– Классический мистер Бабник, – невозмутимо произносит она, разглядывая помаду на моей щеке. – Ты узнал ее имя после? Очень мило с твоей стороны трахнуть горничную в качестве благодарности. Лично я просто оставляю на тумбочке двадцать баксов.

– Я не жадный.

Она отмахивается от меня:

– Без разницы, вне машины твое поведение – не моя проблема. Чудесного дня. – Она начинает идти к лифтам, затем останавливается. – Уверена, ты решил, что я ревную, но меня беспокоит не это.

– Нет?

– Не-а. Проблема в том, что я видела, как ей стыдно. И это явно не говорит о тебе ничего хорошего. Рискну предположить, что ты воспользовался своей репутацией и совратил ее. Ты ведь слышал, что принято спрашивать о согласии, да?

Я поднимаю руки, как бы сдаваясь:

– Можешь верить во что пожелаешь. Но, возможно, ты все же немного ревнуешь. Из-за Санторини.

Мои слова явно попадают в цель, но потом ее голос сочится злостью:

– Поцелуй ничего не значил. Как для меня, потому что ты не в моем вкусе, так и для тебя, потому что это вполне в твоем репертуаре, с таким же успехом можно попросить собаку не мочиться на пожарный гидрант.

Она начинает уходить, но не успевает дойти до лифта, как я кричу ей:

– Dragă, ты кое-что забыла.

Она поворачивается и, сложив руки на груди, продолжает идти спиной назад. Я ухмыляюсь:

– Инициатором поцелуя была ты.

9. Китай

Федра

Простите за дурацкий каламбур, но этот F1 Дракула реально сосет. Во всех смыслах.

Зато несомненный плюс ненависти в том, что она отличный мотиватор. Благодаря ей я провожу крайне энергичную тренировку, какой у меня не было уже несколько недель. Я бегаю, как Форрест Гамп под стимуляторами, и поднимаю тяжести с такой же легкостью, с какой спасатели вскрывают минивэны с помощью «челюстей жизни»^[10].

Каждый раз, когда грущу при воспоминании выражения дурацкого лица Космина, когда мы целовались…

Написанные на нем нежность и страсть…

…вспоминаю, как он выставлял за дверь горничную и спрашивал ее имя, словно в последний момент решил проявить благородство.

И опять начинаю тренироваться как зверь на стероидах.

Мне необходимо сохранять ясную голову, потому что я позвала Наталию на завтрак и собираюсь прекратить игру в кошки-мышки, в которую мы вроде как играем, и напрямик спросить ее о Клаусе. Я не стала давить на нее в Бахрейне и сделала вид, будто ничего не знаю, но впереди очередной Гран-при, и мы должны обсудить эту тему.

Окончательно выбившись из сил, я иду выбросить в мусорное ведро пакетик от протеинового геля и случайно бросаю туда же свое полотенце. Подумываю достать его, но ведро глубокое и выглядит отвратительно. Вот почему, когда захожу в лифт и прислоняюсь к стене, тяну подол края футболки и вытираю пот.

Внутрь заходит кто-то еще, а потом двери закрываются.

Одергиваю футболку, и мы с Наталией шокированно смотрим друг на друга. Почти уверена, что она говорит: «Вот дерьмо», но ничего не слышу из-за наушников.

Вынимаю один наушник.

– Ты адски рано. Часа так на полтора.

Она натянуто улыбается и нервно поправляет ремешок своей сумки «Прада». Тогда я замечаю, что для половины девятого утра она одета слишком шикарно: шифоновое платье с горловиной халтер и босоножки-гладиаторы на каблуке.

– Сюрприз! – излишне воодушевленно говорит она, поднимая руки.

– Почему ты сказала: «Вот дерьмо», когда увидела меня?

– Я такого не говорила.

– И почему так вырядилась?

Она закатывает глаза:

– Я одета нормально. Господи, с чего такой вопрос? Все потому, что я не придерживаюсь твоего унылого стиля под названием «Я спала под кучей листьев»?

Прищуриваюсь, потому что знаю: она намеренно оскорбляет меня, желая задеть за живое. Мысленно слышу те слова Космина, которые он произнес в Мельбурне: «Мисс Эванс надела это платье не для меня».

