Гвардии майор (страница 5)
Чтобы хоть как-то прийти в себя, я решил последовать совету учителя и отправился дальше. Гостиная мне понравилась, хотя такое обилие лепнины – только пыль собирать. Матушка всегда старалась, чтобы в комнатах было как можно меньше углов, где могла скопиться грязь. Убирала у нас, конечно, служанка, но маман всегда помогала ей. На отцовское жалованье достойное количество прислуги нанять было трудно. А ведь еще приходилось содержать дом, растить меня, ну и мало ли еще какие расходы нужны в семье. С такими мыслями я покинул гостиную и заглянул в кабинет. Он мне понравился гораздо больше.
Здесь я увидел огромный стол, заваленный бумагами и книгами, книги стояли и в шкафах вдоль стен, а часть томов лежала в больших ящиках прямо посреди кабинета. Видимо, полковник путешествовал со всеми удобствами. У стены против шкафов находился большой диван. Он был полностью застелен, как я понял, для меня.
Я вздохнул. Спать не хотелось совершенно, можно было только удивляться, как быстро мой организм приспособился к новому режиму и тем изменениям, которые произошли в нем за последнюю неделю.
В дверь постучали. «Горничная», – почувствовал я, а через минуту учитель позвал меня к ужину. Уже входя в гостиную, я вдруг понял, что этот зов прозвучал не вслух, а прямо в голове. Полковник, обернувшийся при моем появлении, увидел мои вылезшие из орбит глаза и, добродушно усмехнувшись, заявил:
– Это мне надо глаза таращить, друг мой. Вы что, Петя, думаете, в госпитале я все время говорил? Честно признаюсь – удивлен, могу добавить к вашему сведению: в столь нежном возрасте ментальные способности еще не проявляются. – Он вздохнул и добавил: – Давайте быстренько ужинать – и на позиции. Магистр там сейчас днюет и ночует. А с представлением тянуть нельзя.
Наскоро перекусив, мы покинули гостиницу. Около крыльца нас ждали оседланные кони. Благодаря этому мы довольно быстро добрались до Малахова кургана. Здесь кипела непрекращающаяся работа. Люди, словно муравьи, вгрызались в твердую землю круглые сутки. Стройка не останавливалась ни на минуту, уставших солдат сменяли свежие силы, и дело двигалось вперед семимильными шагами. Я невольно вспомнил, как выглядели подступы к городу всего несколько месяцев назад.
До приезда в Севастополь Тотлебена оборонительных сооружений как таковых не имелось, они были лишь условно обозначены на карте, но не более.
Пока мы ехали на курган, учитель рассказал, что днем были затоплены корабли, а значит, попыток высадить десант непосредственно в бухте мы можем не опасаться. Также с сегодняшнего дня город считался осажденным, поскольку противник подтянул к Севастополю основные силы.
Правда, я очень удивился, что союзники разбили лагерь с южной стороны, в общем, там, где фронт осады был меньше, а оборонительных сооружений, по донесениям их разведки, просто не было. Думаю, завтра они будут очень разочарованы, увидев, как мы подготовились к их прибытию. А уж когда они поймут, что именно на Северной стороне находятся все корабельные стоянки и дороги, связывающие город с остальным миром – будут «обрадованы» еще больше.
От раздумий меня отвлекло приближение собратьев. Хоть я и ожидал их появления, но все равно не смог сдержать удивления, когда мне навстречу вышел… Тотлебен. Именно он, как выяснилось, и был Севастопольским Магистром. Увидев нас, он кивнул:
– Ждем-с, ждем-с, господа! Только прошу вас, побыстрее! Дел невпроворот!
Пока я пребывал в изумлении, меня ввели в палатку, где временно располагался Эдуард Иванович.
Само представление я запомнил плохо. Все происходило в спешке, все были чертовски заняты. Времени не оставалось совершенно. В памяти хорошо запечатлелось, как Эдуард Иванович, крепко пожав мне руку, сказал:
– Прошу прощения, молодой человек. Когда выдастся свободная минутка, мы обязательно встретимся с вами. А сейчас, извините, дела.
Он указал на бокалы с шампанским:
– Прошу! – Мы выпили, и он добавил: – Уводите господина поручика, господин Прокофьев, ему еще ко всему привыкать надо. Честь имею.
