– И дома бы за двойки попало, – не спросил, а грустно констатировал полицейский.

– Ну да, тетя Виктория на весь подъезд бы орала, это точно!

– И не захотелось тебе помириться с подругой, раз уж ей и так досталось?

– Захотелось, – горячо произнесла Даша, подалась вперед. – Я домой пришла, подумала-подумала… ну и набрала ей, чтобы шла сразу ко мне, уроки делать. Ну, как бы ничего не было, понимаете?

Полицейский закивал с превеликой готовностью:

– Понимаю, еще как. Так оно и надо из конфликтов выходить. А то начнете разбираться, кто прав, а кто виноват, в результате еще больше перессоритесь, верно?

– Ага…

– И что, ответила тебе Яся твоя? Или сразу прибежала, у вас же тут все близко.

У Марины перехватило дыхание, тяжело и гулко забилось сердце.

– Не ответила и не прибежала, – разом скисла, насупилась Даша. – Ее в сети не было, когда я писала. Может, уже домой пришла и с матерью ругалась, или Надежда Аркадьевна еще не отпустила. Я и пошла в ванну. Телефон с собой взяла, – добавила торопливо. – На случай, если Яська ответит. Только она не ответила.

– И в ванной ты была…

– До прихода мамы, можете ее спросить!

Даша вдруг сломалась, затряслась, захлюпала носом. Марина поняла, что допрос пора сворачивать, вскинула подбородок, смерила обоих жестким и выразительным – как ей хотелось верить – взглядом. Молодой ее понял, затоптался на месте, а вот старший с места своего не двинулся. Окинул трясущуюся девочку сочувственным взглядом и тихо произнес:

– Можно я тебе взрослый важный вопрос задам? Ответишь ты мне?

– Да, задавайте, – моментально согласилась Даша, перестала хлюпать, выпрямилась на стуле.

А полицейский не спешил, словно прикидывал что-то, покачивал головой и смотрел на Дашу в упор. Марине мучительно хотелось положить этому конец, но никак не находилось нужных слов.

– Скажи, пожалуйста, милая, вот как ты считаешь: твоя подруга могла что-то нарочно с собой сделать?

– Послушайте, но нельзя же… – отмерла, возмутилась Марина.

– Вы про самоубийство? – на удивление спокойно уточнила ее дочь. – Нет, ну Яська нормальная вообще-то, только с фантазиями. Она любила воображать себе всякое, я иногда прямо орала на нее.

– Ну-ка, ну-ка, расскажи мне, что такое она себе воображала! – проявил необыкновенный интерес полицейский, и даже молодой подобрался поближе, склонил голову набок.

– Ну, ей вроде как мерещились по ночам всякие вещи. Будто кто-то заглядывает в окно, зовет ее и ногтями шкрябает по стеклу. А недавно она проснулась и видит: в окне черный силуэт, человеческий, по пояс. Хотя в окна на первом только заглянуть можно, мы с Германом проверяли. Яська бросилась зажигать свет, а человек вроде как спрыгнул с чего-то вниз – и убежал. Я говорила, что все это ей приснилось, потому что никто не стал бы специально лестницу или табуретку под окна дома таскать. Увидеть же могут, – совсем уже расслабленным тоном подытожила Даша.

Полицейский покивал сочувственно:

– Да, сны – это такое дело, легко с явью перепутать. Мне вот однажды приснилось, что я одного преступного элемента задержал, которого давно вычислял. И взял так замечательно, тепленьким, то есть с поличным. Утром прихожу на службу, спрашиваю у следователя: ты когда такого-то допрашивать будешь, хочу поприсутствовать. А он на меня глаза выкатил и спрашивает: «А ты мне его поймал, что ли, чтобы допрашивать?» Помнишь, Паш, я тебе эту историю вроде рассказывал.

Молодой кивнул и украдкой закатил глаза, Даша прыснула.

– Рассказывала тебе Ярослава про другие какие сны? – спросил полицейский как бы между прочим.

– Ага, ей чего только не снилось! Недавно – это как раз перед тем, как мы поссорились, – ей приснилась красивая такая радуга, высоченная. И типа Яська шла под ней и все хотела найти место, где эта радуга растет из земли. А кто-то шел за ней и говорил: «Глупая, сперва тебе нужно умереть. Но совсем ненадолго, никто даже этого не заметит, а ты уже снова оживешь. Пронесешься по радуге и впитаешь все ее краски». Понимаете, Яська комплексовала, что она такая, ну, типа бесцветная, – пояснила Даша и машинально поправила свои густые кудри.

