Эгль отстранился, ласково провел дрожащей старческой рукой по волосам девушки и тепло проговорил:

– Ты просто оказалась один на один с чудовищем, и это потрясло и напугало тебя. Иначе и быть не могло. Но все же вспомни, я много раз тебе говорил: алые паруса и Грэй – не выдумки, не сказки, не пустяк. Это пророчество, и свершиться оно должно именно тем образом, как сказано, и никак иначе.

Ассоль грустно взглянула на Эгля, вздохнула и сказала:

– Должно быть, твое пророчество ошиблось, или судьба решила разыграть свою карту. И дала мне знак, что пора избавляться от детских мечтаний, ведь они обычно так далеки от реальности.

– Ах, дитя, – вздохнул Эгль, – жизнь всегда была сурова и несправедлива к тебе. Кроха, так рано потерявшая мать, с отцом-пьяницей… Мне так хотелось подарить тебе детство, настоящее детство. В детстве сказки становятся реальными благодаря вере. Только огромная детская мечта способна превращать корабли в яхты под алыми парусами. Я хотел, чтобы у тебя была такая же. Чтобы ты была счастлива.

Ассоль горячо и благодарно сжала руки Эгля:

– Ты и подарил. И я была очень-очень счастлива. Но детство кончилось, и волшебные корабли бросили якоря в своих небесных портах. Больше они не явятся мне.

Старик провел ладонью по щеке девушки и по-отечески поцеловал в лоб.

– Нет, дитя мое, они непременно придут. И корабль с алыми парусами – тоже. Не важно, как зовут его капитана, Грэй или как-то еще, но он появится. Верь мне и ни в коем случае не переставай ждать. Солнце погаснет над Каперной в тот день, когда Ассоль Лонгрен перестанет выходить на берег и вглядываться в горизонт из-под руки.

И Ассоль снова тепло обняла Эгля, чувствуя, как в душу возвращается свет, а в окружающий мир – краски. Ведь все не столь уж и дурно: отец просто спит (что ж, ему пора было хорошо отдохнуть), Эгль с ней, и пусть даже страшный и гадкий «серый осьминог» будет ждать ее с докладом, она не испугается. Ее сказка вернулась к ней, и так просто она ее больше не отдаст.

Ассоль улыбнулась, встала, завязала шаль крест-накрест и бодро поговорила:

– Эгль, помоги мне уложить Лонгрена, негоже в его возрасте отдыхать на полу.

– Что верно, то верно. Бери его за ноги, а я за подмышки подхвачу.

Вдвоем, пыхтя и фыркая, они кое-как перетащили Лонгрена на старенький диван у окна. Ассоль подоткнула отцу одеяло, поцеловала в седой висок и повернулась к Эглю:

– Помнишь, Лонгрен как-то рассказывал, что довелось ему за его богатую жизнь быть и китобоем?

– Как же не помнить?! Он так упорно и долго повторял ту историю.

– Кажется, он говорил, что с той поры у него остался гарпун? Для особенно крупных рыб?

– Да, вроде упоминал о чем-то таком. Но зачем тебе, малышка? Неужто решила стать рыбачкой?

– Нет, – таинственно ответила Ассоль, – просто решила, если он подходит для большой рыбы, значит, сгодится и против гигантских головоногих моллюсков.

Эгль, услышав такой ответ, даже уронил руки.

– И все-таки я прозевал. Измарал он тебя своей тиной, отравил тьмою.

Старик взял девушку за руку и усадил в кресло.

– Прежде чем мы отправимся искать твой гарпун, внимательно выслушай меня и запомни, что скажу. «Серые осьминоги» очень охочи до юных дев. Говорят, чем нежнее и моложе будет особа, тем слаще для них.

Ассоль поежилась, покосилась на окно, из которого вовсю сквозило, подумала, что надо бы заткнуть дыру, а то быстро выстудит комнату, но вновь не сдвинулась с места. Словно любое упоминание о недавнем госте действовало на нее парализующе.

– Слаще? Они их что, едят?

Эгль пожал плечами.

– Неведомо, но после встреч с этими тварями от девушки только и остается, что оболочка да стеклянный разбитый взгляд. Как у тебя недавно.