И тут я неожиданно для себя возмутился:
– Господин полковник! Ну что это такое! Все работают, один я бездельничаю! Позвольте принять участие в строительстве! Хотя бы по ночам!
– Похвальное рвение! – Тотлебен неожиданно улыбнулся. – Александр Никифорович, проследите, чтобы молодому человеку дали лопату или что-нибудь на ваше усмотрение. Но пока – без особых нагрузок! – С этими словами он повернулся к карте и принялся что-то чертить.
Выйдя из палатки, полковник хмуро глянул на меня и наставительно произнес:
– Я вас, милый мой, не для того выбирал из толпы, чтобы флеши рыть, это любой дурак сможет. А в нашем деле такие умения не требуются.
– Но Эдуард Иванович сказал, что я могу остаться…
– Магистр сказал, чтобы вы не переутомлялись, не более того. К тому же ваш учитель я, а не он. И я лучше знаю, чем вам надлежит заняться. А заниматься вам надобно тренировками! Опять же, сегодня у нас пусть небольшой, но банкет по случаю вашего приобщения. Так что поторопитесь.
Говоря все это, полковник быстро вел меня к нашим лошадям. А навстречу непрерывным потоком, словно муравьи, поднимались люди, нагруженные снаряжением; скрипели колеса телег; матросы и солдаты, туго хекая, толкали вверх по склону тяжелые пушки. Все это освещали костры, превращая людей в плоские тени. Почти спустившись с кургана, мы услышали звук лопнувших канатов, вопли людей и разъяренные крики унтер-офицера. Мы едва успели посторониться, когда мимо нас пронеслась пушка. Несколько совсем молодых матросиков пытались догнать ее, но пушка, словно живая, прыгала по ухабам, не желая ни останавливаться, ни тем более ловиться. От ее темной несущейся с сумасшедшей скоростью громады с трудом уворачивались идущие наверх солдаты.
– За мной! – скомандовал полковник, бросаясь в погоню. – Лови ее, пока не убежала!
Я с недоверием глянул на него. Но, судя по всему, он был совершенно уверен в своих силах и ждал того же от меня. В голове промелькнуло: «Кто-то говорил, что мне не следует утомляться!» А ноги уже сами несли меня за учителем.
К моему изумлению, пушку мы поймали, причем получилось это у нас достаточно быстро. Восторженные возгласы свидетелей нашего поступка были нам наградой.
– Вот так, Петя, поступать нельзя, – сообщил мне полковник, когда мы, закатив пушку на батарею, ушли, – именно таким образом возникают нездоровые суеверия. Готовьтесь к тому, что в ближайшее время нам влетит от Магистра…
Глава 3
Начало моего нового положения оказалось омрачено трауром. Во время первой бомбардировки города с суши погиб адмирал Корнилов. Последними его словами были: «Отстаивайте ж Севастополь!» Место, где был смертельно ранен адмирал, плачущие матросы отметили крестом из ядер, собранных здесь же, на батарее.
Чувствовал я себя более чем странно. Я совсем не знал господина адмирала. А видеть мне его довелось только один раз, на параде, да и то издали. Но меня не оставляло такое ощущение, что я потерял бесконечно родного и близкого мне человека.
Невольно вспоминалось, как буквально пару недель назад полковник, посмеиваясь, рассказал, что охранять Владимира Алексеевича – негласно, разумеется, – был приставлен матрос Кошка. Петр Маркович весьма ответственно подошел к заданию. Он словно клещ вцепился в своего подопечного и следовал за ним по всему периметру обороны. Противник еще только строил свои укрепления, поэтому стрельба велась редко и неприцельно. Ружейные выстрелы практически не звучали, а пушки подавали голос, только когда очередная из них становилась в подготовленный редут. И вот тут шальная бомба залетела в окоп – прямо под ноги адмиралу. Все оцепенели. А Кошка спокойно подошел к страшному снаряду, подхватил его и, недолго думая, опустил в котел с кашей. Фитиль погас, взрыва не произошло. Для Кошки этот поступок мог обернуться трагедией – если бы бомба взорвалась у него в руках, он не выжил бы, даже будучи вампиром.
Когда все пришли в себя, Корнилов от души поблагодарил своего спасителя, а Кошка, донельзя довольный, лихо ответил:
– Доброе слово, ваше высокоблагородь, и Кошке приятно!
Эта фраза уже стала крылатой в городе. А на днях Кошку освободили от обязанностей охранника. И вот теперь никто, даже Кошка, не сможет поднять адмирала из гроба.
