Я понимала, что его заводит моя боль, и если я буду более стойкой, то он, возможно, потеряет ко мне интерес. А может, наоборот… Будет больше пытать. В такие моменты правда тяжело соображать. Когда от боли скручивает все внутри, мозг просто отказывается работать.

Третье касание – к бедру. Медленное, мучительно ласковое, будто он выводил по моей коже имя собственной боли. Кожа сначала наливалась красным, затем темнела, пузырилась, как будто собиралась взорваться изнутри. Я чувствовала, как ткань плоти послушно поддаётся, трескается, расступается перед раскалённым металлом. Запах – плотный, удушающий – смесь сгоревшего мяса и металла – ударил в нос, и меня стошнило бы, если бы желудок уже не был пуст. Я сглотнула слюну, подступающую к горлу, стиснула зубы так, что в ушах зазвенело.

– Интересно, – протянул он, склонившись чуть ближе, – если я воткну это тебе в живот… ты умрёшь сразу? Или будешь долго истекать кишками?

Он не ждал ответа. Это была риторика. Но в его глазах я увидела не просто безумие. Там было жуткое, детское любопытство. Он действительно хотел узнать. Проверить. Эксперимент ради знания. Как ребёнок, втыкающий палочку в муравейник – не из злобы, а из тяги к пониманию. Только вместо палочки – раскалённая спица. И вместо муравейника – я.

Впервые за всё это время я испугалась по-настоящему. Не боли. Не унижения. А осознания: он не остановится. Никогда. У него нет границ. Нет предела. Ему интересно, как я устроена внутри – и он найдёт способ это проверить.

Он поднёс спицу к моему животу. Я инстинктивно напряглась, мышцы пресса сжались, пытаясь защитить внутренности. Бесполезно, конечно. Какая защита у распятого тела?

– Нет? – он нахмурился, как ребёнок, у которого вырвали игрушку. – Ладно. Сегодня ты и так хорошо поработала.

Он неторопливо повернулся к ведру и погрузил спицу в воду. Металл зашипел, пар с громким звуком рванул вверх, будто духи боли вырывались наружу.

– Завтра, – бросил он, не оборачиваясь, – мы попробуем что-то новенькое.

Он освободил меня от оков и пальцем показал, что я могу идти в свою камеру. Потом он пошел быстро к лестнице. Дверь закрылась. И только тогда я позволила себе задрожать. Ломко, беззвучно. Плечи мелко тряслись, кожа горела, глаза были сухими, как будто все слёзы уже сожгло изнутри. Я хотела прижаться ладонями к ожогам – найти хоть каплю утешения в прикосновении – но не посмела. Не трогай. Будет хуже. Из угла донёсся кашель. Хриплый, с надрывом.

– Держись, – прошептала Вера.

Я закрыла глаза. Держаться… но за что? За надежду? Её тут давно нет. За память? Она стирается вместе с кожей. Осталось только счёт. Один. Два. Три. Пока я считаю – я жива. Пока я считаю – я ещё не он.

Глава 11. Упрямая и сильная

Он пришёл утром. Медленно, как тень, как запах, от которого хочется закрыться, но ты не можешь – он уже внутри. Дверь открылась. Он заглянул. В глазах – никакой спешки. Он смотрел прямо на меня. И сказал:

– Пойдём.

Так, будто у меня был выбор. Будто я могла сказать «нет». Но мы все знали: это риторика. Это маска. Если бы я осталась – он бы вернулся. И забрал бы меня иначе.

Я поднялась. Словно тело отдельно от сознания. Алина тихо коснулась моего локтя. Её пальцы были ледяные.

– Не ходи, – прошептала Алина. Я ничего не ответила. Просто пошла. Будто у меня был выбор не ходить. Если бы она знала, как этот совет нелепо звучит в этих стенах.

Он не касался меня. Просто шёл рядом, будто это я сама решила. Словно мы пара. Словно я его гостья. Словно чай ждёт. Комната была маленькая. Белые стены. Один стол. Два стула. На столе – поднос. Две чашки. Пара печенек. Шоколадка. Всё чистое, почти уютное. Меня мутило от этого «уюта».

– Присаживайся, – сказал он.

Я села. Потому что если не сесть – он посадит. А это будет больнее. Он налил чай. Чёрный. Без сахара. Я не удивилась. Он знает. Он всегда знает.

– Ты давно здесь. Дольше, чем многие. – Он делает глоток. – И я вижу: ты не ломаешься. Упрямая. Сильная. Не дерёшься, но и не сгибаешься.