Похоже, вранье мне входит у Нат в привычку, и это беспокоит меня куда сильнее, чем вопрос о том, что именно происходит у них с Клаусом.

Исторически так сложилось, что мне трудно проникаться к людям доверием. Я росла в мире спорта, где неопределенность в порядке вещей, а еще постоянно переезжала. Нат была и до сих пор остается моим первым и единственным по-настоящему близким другом. Эта недавняя динамика в наших отношениях вызывает беспокойство. Мне одновременно и страшно, и хочется прояснить все между нами.

– Ладно, хорошо. – Тяну ворот футболки и снова вытираю лицо, только чтобы ненадолго спрятаться. – Надеюсь, ты не сильно голодна, потому что мне сначала нужно в душ.

– Без проблем. – Она берет свой телефон. – Я пока отвечу на письма.

Лифт останавливается на моем этаже, двери открываются, и мы выходим.

– Ты похожа на дорогую девушку по вызову из Древнего Рима, – говорю я.

– Черт, спасибо, но, кажется, это оскорбление, а не комплимент.

Она идет за мной к двери номера и, пока я открываю ее, уже успевает уткнуться в телефон. Проходит мимо меня и, когда я пытаюсь заглянуть в экран, убирает телефон подальше.

– Нат…

– Что?

– Ты что-то скрываешь. Не вынуждай меня переходить к пыткам.

Она блокирует телефон и убирает его в сумочку.

– Всего лишь сообщение от моего редактора. – Затем кладет руку со свежим маникюром на бедро. – Можешь идти собираться.

Отправляюсь в душ, но оставляю дверь чуть приоткрытой. Закончив свои процедуры, не выключаю воду, заворачиваюсь в полотенце и, осторожно выйдя из ванной, подкрадываюсь к Нат.

Она сидит на моей неубранной кровати и что-то быстро печатает большими пальцами. И мне удается подсмотреть имя адресата: Угольно-черный костюм.

– Ага, попалась! – восклицаю я.

Она вскрикивает, телефон выпадает у нее из рук и летит на ковер.

– Да что с тобой не так?

– Врушка, ты разоделась так не для меня.

Она тянется за телефоном и иронично ухмыляется мне:

– А-а-а, так ты надеялась, что я выбрала этот наряд специально для тебя? Ты что, влюбилась в меня?

Проглатываю язвительное замечание о том, что никогда не смогу влюбиться в человека, IQ которого вдвое меньше моего. Во-первых, я скептически отношусь к шкале IQ, потому что она в корне несовершенна, а во-вторых, говорить такое слишком низко, все равно что использовать миномет против пневматического пистолета.

Иду в ванную, выключаю воду, после этого возвращаюсь и сажусь рядом с Нат на кровать.

– Нат, в Мельбурне ты ушла из «Парк Хаятт» с Клаусом. Я знаю об этом, потому что вас видел Космин.

Она на пару секунд теряется, а затем приходит в себя.

– И что с того? Мы разговаривали, на этом все, – отвечает она, небрежно махнув рукой. – Всего лишь прогулялись и поговорили. Он извинился за свое грубое поведение в тот раз, о котором я тебе рассказывала.

Я фыркаю:

– И больше ничего?

– Господи, Фед, хватит.

– Хорошо, как скажешь. Тогда объясни, почему ты врала мне? Мы ведь подруги, или я ошибаюсь?

– Весьма глупый вопрос для якобы гения.

Не указывая на то, что она игнорирует мой «глупый вопрос», я озвучиваю главную причину своего беспокойства:

– Ладно, послушай. Ты работаешь в «Автогонках» всего несколько месяцев, и когда согласилась на эту работу, мы обе решили, что нас с тобой ждет масса времени вместе, бесконечная череда тусовок и поездок в одни и те же города. Но, похоже, тебе больше нравилось общаться со мной, когда ты работала на литературный журнал в Нью-Йорке и мы крайне редко виделись.

– Какая чушь.

– Неужели?

Я жду, но ее молчание красноречивее слов.

– Ты что, типа… устала от меня? – продолжаю давить я.

– Конечно же нет! Иногда ты ведешь себя как идиотка, но…

– Алло, прием, ты и сама порой та еще манипулятивная социопатка, прям как Реджина Джордж^[11], а теперь еще и врешь.