День похорон был скорбен и сумрачен. Погребальный звон разрывал душу. Этим вечером учитель вместо занятий пошел вместе со мной в наш кабачок, где собрались севастопольские вампиры во главе с Магистром. Сегодня все присутствующие вместо вина налили в стаканы водку. И стоя выпили за помин души адмирала. Никто не хотел говорить. В кабачке царило подавленное молчание. Здесь я получил еще один урок: несмотря на долгую жизнь и некоторую отстраненность от человеческого общества, вампиры высоко ценят талантливых людей и тяжело переживают их безвременную кончину. Посидев так около часа, мы потихоньку разошлись.
Учителю было легче, чем мне. Он мог отвлечься от тяжелых дум на передовой. А я сидел в номере и мрачно переживал случившееся. Как говаривала в таких случаях моя матушка, меня посетил приступ жестокой ипохондрии…
Именно в это тяжелое время меня навестил Кошка. Он ввалился в номер веселый, румяный и довольный жизнью. От него вкусно пахло порохом и табаком, а щегольские усики были лихо закручены вверх.
– Ну шо, ваше благородь, как дела? – весело спросил он.
Я тоскливо посмотрел на него:
– Какие к черту дела? Сижу здесь как прикованный! И вы еще тут, Петр Маркович, со своими шуточками!
– Ну не обижайся, тезка, – хитро прищурился Кошка, – лучше побачь, якый гостинчик я тоби прынис!
И жестом профессионального фокусника он развернул передо мной шикарный плед.
– Настоящий, шотландский! – присмотревшись, изумился я. – Это же целое состояние! Откуда?!
– Мало ли здесь шотландцев шляется, – лицо Кошки расплылось от удовольствия, – и у каждого, прошу заметить, плед.
– Так вы что, Петр Маркович, украли?
Кошка чуть не лопнул от возмущения.
– Я в жизни таким поганым делом не занимался! А это этот, как его, трофей! Я что, каждую ночь зазря к ним в тыл хожу? Значит, как штуцер[7] – это можно, это пожалуйста! А как плед – это «украл»?! Между прочим, их сюда никто не звал! А значит, они тут вне закона, и все, что у них есть – наше!
Я не мог не признать правды в его мужицкой, твердо стоящей на земле логике. Хотя было в этих рассуждениях что-то варварское. Уловив мои мысли, Кошка прищурился и ответил:
– Молодой вы барин да шустрый. У вас отказу никогда ни в чем не было. А мы люди подневольные. Я тех слов, которые вы сейчас подумали, слыхом не слыхивал, пока меня учитель не нашел…
Судя по тому, что Кошка перешел на вы, он расстроился. Но и я тоже обиделся – на «барина». Вот уж кем я никогда не был. Мой отец, как дед и прадед, честно служил государю, но крепостных они не нажили. Да и насчет «отказу не было» – тоже относительно.
Матушка, сколь я себя помнил, всегда экономила. Мы не могли позволить себе лишнего, хотя кители отца, моя одежда и выходные платья матушки были всегда безукоризненны и дороги. Этого требовала честь мундира. Семья капитана не могла выглядеть бедно. Зато дома мы обходились лишь самым нужным. Никто из отцовских сослуживцев, насколько я знаю, так никогда и не догадался, как тяжело на самом деле нам приходилось. И теперь услышать о моем барстве было несказанно обидно.
– Слышь, Петр Львович, извиняй, что ль, дурака! – вздохнул Кошка, и его лицо стало печальным и усталым. – Пришел приятное сделать, а все как-то навыворот получилось. Тяжело мне, как и всем – вот и несу что попало. Ты-то, сразу видать – не из барчуков. А я ляпнул не подумав.
Глянув на его расстроенную физиономию, я не удержался от улыбки. Уж больно забавно выглядел огорченный Кошка.
– Это ты меня прости, – принимая его тон, отозвался я, – они, действительно, сами пришли к нам. Ну а я забыл, что война. Я ее пока только слышу.
– Успеешь еще, – утешил меня матрос, – че ж вы все так воевать рветесь? Ладно, давай по маленькой. – С этими словами он выставил на стол флягу, а из ранца извлек вареную баранью ногу. – Тоже трофей, – похлопывая по ноге, самодовольно сообщил он.
Мы расхохотались.