Просидев еще какое-то время за столом в оглушающей тишине, я встаю и достаю открытую бутылку вина. Помню, Хильда как-то использовала его для приготовления пасты. На кухне стоит полумрак; наливаю полный бокал и, жмурясь, залпом вливаю в себя жидкость. Впервые в жизни я пробую алкоголь, мне так сильно хочется забыться и отпустить все мысли, что я нахожу самый простой и действенный способ: напиться.

После первого глотка вино кажется мне настолько омерзительным, неприятным и непонятным на вкус, что я начинаю захлебываться, продолжая его глотать, испытывая отвращение к алкоголю и самой себе. Красные струйки жидкости текут изо рта к шее и оставляют алые пятна на блузке. Придерживая рот одной рукой, бегу к раковине и выплевываю недопитое содержимое. Какая гадость! Может, не стоило пить вино залпом? Нюхаю бокал – нет, вроде не испорчено. Хотя откуда мне знать, как оно должно пахнуть?

К горлу подкатывает тошнота, я бросаю бокал в раковину и зажимаю рот двумя руками; блевать в кухонную раковину не хочется, поэтому сдерживаюсь насколько могу и бегу в ближайшую уборную. С трудом распахнув дверь, падаю на колени перед унитазом. Я не ела со вчерашнего дня, поэтому из меня выходит только вино и желчь. Рвотные позывы продолжаются, и я просто дергаюсь над унитазом в немых конвульсиях.

Не знаю, сколько времени я сижу в такой позе. Когда меня более или менее отпускает, подхожу к раковине, умываюсь и прополаскиваю рот. Затем ковыляю на кухню и делаю уборку, насколько мне позволяет мое состояние. Загружаю посуду в посудомоечную машину и ухожу наверх. Ноги совсем не слушаются, подняться по лестнице становится целым испытанием. Держась за перила, все же нахожу в себе силы подняться на второй этаж. Останавливаюсь, чтобы перевести дух, и слышу, как из кабинета по всему этажу разносится громоподобный голос Адама:

– Доставьте мне их! Насрать, как вы это, сука, будете делать! —Замираю, прижимаясь к перилам, и невольно продолжаю слушать его яростный вопль. – Нет, такой расклад меня не устраивает! Я собственноручно перережу им глотки!

Легко догадаться, что речь идет об убийцах Джона. Находясь в этом доме, я месяцами жила в замке собственных иллюзий. Я не особо задавалась вопросами о том, чем конкретно занимается Адам, помимо прикрытия ресторанным бизнесом. Мысли-то возникали, но так, чтобы прям углубляться и выяснять – нет. Что он делает, когда сутками пропадает вне дома? Чем занимается человек, нажив себе таких врагов, которые убивают его «правую руку»? И самое главное: кто они и сколько их?

Вздрагиваю от звука хлопнувшей двери. Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как Адам вышел из кабинета.

– Подслушивала? – строгим голосом спрашивает он, направляясь ко мне. Его движения резкие и размашистые.

– Случайно вышло, – честно отвечаю. – Я остановилась, чтобы передохнуть, и услышала обрывки фраз.

– Че случилось? – Подойдя вплотную, Адам поднимает мое бледное лицо за подбородок, чтобы я смотрела ему в глаза.

Сейчас совсем не то время, когда хочется врать или увиливать, но и беспокоить его своим глупым поступком тоже нет желания. Однако гипнотизирующий взгляд заставляет меня выкладывать все начистоту. Если совру, Адам все равно поймет, ведь он знает меня, как никто другой.

– Я хотела напиться, и меня стошнило…

Мне становится так стыдно от своего поступка, что мое лицо начинает полыхать. Стыдно не из-за того, что я хотела выпить, а из-за последствий моего глупого поведения. Не умеешь пить – зачем берешься?

– Иной раз хочется вышвырнуть тебя в окно. – Адам тяжело вздыхает и крепко прижимает меня к себе, проводя рукой по волосам. – Уверена, что тошнило из-за этого? – Он с подозрением щурит глаза, сканируя меня с головы до ног.

– Да … – Пару секунд колеблюсь, размышляя, стоит ли вдаваться подробности. – Я просто стала залпом вливать в себя вино.

