Через два часа в бетоне образовалась трещина. Она была тонкой, но свежей. Изнутри тянуло холодом. И… землёй. Я сунула туда руку. Осторожно. Почти до локтя. Что-то мягкое. Как песок. Как рыхлый слой под бетонной плитой.

– Там пусто. Или пусто было. Мы сможем копать. Может, пролезть.

Алина кивнула. Она достала кусок дерева, который откололся от двери. Мы стали чередоваться: одна ковыряет, другая стоит на шухере.

Мы не разговаривали. Мы просто копали. Потому что страх – он не такой уж сильный. Гораздо сильнее надежда.

Глава 14. Ниже – не значит ад

Через три часа мы вытащили первый камень. Под ним – тьма. Живая. Молчаливая. Но не глухая. Мы слышали в ней звук. Как будто кто-то дышал. Или двигался.

– Ты готова? – спросила я.

– Нет. Но пойдём всё равно.

Мысли в голове: Ниже – не значит ад. Ниже – значит шанс. Если он оставил проход, он либо издевается, либо что-то знает. Мы копаем. Мы идём. Мы не жертвы. Если нас поглотит тьма, значит, мы сами выбрали шагнуть в неё.

Мы пролезли по очереди. Я первая, Алина следом. Пространство под плитой оказалось неожиданно широким. Сначала я ползла на локтях, потом на животе. Бока обдирались о камни, в волосы лезла пыль, глаза слезились. Но главное – это было возможно.

Когда Алина выбралась следом, мы замерли. Темнота обрушилась на нас, как стена. Настоящая, глухая, вязкая. В ней не было ни света, ни времени, ни даже ощущения пространства. Только запах: земля, пыль, что-то гнилое, будто сам воздух здесь давно умер.

Я сделала шаг вперёд – осторожно, ощупью, как слепая. Под ногами шуршала грязь, пальцы нащупали что-то твёрдое – камень? Обломок трубы? Острый. Я вздрогнула.

– Он не говорил, что здесь будет выход, – прошептала Алина.

– Может, он и не собирался, – ответила я. – Может, это ловушка.

Где-то над головой тихо щёлкнуло. Вентиляция? Или что-то с электрикой? Вдалеке, на уровне потолка, вспыхнула лампа. Только на секунду – тусклая, как умирающая звезда. Но её хватило, чтобы разглядеть стены: земляные, с вкраплениями стекла, труб, тряпья. Это был старый технический тоннель, возможно, оставшийся со времён стройки или прежнего здания. Свет погас. Снова темнота.

– Видела? – прошептала Алина.

– Да. И видела, что мы в каком-то проходе. Возможно, он ведёт наружу. Или… к нему.

Тишина была такая плотная, что дыхание казалось криком. Я шагнула вперёд, держась рукой за стену. Грубая, сырая. Как кожа зверя. И всё внутри меня вопило: «Назад!» Но я знала – назад уже ничего нет. Только клетка. Только он.

Моё тело дрожало – не от холода. От усталости. От страха. Оттого, что всё – слишком. Слишком долго, слишком жестоко, слишком глубоко. Казалось, я больше не человек, а только инстинкт: двигаться, прятаться, выжить. Но был и другой голос. Тихий. Где-то глубоко внутри.

«Ты уже была мёртвой. Теперь ты – выбор. Или ты идёшь. Или ложишься и ждёшь, пока он снова придёт с ведром и инструментами. Выбирай.»

Я выбрала. Вдохнула через нос, медленно, будто могла проглотить темноту. И пошла дальше.

Мы шли медленно. Не как люди, а как тени. Стена под рукой служила единственным ориентиром. Земля под ногами то скользила, то крошилась. Где-то впереди капала вода – редкими, тяжёлыми каплями, словно кто-то отсчитывал время до того, как мы снова станем ничем.

– Подожди, – шепнула Алина. – Что это?

Я остановилась. Послышался металлический скрежет. Лёгкий, но отчетливый. Мы обе затаились. Сердце застучало громче, чем звук. Минуту – тишина. Потом – снова: дзынь. Будто кто-то уронил цепочку. Или ключ.

– Это ветер, – прошептала я. – Или капли на железо.

Алина не ответила, но я чувствовала, как напряглись её пальцы на моём локте. Она держалась, как будто я – единственное, что удерживает её от паники.

Справа был поворот. Мы свернули, вслепую, словно в карточной игре: вытянули ли мы проход – или тупик? Тяжёлый запах плесени усилился. Стало душнее. И вдруг – я на что-то наступила. Мягкое. Пружинистое. Не как земля. Не как тряпка.