Ассоль вздрогнула и, зажмурившись, потрясла головой, потому что память нарисовала картину, когда изящные пальцы незваного гостя превращались в мерзкие черные отростки, вились, змеились. При мысли о том, что этими руками он касался ее, девушку передернуло. Трудно представить что-то более отвратительное.

Эгль похлопал ее по спине и сказал:

– По какой бы причине он ни пощадил тебя сегодня, извлеки из этого урок и постарайся больше с ним не встречаться. Не испытывай в следующий раз судьбу.

Ассоль судорожно сглотнула, сжала подол юбки, скатывая край в рулончик, и выдала:

– Боюсь, мне придется тебя ослушаться. Он заставил меня помогать ему в обмен на пробуждение отца. Если я откажусь, мой бедный Лонгрен так и останется спать на всю жизнь!

– Каков мерзавец! – взорвался Эгль. – Очень в стиле таких, как он, коварных и бездушных чудовищ, мрачных подводных гадов!

В своем возмущении Эгль был искренен и немного нелеп, но Ассоль и не подумала бы над ним смеяться. Ведь только боязнь за друга и милую воспитанницу могла заставить этого добрейшего человека потрясать в воздухе тощими кулаками, угрожая неизвестному и незримому врагу.

Ассоль вздохнула:

– Так что, Эгль, не обессудь. Мне придется пойти.

– Одну не отпущу, не проси. – Он сложил руки на груди и вскинул голову, демонстрируя решимость и непреклонность.

– Но «осьминог», – называть того человека Грэем, столь дорогим и так долго лелеемым именем, она не собиралась, – велел мне приходить одной.

– А ты и придешь одна. Я спрячусь неподалеку, за камнем, возьму с собой ружье – помнишь, я показывал? Настоящее! И буду держать тварь на мушке. Чтобы он даже волоска на твоей голове не тронул.

Ассоль бросилась наставнику на шею:

– Ах, мой чудесный храбрый Эгль! Как мне благодарить тебя за доброту и заботу?

– Просто выберись из этой передряги живой и дождись своего принца, уважь старика. А больше мне ничего и не надо. Только бы увидеть, как ты на алом паруснике уплываешь в закат.

– Я обязательно выполню твою просьбу, – искренне сказала она, прижав сжатую в кулачок ладонь к своему сердцу, полнившемуся любовью и благодарностью.

– Славная и добрая моя девочка, – расплылся в улыбке старик и заморгал, силясь избавиться от счастливых слез умиления.

– Это ты лучший, мой драгоценный Эгль. – Она обняла его за пояс и склонила голову на плечо. Так, в кольце его рук, Ассоль пригревалась, как в детстве, разнеживалась и успокаивалась.

Спокойствие постепенно возвращалось к ней, и утихомиривалась за окном буря. Молнии сверкали все реже, ветер завывал куда более миролюбиво, дождь утратил ярость.

– Ступай спать, дитя. А я тут побуду, покараулю Лонгрена, подкину дровишек в печь, – сказал Эгль, ласково отстраняя ее.

– А как же гарпун? Мы же хотели его искать? – чуть недовольно попеняла ему Ассоль.

– Утром и найдем. – Эгль завел ей непослушную прядку за розовое ушко. – Не убежит. А ты отдохни, соберись с силами. Завтра и решим, как будем действовать дальше. Так что гони дурные мысли и вспоминай истории, что читала у меня в библиотеке, это помогает.

Ассоль послушно подставила лоб для благословения и поспешила наверх, где почти под самой башней приютилась ее комнатка – совсем крохотная, но полная уюта и милых сердцу вещиц.

Возле комнаты, в небольшой чердачной нише, стоял таз с кипяченой водой, и та не успела совсем остыть.

Ассоль поспешно разделась и, щедро напенив розовым мылом мочалку, стала с силой тереть себя. Чтобы смыть даже малейшую память о пакостных и тошнотворных прикосновениях «осьминога».

Переодевшись в байковую сорочку и нырнув под одеяло, она свернулась клубочком, притянув колени едва ли не к подбородку. Так ей было спокойнее. Но, стоило только прикрыть глаза, как события этой ночи накатывали вновь.

Она помнила, как удивилась, увидев незнакомца, трогавшего розы у нее на столе, будто они были какой-то диковинкой. В неровных отсветах свечи ночной гость показался ей нереальным, ангелом, зачем-то одевшимся в черное, – такой тонкой и изысканной была его красота. Ассоль никогда прежде не видела настолько привлекательных людей. Впрочем, она нигде и не была дальше Лисса. Но и там, в большом шумном городе, ей не встречались подобные красавцы.