– Кто вином-то напивается, – качает головой Адам, а затем подхватывает меня на руки. Я инстинктивно прижимаюсь к его надежной широкой груди. Мы поднимаемся на третий этаж в нашу спальню. – Джон бы научил тебя накидываться так, чтоб в космос улететь. – Адам ухмыляется своим словам.

– У него была девушка? – спрашиваю, когда муж усаживает меня на постель и садится рядом. Он ставит локти на колени и обхватывает голову ладонями. – Сейчас понимаю, что совсем ничего не знала о его жизни…

– Джон любил только одну, – задумчиво произносит Адам хриплым голосом и словно с неохотой добавляет: – Ее убили девять лет назад.

– Что?! – Я ошарашенно смотрю на мужа. – Какой ужас! Как… как он смог пережить это?! – Слова непроизвольно застревают в горле.

– Не знаю, Белка. – Адам протягивает руку и прижимает меня к себе. – Я б, наверное, не вынес, если бы с тобой че случилось.

– Как ее … убили? – Моя и без того израненная душа не хочет знать подробности, но я почему-то все равно спрашиваю. Просто, проведя столько времени с рядом Джоном, я даже не догадывалась о том, что творится у него на душе… Я волновалась только о своей шкуре и совершенно не интересовалась окружающими меня людьми.

– Девушку звали Эмили. Она была жуть какая добрая, тащила в дом всяких бездомных зверушек… – задумчиво начинает свой рассказ Адам, погружаясь в воспоминания тех лет. – Мы с Джоном тогда на пике были, только начали рубить большие бабки. Сопляки дорвались до красивой жизни, че. Тут она появилась, и его понесло: любовь, все дела. Взаимно у них все было, он ее в Париж повез, предложение там даже сделал. – Я взволновано слушаю, представляя это все. – Мы в то время серьезным дядям дорогу перешли, о последствиях не думали, а Эмили оказалась слабым звеном. Ее убили на наших глазах… – Он делает паузу, тяжело выдохнув. – Мы пытались спасти ее, но там вообще без вариантов было. Теперь, сука, на моих глазах убили Джона!

– Это не могли быть… одни и те же люди? – спрашиваю первое, что приходит в голову. Ведь убийцы Эмили могли отнять и жизнь Джона.

– Невозможно. – Адам, отрицательно качает головой. – Их давно уже нет в живых.

То, как уверенно он говорит об этом, подсказывает мне, что к этому приложил руку именно он…

Рассказ о том, что они пережили, оставляет неизгладимое впечатление в моей душе. Смотря на мужа, теперь я еще лучше понимаю, что творится у него на сердце.

– Ты винишь себя! – слишком громко восклицаю, как будто разгадала вселенскую тайну. – Адам, вина за их смерть не на твоей совести! Ты не смог бы спасти Джона и Ребекку, даже если бы выбежал к ним на дорогу в тот вечер! Ты спас меня, слышишь?! Я не сидела бы сейчас рядом с тобой, если бы ты не заставил меня пригнуться и не прикрыл собой сверху!

– Чуял, что творится, че-то неладное! Должен был предугадать! – Он поднимает на меня отрешенный взгляд. Впервые я вижу его таким опустошенным.

– Ты не ясновидящий. – Беру горячую ладонь Адама в свои холодные пальцы и целую его в запястье, где пульсирует вена. – Прошу, не вини себя! Уверена, Джон и Эмили сейчас воссоединились на том свете и смотрят на тебя с небес с улыбкой.

– Иди ко мне, мозгоправ. – Адам ерошит мои и без того взлохмаченные волосы и целует в лоб. – Ложись спать, – Он встает, оставляя меня одну, и выходит из комнаты, бросая по пути: – мне набрать кое-кого надо.

Оставшись в комнате в гордом одиночестве, я расправляю постель и укрываюсь теплым одеялом, натянув его до самой шеи. Боль слегка отдает в желудке, сон никак не идет от непрекращающегося мозгового штурма. Теперь я понимаю поведение Джона: ведь говорят же, что за весельем и улыбкой может скрываться всепоглощающая боль. Все эти годы он скрывался за маской, пряча свое израненное сердце. Эти его шуточки и подколы… он просто не хотел показаться слабым! Что же творилось с его душой все эти годы?! Только поистине сильный человек смог пережить потерю любимой, убитой на его глазах. Я бы, наверное, с ума сошла на его месте, если бы с Адамом случилось подобное… Даже представлять, что он пережил, страшно!