Я отшатнулась, но было поздно – нога скользнула, я упала на колени. Пыль ударила в нос, в рот. Алина тихо ахнула, склонилась ко мне.

– Ты цела?

– Да… – выдохнула я. – Но… здесь что-то лежит.

Я нащупала пальцами. Ткань. Грубая, старая. Слегка влажная. Под пальцами – что-то выпуклое. Пуговица? Нет – круглая, гладкая, как… глаз?

Я провела ладонью дальше. Волокна. Нитки. Прошивка. Маленькое тело. Вытянутые ручки. Легкая головка. Кукла. Я поняла это раньше, чем успела сказать. И мне стало холодно.

– Какая-то кукла…

– Типа… детская игрушка? Здесь? – прошептала Алина.

– Похоже… она была у кого-то, кто сюда попал.

– Ребёнок? – голос у неё задрожал.

– Или кто-то, кого заставили быть ребёнком.

В этот момент – щелчок. Над головой, где-то в стене. Вентиляция? Проводка? И на мгновение – вспышка. Свет промелькнул едва, как всполох молнии. Но его хватило.

Мы увидели её. Куклу. Вся в грязи. Без глаз – только тёмные впадины. Губы – вырезанное "о", кривое, как будто вырезали ногтем. И на платьице – тёмные пятна. Сухие. Коричневые.

– Пошли, – прошептала я. – Быстрее.

И мы пошли. Не потому что знали, куда. А потому что знали: оставаться рядом с этой куклой – страшнее, чем идти в неизвестность.

Мы оставили куклу позади. Шли почти вслепую, только касаясь стены, словно это была верёвка, ведущая сквозь лабиринт. В груди – холод. В животе – узел.

Тишина больше не была тишиной. Она гудела. Где-то вдалеке, на пределе слуха, шёл звук. Сначала я подумала, что это вода. Потом – что ветер. Но нет. Это было… царапанье. Ритмичное. Будто кто-то водит ногтями по бетону. Алина остановилась. Прислушалась.

– Слышишь?

– Слышу.

Мы обе затаились. Царапанье усилилось. Приближалось? Нет. Просто стало отчётливее. Оно не неслось – оно ползло. Будто кто-то тащил по полу цепи. Или ногти. Или себя самого.

– Назад? – прошептала Алина.

– Поздно, – ответила я. – Назад – к кукле. Вперёд – хоть куда.

Мы ускорились. Туннель сузился. Я чуть не стукнулась головой – потолок стал ниже. Мы почти ползли. Пыль лезла в нос, в глаза. Всё тело зудело от сырости и страха.

И вдруг – стена кончилась. Я нащупала угол. Поверхность стала другой: шероховатой, как будто кто-то когда-то царапал её пальцами. И действительно – когда я провела ладонью, почувствовала углубления. Неровные, словно царапали ногтями или камнем. Я прижалась ближе, разглядывая.

– Тут что-то написано, – прошептала я.

Алина подсела рядом, тоже на ощупь. Мы медленно водили пальцами по буквам. Надпись была вырезана грубо, но определённо человеческой рукой:

"Я здесь был. Я остался. Я ждал. Не зовите." У меня пересохло во рту. Алина отдёрнула руку, как будто обожглась.

– Что это значит?

– Что кто-то был здесь… и, кажется, остался навсегда.

Мы замерли. Позади снова послышался тот самый звук. Уже ближе. Уже чётче. Уже… будто рядом. Я схватила Алину за руку.

– Бежим. Или ползём. Просто – вперёд!

Мы сорвались с места. Стены мелькали, как в тоннеле снов. Ноги скользили, одежда цеплялась за выступы. И всё это время – царапанье. Всё ближе. Всё ближе.

И вдруг – поворот. Вспышка. Свет. Не явный – рассеянный, тусклый, но настоящий. Где-то впереди – ниша, может, помещение. Мы ввалились внутрь, как спасённые. И застыли.

На стене – карта. Грубо нарисованная углём или грязью. Схематично, примитивно – но узнаваемо. Ходы, стрелки, отметки. А в одном месте – жирный крест. И подпись: "Здесь он спит."

Помещение было низким, но широким – возможно, когда-то здесь хранили материалы или технику. Свет проникал через щель в потолке – мутный, будто сцеженный сквозь слой грязного стекла. Мы отошли от входа, прислушались. Звук сзади стих. Или просто растворился в стенах. Мы были одни.

