языком живого пламени, потрескивающим в тишине.

Сел на корточки, словно устраивался поудобнее, и поднёс спицу к огню. Я наблюдала, как металл сначала приобрёл жёлтовато-красный оттенок, потом стал оранжевым, и, наконец, начал белеть – как кость, доведённая до кипения. Запах жжёного металла тут же смешался с сыростью камеры, пробирая до горла.

Он нагревал её медленно, с наслаждением, глядя не только на процесс, но и на мою реакцию. Это был спектакль. Его любимая прелюдия. Мой желудок сжался. Он делал это демонстративно – чтобы я видела, как всё начинается. Чтобы я ждала. И боялась заранее.

– Ты знаешь, что будет, – сказал он, поводя спицей перед моими глазами, чтобы я видела, как воздух дрожит над раскаленным металлом.

Я знала. И всё равно сердце застучало чаще, как только он произнёс:

– Прости, красавица, но ты знаешь – мне придётся тебя связать. Это ради твоей же безопасности. Я должен убедиться, что "процедура" пройдёт как следует.

Он схватил меня за руку и повёл в общий зал – туда, где стены впитали больше криков, чем воздух способен вынести. В центре стоял тот самый металлический стол. Я видела, как на нём умирали. Теперь – должна была лечь сама.

Он заставил меня лечь на холодную поверхность, жестом приказал не дёргаться. Я подчинилась. И в этот момент в голове возникла мысль: почему я не сопротивляюсь? Я ведь знаю, что он собирается делать. Знаю, что он будет мучить меня. Делать больно. Издеваться. Но я не двинулась. Не сказала "нет". Не дёрнулась.

Я просто лежала и ждала. Потому что боялась. Потому что он был сильнее. Потому что он уже сломал меня настолько, что тело знало своё место. Я ненавидела себя за это – за послушание, за тишину, за покорность.

Он начал привязывать меня – сначала запястья, потом лодыжки. Ремни были крепкие, впивались в кожу, не оставляя ни малейшей возможности пошевелиться. Я оказалась распятой, беспомощной, как насекомое на игле. Он проверил каждую застёжку и кивнул с удовлетворением. Всё готово. Я – готова. Для него.

Первое прикосновение было к внутренней стороне предплечья – неглубокое, почти небрежное. Кожа зашипела, запахло горелым мясом. Я не закричала сразу. Сначала только напряглась, затаила дыхание. Потом из горла вырвался протяжный, низкий стон – он вырвался сам, помимо воли, как будто выдавленный из груди огнём.

Глаза зажмурились сами собой. Голова закружилась. Воздух вокруг словно начал вращаться – то ли от боли, то ли от паники. Мне показалось, что стены начали плавать, а мир крутится с бешеной скоростью, как в карусели, с которой невозможно спрыгнуть.

Меня чуть не вырвало – вкус рвоты поднялся к горлу, горло сжалось, как будто внутри всё начало выворачиваться. Всё тело моментально покрылось испариной, липкой, ледяной, будто изнутри меня полыхнуло пекло.

Голова закружилась еще больше, в ушах зазвенело. Мир вокруг пошёл кругами – стены, потолок, даже воздух будто крутился. Я зажмурилась, вцепилась зубами в губу, пытаясь не закричать. Но внутри всё уже трещало, гулко пульсировало.

И тогда пришли мысли. Беспомощные, истеричные: За что? Почему я? Как же так получилось? Неужели это всё реально? Словно сама реальность треснула, и я упала сквозь неё в чужой ад, придуманный кем-то, кто ненавидит жизнь. И в этом аду теперь была я.

– А-а, – он улыбнулся, – вот оно.

Он любил эти моменты, когда мое тело предавало меня, когда инстинкты брали верх.

Вторая спица вошла глубже – в мягкую часть плеча, где мышцы были нежными и уязвимыми. На этот раз я услышала звук – короткое шипение, будто жареный бекон на сковороде. Мои нервы взорвались сигналами, мозг захлебывался в белом шуме.

– Ты сейчас вся… дрожишь, – он провел пальцем по моей щеке, собирая пот. – Как мышка в капкане.

Я пыталась отключиться, уйти в себя, но боль не отпускала. Она была слишком живой, слишком навязчивой. Краем глаза заметила, что этот гад перевозбудился. Он начал тихонько поглаживать пах, а потом расстегнул ширинку и выпустил свою восставшую плоть.