Вот почему Джон и был таким ловеласом: он менял девушек, как перчатки, потому что боялся привязаться к одной, боялся снова потерять! Какая же тяжелая у него была судьба! По моим щекам текут слезы, Джон не заслужил смерти, но, надеюсь, там он обретет свой покой…

Если мне сейчас так больно, то что же чувствовала бабушка после смерти единственной дочери?! Как она смогла выдержать такое горе?! Как нашла в себе силы вырастить меня и не сойти при этом с ума? Я мало помню себя в том возрасте, но в моей памяти бабушка всегда была собранной и уверенной в себе. Видимо, всю боль она держала внутри и ни с кем ею не делилась.

Беру с тумбочки свой сотовый телефон в безумном желании поговорить с Мередит. Разблокировав телефон, захожу в контакты, нахожу ее номер и с замиранием сердца нажимаю на кнопку вызова. Мимолетно появившаяся надежда на то, что бабушка разблокировала меня, мгновенно угасает. Быстрые гудки в трубке говорят о том, что она все еще злится на меня. А что, если позвонить с телефона Адама? Мгновенно пришедшая идея тут же угасает, думаю, смысла это делать нет: услышав мой голос, она сразу же сбросит звонок. Только больнее себе сделаю…

Усталость берет надо мной верх, и я незаметно проваливаюсь в сон.

Утром я просыпаюсь на удивление рано, когда Адам еще спит рядом со мной. Несмотря на вечернее происшествие, я чувствую себя сносно. Даже во сне лицо и тело мужа выглядят напряженными. Приподнявшись на локте, протягиваю ладонь к его щеке. Трехдневная щетина щекочет мою кожу, но руку я не отдергиваю и продолжаю гладить большем пальцем подбородок мужа. Сон Адама всегда чуткий и готовый к подвоху, поэтому, напрягшись, он мгновенно открывает глаза от моих прикосновений.

– Прости, не хотела тебя будить, – тихо шепчу я. От произошедшего теперь я до боли боюсь потерять его. Мне хочется быть рядом, обнимать крепко-крепко, любить и никуда не отпускать! Ценить каждый совместно прожитый миг, перестать ссориться по мелочам и завести детей как продолжение нашей любви…

Я поняла одно: ты никогда не знаешь, что может случиться с тобой в следующий миг. Само слово «смерть» кажется таким далеким, и ты живешь, не думая о том, что, возможно, сегодня, твой последний день на этом свете.

Мы совершенно не ценим жизнь, не радуемся тому, что имеем. В погоне за деньгами, властью, хорошим положением в обществе мы совершенно забываем жить – именно жить, а не существовать! Постоянно переживаем о том, что о нас подумают другие, что они скажут, осудят ли. Все это совершенно не должно нас заботить. Мы должны наслаждаться, ведь человеческая жизнь такая хрупкая!

– Сколько время? – Адам берет с прикроватной тумбочки свои часы. – Шесть утра, почему не спишь?

– Думаю… – пожимаю плечами. Сонный Адам – это как отдельный вид искусства. – Я тебя так сильно люблю, ты ведь знаешь это?

– Ваши чувства взаимны, миссис Коулман. – Он притягивает меня к себе, и я падаю на его обнаженную мускулистую грудь. Муж фиксирует мою шею и целует в губы, нежно, невыносимо ласково.

Я не сдерживаюсь, и из моего горла, вырывается сдавленный стон, от чего Адам рычит и углубляет поцелуй. Я так сильно нуждаюсь в нем, в этой близости! Знаю, что сейчас совсем не время для этого, но страх потерять Адама берет верх над разумом, и я перехватываю инициативу в свои руки, забираясь на него сверху.

– Ты мне нужен… – сбивчиво шепчу в губы мужа, оторвавшись от поцелуя.

Больших слов для действий говорить Адаму нет необходимости, он буквально срывает с меня атласный топ, следом летят и мои шорты, под которыми нет нижнего белья. Приподняв бедра, он помогает мне нетерпеливо стянуть с него штаны вместе с боксерами, освобождая уже восставший член. Наши быстрые движения сопровождаются тяжелым от возбуждения дыханием. Вернувшись в исходное положение, нависая над его телом, я нетерпеливо опускаюсь на каменный член, он мгновенно заполняет меня, растягивая. Из легких как будто весь воздух выбило, я откидываю голову назад от пронзившего все тело удовольствия.