– Смотри, – Алина показала на угол.

Там лежала сумка. Не новенькая, нет – помятая, пыльная, с потёртыми ручками. Из неё торчал край чего-то бумажного. Я подошла осторожно. Присела. Взяла за лямку. Сумка была лёгкой – будто её кто-то выкинул. Как мусор.

Внутри – документы. Несколько. Студенческий билет. Паспорт. Блокнот. Рассыпавшиеся ручки. Зеркальце с трещиной. Губная помада – вдавленная в колпачок. Расчёска. Маленькая мягкая игрушка на цепочке – лиса. С одним глазом. На ключах – брелок с буквой "Д".

– Это всё… личное, – прошептала Алина, опускаясь рядом. – Зачем это тут?

Я молчала. Разглядывала фото в паспорте. Девушка. Молодая. Чуть за двадцать. Темноволосая. Улыбается. Её лицо мне казалось смутно знакомым. Может, я видела её… до. Может, она просто одна из нас.

– Кто их сюда кинул? – Алина смотрела в пол, будто боялась ответа. – Наш чёртов маньяк?

– Ну… а кто же ещё? – сказала я. Алина покачала головой.

– Или его прислужники. Те, кто делает грязную работу. Может, кто-то выносит тела. А это – как остатки. Что не нужно. Что больше ничего не стоит.

Я кивнула. Медленно. Подобрала лису. Повернула в пальцах. Игрушка была тёплой от моих рук. Живой. Чужой.

Я не сказала, что, возможно, я и есть одна из них. Что я уже была с другой стороны. Что я помогала. Один раз. И Алина никогда не должна узнать. Ни при каких обстоятельствах.

Если она узнает – она меня бросит. Или убьёт. Или просто сломается. А мне нужно, чтобы она верила. Верила, что мы вместе. Что я такая же, как она.

– Надо взять это с собой, – сказала я. – Вдруг что-то пригодится. Или мы найдём тех, кто знал её.

– Если они ещё живы.

– Если мы ещё живы.

Мы собрали всё в целлофановый пакет, который нашли тут же – мятый, испачканный, но целый. Алина прижимала его к груди, будто это было что-то святое. Для неё – было.

Я встала и снова посмотрела на стену. Карту. На жирный крест с надписью: «Здесь он спит.»

– Пошли, – сказала я. – Надо двигаться. Пока он не проснулся.

Глава 15. Он тут молился

Коридор повёл нас влево – петлял, сужался, снова расширялся. Мы шли почти на ощупь, не разговаривая. У каждой внутри была только одна мысль: не остановиться. Только не стоять. Только не остаться там, где звук может вернуться.

Через несколько минут мы вышли в помещение. Небольшое. Узкое. Без окон, без выходов – кроме того, через который пришли. На первый взгляд – тупик. Но стоило присмотреться…

– Что это… – пробормотала Алина.

Комната была похожей на келью. Очень грубую, убогую, но… с претензией на порядок. Внутри было слабое освещение через решетку на потолке. Я с надеждой посмотрела, куда выходит это странное окно, но увидела только грязное стекло. Судя по всему, над нами была свобода. Прямо над головой! Я бы разбила это стекло, но решетка все равно бы не позволила нам вылезти отсюда.

Вдоль одной стены – сколоченная скамья, покрытая чем-то вроде мешковины. В углу – грубо сделанный деревянный крест, без украшений. Под ним – камень, на котором лежал сложенный лист бумаги, как молитвенный текст. А напротив – пустой стакан, мутный от времени, и обгоревшая свеча, в металлической подставке. Всё покрыто пылью, но странно… не заледенело, как в остальных тоннелях.

– Он тут молился, – сказала я. – Или спал.

– Да брось, – фыркнула Алина, но неуверенно. – Тут… тут нет признаков жизни. Всё покрыто слоем пыли. Похоже, что сюда давно никто не приходил.

Я медленно прошлась по комнате. Всё было слишком… целенаправленно. Даже если заброшено – оно было устроено для чего-то. Не просто угол. Это место. Как алтарь. Или приют.

– Но на схеме был крест. «Здесь он спит». Или спал. Или… – я осеклась.

– А ты поняла, что было на той схеме? – Алина подошла ближе. – Я – нет. Там всё нарисовано как-то… не по-человечески. Криво. Местами – символы. Местами – как будто рисунки ребенка. Может, это вообще не карта, а бред сумасшедшего. Выживший из ума сбежавший решил нарисовать на стене свою фантазию.