И я не узнавала его.Я молчала. Смотрела на чашку. На её поверхность. В ней – моё отражение.

Он вытащил из внутреннего кармана фотографию. Я. Улица. День. Я смеюсь. До. Внутри что-то резко сжалось. Холод прошёл по спине. Он следил. Заранее. Выбирал.– Мне это нравится, – продолжал он. – Я… давно тебя приметил.

– Я не выбираю случайных. Мне важно, чтобы человек имел… потенциал. – Он улыбнулся. – А ты – идеальна.

Я смотрела на него, как на змею. Не шевелясь. Он встал. Обошёл стол. Сел рядом.

– Завтра ты пойдёшь со мной ещё раз. Мы продолжим. Я хотела сказать: ты не оставляешь выбора. Он будто услышал.

– Ты можешь подумать, что выбора нет. И будешь права. Но форма – важна. Ты можешь войти с гордо поднятой головой. Или ползком. Мне – всё равно. А вот тебе? – Он встал. Поставил чашку. – До завтра, сильная девочка.

Он ушёл. И комната снова стала белой, холодной, как желудок у мертвеца. Когда я вернулась в камеру, Алина вскинулась:

– Он тебя бил? Трахал? Пытал?

– Нет, – ответила я. – Пока нет.

Она кивнула, но не поверила. А я… я села в угол. Прижала ладонь к сердцу. Оно било медленно, но глухо, как будто под водой. И я поняла: он начал. Сегодня он не пытал меня и не трахал. Он выбрал другой способ ломать. Он режет меня словами. Он готовит к чему-то…

***

На этот раз он пришёл днём. Не ночью, как обычно. Не утром. Днём. Когда в бетонной коробке начинало казаться, будто есть время.

Он выглядел… по-домашнему. В серой водолазке, с аккуратно уложенными волосами. Как будто собирался на встречу. Он открыл дверь. Постоял пару секунд. Сказал:

– Пора.

Я не двинулась. Он не повысил голос, не сделал шаг. Только произнёс, тоном учителя:

– Если ты не пойдёшь сейчас, разговоров больше не будет. Только действия.

И я пошла. Потому что он не блефует. Сегодня он отвёл меня в другую комнату. Не та, где был чай. Эта – просторнее. Ковёр на полу. Кресло. И стены с книгами. Настоящими. И запах. Сухой, библиотечный. Он устроился в кресле, показал мне на пуф.

– Садись, удобно.

Я села, медленно. Плечи были каменными. Он открыл одну из книг. Перелистнул пару страниц – просто для вида.

– Я много думал, – сказал он. – С того момента, как увидел тебя. Думал, что ты просто подходящий объект. Но теперь… ты другая.

Я молчала. Он смотрел на меня, как сканер. Я не понимала, чего он от меня хочет? Вообще, чего он хочет от нас? Что у него с башкой?

– Ты не просишь пощады. Не плачешь. Не взрываешься истериками. – Он наклонился ближе. – Ты понимаешь правила.

Я ничего не отвечала. Он улыбнулся.

Он положил конверт между нами.– Знаешь, как я отличаю тех, кто поддаётся, от тех, кто ломается? – Он достал что-то из кармана. Бумажный конверт. – Те, кто ломаются – исчезают. А те, кто поддаются – выживают. И получают шанс.

– Внутри есть кое-кто, кто тебе дорог.

Я замерла.

– Ты хочешь знать, кто? – мягко спросил он. Я кивнула. Он открыл. Фотография. Женщина. Пожилая. Очки. Линии на лице. Моя… бабушка. Я не сразу поверила. Но это была она. Фото старое, но узнаваемое. Он смотрел мне в глаза.

– Если ты согласишься… ты сможешь ей помочь. – Пауза. – Я не убиваю без причины. Я… очищаю. – Он снова использовал это слово. Я его ненавидела.

– Согласиться на что? – наконец выдавила я. Он наклонился ближе.

– Ты будешь моей преданной. Моим голосом. Моими глазами. Ты будешь рядом. – Он коснулся груди. – Не как вещь. Как помощница. Взамен – она будет в безопасности. – Пауза. – Подумай. Только недолго.

Он достал часы. Старые, с кожаным ремешком. Поставил на таймер: 30 минут.

– Когда прозвонит – решение должно быть.

Он вышел. Дверь закрылась. Я осталась одна. С фотографией. С часами. С пульсом, который бился в висках. Если скажу “да” – спасу бабушку. Если “нет” – он всё равно сделает, что хочет. Но она… А может, он врёт? Может, она уже мертва? Но… если нет?