Нат встает, идет к шкафу и начинает бесцельно перебирать вешалки.

– Утаивать что-то не то же самое, что лгать, – хмыкает она. – И у меня есть веская причина: ты склонна к резким оценкам. Я взрослая и совсем не глупа. Недаром получила степень магистра изящных искусств в Университете королевы Шарлотты.

– Да, ты умна, поэтому мне больно видеть, как ты раз за разом совершаешь одни и те же ошибки. Опасно продолжать верить в избитые фразы всех этих предприимчивых женатиков.

Она резко поворачивается лицом ко мне:

– Клаус не женат!

– А еще он эмоционально недоступен! – кричу я, от отчаяния взмахивая руками. – А ты явно запала на него.

Нат прищуривается:

– Интересно, а почему тебя это так волнует? Ты что, влюблена в него?

– Боже, ты спятила? Нет. Он мне как классный дядя, ты сама это прекрасно знаешь. А еще явно о чем-то умалчиваешь, о чем именно?

Она недовольно вздыхает и плюхается на кровать.

– В декабре прошлого года, когда мы были в Абу-Даби, я переспала с ним.

Моя челюсть едва не падает на пол.

– Так это он тот случайный парень, с которым ты развлекалась?

– Не стану ни подтверждать, ни отрицать, – чопорно отвечает она.

– Нат, тебе нельзя связываться с Клаусом. Я точно рассказывала тебе о том, что случилось с женщиной из «Чалк Ток». Черт, да там был настоящий судебный процесс. Он ненавидит журналистов.

Ее лицо излучает самодовольство.

– Сомневаюсь, что он ненавидит одну определенную журналистку.

– Нат…

– Твою мать, дай мне насладиться простым флиртом! – она практически кричит. – Фед, это точно не твое дело! Теперь ты понимаешь, почему мне вообще не хочется ничего тебе рассказывать? Ты слишком высокомерная.

Я отшатываюсь, словно меня ударили.

– «Тебе вообще не хочется ничего мне рассказывать»? Серьезно? Вау. – Вскакиваю, подхожу к шкафу и сдергиваю с вешалки рубашку. – Хочешь знать, в чем твоя проблема?

– Не терпится услышать твой бесценный абсурдный комментарий.

– Ты возлагаешь надежды на всякую хрень. Например, платишь сотни баксов за тюбик волшебного крема для лица, который содержит сперму морского конька или что-то в этом роде. Хотя, скорее всего, там те же ингредиенты, что и в моей огромной бутылке дешевого лосьона для рук.

Натягиваю рубашку через голову.

– Боже всемогущий, – рычу я, – неужели ты до шестнадцати лет притворялась, что веришь в пасхального кролика, только для того чтобы и дальше получать корзины бесплатных конфет?

Не знаю, почему продолжаю спор, но слишком злюсь, чтобы сдерживаться. Мне неприятно вспоминать, как Эйслинн из раза в раз стучала на меня, когда мы были детьми, и убегала с воплями: «Мама, Фед вредничает!» Тогда я никак не могла объяснить – да и сама не понимала, – почему было хуже позволить Эйслинн поступить по-своему, чем самой все испортить.

Я понимаю, что все порчу, но слишком разошлась и не могу взять себя в руки.

– Приятно узнать, что ты на самом деле обо мне думаешь, – язвит Нат, а потом встает и хватает сумочку. – Просто ты считаешь, что благодаря цинизму ты кажешься умнее.

Вот сейчас мне надо бы извиниться, да? Попросить ее остаться?

– Предпочитаю быть циником, чем жить во власти иллюзий!

Ого. Не может быть.

Мой чертов болтливый рот. Да ведь это все равно что выбросить последнее овсяное печенье, чтобы оно не досталось ни мне, ни Эйслинн.

Черт, Морган, заткнись! – предупреждаю я себя. – Что ты пытаешься доказать?

– Фед, а ты и впрямь очень отзывчивая, – огрызается Нат. – Неудивительно, что все считают тебя потрясающей. – Она надевает на плечо сумочку. – А знаешь что? Беру свои слова обратно: ты меня достала.