Высокий, стройный, широкоплечий, с золотистыми волосами и бронзовым загаром, – словом, ночной визитер был невероятно хорош собой.

Но стоило ему вскинуть взгляд, и будто острые зеленые стрелы впились в ее сердце. Мгновенно, точно туман под порывом ветра, слетело и растаяло очарование его внешностью. Этот человек пугал и был окружен аурой опасности. А когда заговорил, сыпля колкостями и злыми насмешками, и вовсе сделался гадок, несмотря на низкий бархатный голос, звуки которого очень понравились ей сначала. Когда он язвил, ей казалось, что по красивому лицу идут трещины, и оно вот-вот рассыплется, и Ассоль увидит саму бездну.

А потом… он назвался Грэем, и теперь уже ее мечты разлетелись осколками. О нет! Она столько грезила Грэем, что знала до мельчайшей черточки, как он будет выглядеть. Пусть он не будет так красив, зато в глазах будет светиться добрый ум. Пусть он не будет так богато одет, но и в простой одежде покажется лучшим на земле. А как будет смеяться ее Грэй! Все вокруг станут заражаться его смехом – искренним, открытым, радостным. Разве можно представить, что этот Грэй, стоявший перед ней, так смеется? О нет. Лишь циничная ехидная усмешка может кривить эти красивые губы.

А как нагло и бесцеремонно он хватал ее! Как собственнически звал «моей нереидой»! Разве мог так себя вести ее Грэй? Милый, заботливый, такой хороший?

Она сомневалась и не верила, сопротивлялась правде, а та, как всегда, оказалась беспощадной и упрямо совала под нос факты: дорожный паспорт! Разве тут поспоришь?

А потом… Сцену, где «осьминог» нападает на отца, она постаралась поскорее выкинуть из головы. Чересчур уж болезненной она была.

Всхлипнув еще раз, она решительно сжала кулачки и поклялась, что завтра же найдет гарпун, научится с ним управляться и больше никогда и никому не позволит ни обижать дорогих ей людей, ни разбивать ее мечты. Решимость придала уверенности и успокоила.

И тогда пришел сон.

Глава 6
Бронзовая и с запахом зелий

Каждому, даже самому захудалому, селению в Ангелонии полагался маг-хранитель. Чтобы беречь местных жителей от различных невзгод и держать защитный барьер от темных сил. А еще – чтобы создавать охранные амулеты и талисманы, готовить исцеляющие зелья. Словом, заботиться о жизни и здоровье вверенных ему людей. Миссия, которая далеко не всякому магу-хранителю по плечу.

Маг-хранитель держался особняком, но, если между духовным и светским лидером города или села возникал спор, он выступал в роли судьи. Но при этом никого не имели права, например, обвинить в темном колдовстве, если маг-хранитель не провел Обряд Истинной Сути, который и помогал выявить ведьму или чародея. Сами маги могли использовать любую магию, как белую, так и черную, если речь шла о защите народа. Лишь одно магическое учение оставалось для них под запретом – некромантия.

Именно поэтому маг-хранитель Каперны, толстяк и добряк Иоганн Циммер, чесал сейчас коротко стриженный затылок, разглядывая подарочек, который положили ему «в нагрузку» барыги с Теневого рынка.

Голем!

Ну спасибо, удружили! Зла не хватало!

Что ему теперь прикажете делать? Ведь подозрение в любом случае падет на него – даже если он решит избавиться от подарочка, просто выбросив тот на помойку. «А, – скажут досужие, – маг-хранитель промышляет некромантией, а потом заметает следы».

Циммер разглядывал это дикое творение, созданное чьей-то злой волей из мертвой плоти, бронзовых деталей, соединительных трубок и манометров.

– И вот что мне с тобой делать? – произнес с досадой. – Ни сжечь ведь теперь, ни утопить.

Открывая сундук с презентом, Циммер поранился и капнул кровью аккурат в рот голему и тем самым совершил привязку. Теперь голема не могла взять никакая смерть до тех пор, пока сам Иоганн Циммер не встретится с костлявой. А в ближайшие лет пятьдесят подобных свиданий не планировалось.