Я посмотрела на фото. И впервые за всё это время – мне стало по-настоящему тошно от себя. Потому что я всерьёз начала думать, как ему угодить. Потому что я уже выбираю не между злом и добром. А между одним злом и другим.

Тридцать минут. Они тянулись как гной из раны. Я смотрела на фотографию – и не могла понять, настоящая она или фальшивка. Всё внутри кричало: «Он врёт». Но страх… был реальным. Я чувствовала его даже в пальцах. Даже в зубах. Он вернулся точно по звонку. Вошёл, не торопясь. Улыбнулся.

– Ну?

Я подняла глаза. И впервые за всё это время – сделала шаг навстречу. Мысленно. Не ногами. Но он понял.

– Я… – Мой голос дрожал. Не от слабости – от брезгливости к самой себе. – Я согласна.

Он не двинулся:

– Громче.

– Я согласна, – сказала я. Уже твёрже. Он подошёл ближе. Поставил ладонь на стол.

– Почему?

Я замерла. Это был тест. Он хотел, чтобы я сказала правду. Но правду – нельзя.

– Потому что я хочу быть нужной, – выдохнула я. Он посмотрел прямо в душу.

– Нет, – сказал он. – Не та причина. Пробуй ещё.

Чёрт. Я сжала руки. Гвоздь в рукаве тёр кожу. Я чувствовала кровь. Это помогало думать.

– Потому что я не хочу умирать. Потому что я поняла, что ты… ты не просто убийца. – Я говорила, как учат актёров: не с пафосом – с тишиной. С будто бы настоящей растерянностью. – Ты… больше. Ты отбираешь тех, кто недостоин. – Я сглотнула. – Я не хочу быть одной из них.

Он долго молчал. Потом… кивнул. Один раз.

– Умница.

И в этот момент я поняла – он поверил. Или сделал вид, что поверил. Он достал коробку. Открыл. Внутри – чёрная форма. Простая. Футболка, брюки.

– Надень. Это знак. Что ты – теперь с нами.

– С нами? – переспросила я. Он усмехнулся.

– Пока ты – одна. Но скоро… узнаешь.

Он вышел. Я осталась с формой. И с дрожью в пальцах. Потому что игра началась. И я понятия не имела, какие правила. А проигравшие здесь – исчезают.

Глава 12. Новая роль

Они пришли за мной без предупреждения. Открыли дверь, бросили на пол чёрную форму и кивнули:

– Надень. Быстро.

Я оделась прямо при них. Плевать. Унизительно? Всё уже было. Теперь это – просто оболочка. Чёрная ткань вместо кожи. Они не надели на меня наручники. Не толкали. Просто шли рядом. И этого хватало, чтобы внутри дрожал каждый нерв.

Мы спустились в другой коридор. Там я раньше не была. Белые двери. Металлические таблички без подписей. Запах – дезинфекция, пот и страх. Они привели меня в комнату с зеркалом. Через стекло – другая клетка. И в ней – молодая девушка. Подросток. Грязные волосы, взгляд бешеный, губы иссохшие. Он уже ждал меня внутри. Стоял, как хозяин.

– Это Марта, – сказал он, не поворачиваясь. – Сопротивляется три дня. Не ест. Не говорит. Пытается биться головой о стену. Он подошёл ближе, положил руку мне на плечо.

– Сегодня ты узнаешь, насколько ты готова.

Я смотрела на эту несчастную. Она вцепилась в угол комнаты, как раненое животное. Её плечи вздрагивали от каждого звука. Я узнала себя. Первую себя.

– Твоё задание простое, – сказал он. – Зайди. Спроси её имя. Если не ответит – ударь. Один раз. Не сильно. Но чтобы почувствовала.

Я обернулась на него.

– Я не…

Он прервал меня движением пальца.

– Это – не жестокость. Это – тест. Для неё. И для тебя. – Он посмотрел в глаза. – Если ты не сделаешь этого – значит, ты врёшь. – Он подошёл ближе. – И я пойму. – Пауза. – И тогда ты просто вернёшься. – Он улыбнулся. – Без глаз.

Я зашла в камеру. Марта не заметила. Сначала. Потом – услышала щелчок двери. Вздрогнула. Вскочила. Попятилась в угол. Глаза бешеные. Как у зверя. Я подняла руки.

– Эй… я не причиню тебе боль.

Она не верила. Конечно. Кто здесь верит?