Марина знала, давно догадалась: ее дочь завидует уму и сообразительности Яси. Ее и саму это задевало, просто непонятно было, как у вульгарной распустехи-матери и непробудно пьющего отца могли получиться такие чудесные дети. Во всех творческих конкурсах Яська бывала первой, а если уступала кому-то, то лишь собственному брату, круглому отличнику. «Усыновили их обоих, что ли?» – в сердцах говорила Марина мужу, когда Дашка возвращалась с надутым лицом и утешительным призом. Было обидно, что ребенок из интеллигентной семьи этим двоим проигрывает по многим статьям.

Зато ее Дашка была красавица, тут уж не поспоришь! И сама это усвоила раньше, чем научилась говорить. А как иначе, если родственники и знакомые без конца восхищались таким нечастым сочетанием голубых глаз и черных как смоль вьющихся крупными завитками волос. Марина поначалу пыталась бороться, просила не нахваливать дочь в глаза, гоняла Дашу от зеркала. Твердила ей, что красота не главное, рассказывала поучительные истории. Но все получалось как-то неубедительно, и женщина сама это чувствовала. Наверное, все дело было в том, что Марина очень любила своего мужа. И дочкина внешность казалась ей едва ли не зримым благословением их союза. Даша от двух в целом обычных людей взяла самое лучшее: у Марины – цвет глаз и нежную, бело-розовую, чистую кожу лица, которой не грозят никакие юношеские прыщи. От Николая же смоляные кудри и тонкие черты лица, чувственный и чуточку надменный изгиб губ. К тому же к исходу первого класса стало ясно, что никакими другими талантами и способностями, кроме красоты, Даша похвастаться не может. Что вполне устраивало девочку и не слишком – но что уж тут поделаешь – ее родителей.

* * *

Вдруг вспомнила Марина, как впервые повела дочь в детский сад, в подготовительную группу. Вообще-то особой нужды в садике не было, Окунева не работала. Хотя первоначальный план был такой: она по-быстрому выходит из декрета, отдает малышку в ясли, возвращается в школу на должность преподавателя ИЗО. Николай тогда служил в полиции, Марина каждый день внутренне умирала и возрождалась, как птица феникс, когда он возвращался домой живым и не раненным. Но стоило Коле впервые взять новорожденную дочь на руки, взглянуть в ее невероятные глазищи, погладить осторожно одним пальцем густые темные волосики, шапочкой покрывавшие голову малышки, – вот тут винтики в его голове мощно и необратимо заработали в другом направлении. Он уволился из органов, создал собственное охранное предприятие, а Марина с радостной благодарностью могла теперь заниматься дочкой, забыв о работе. Что и делала, пока кто-то не надоумил ее отдать дочь в садик хотя бы на последний год, чтобы подготовиться к школе. Потому что попытки развивать Дашу самостоятельно не устояли перед очаровательными капризами дочери, до слез ненавидящей все эти буквы, цифры, картинки.

Марина заранее готовилась пересидеть где-нибудь в кафе или в скверике неподалеку от сада. Ведь наверняка ей скоро позвонит воспитательница, скажет, что Даша рыдает и просится домой. Сама же Даша шла спокойно, разглядывала себя в витринах магазинов и явно готовилась осчастливить новое место своей красотой. Никаких звонков не последовало, а когда Марина, как обещала, пришла за дочкой перед тихим часом, Дарья выглядела недовольной, нехотя согласилась отправиться домой с условием, что завтра уже на весь день.

«Понравилось в садике, родная?» – спросила ее Марина.

«Ага, супер! – жизнерадостно заверила ее дочь. – Все на меня смотрели, даже заведующая приходила. А тетя повариха вот так всплеснула руками и сказала: «Ой, божечки, никогда такой красивой девочки не видела!»

Марина закатила глаза и покачала головой. Она предпочитала услышать, что ее дочь выучила за сегодня пару букв или научилась считать палочки.

«А еще в моей группе есть девочка, такая же, как я, только наоборот!»

«Это как?» – не поняла Марина.

«Ну, у нее белые волосы и черные глаза. Она ничего так, хорошая. Ее зовут Яся, а полное имя я еще не запомнила. У нее есть брат Гера, они это… близняки?»

«Близнецы».

«Ага, точно. Он красивый и я на нем женюсь!»

«Выйду замуж, – машинально поправила Окунева. – И это, надеюсь, случится не слишком скоро».

«Думаю, после школы. Эх, жаль, что у меня нет брата! – Даша даже руками всплеснула от огорчения. – С ним бы женилась Яся. Она не очень красивая, но я бы брата уговорила. Теперь уже поздно, конечно!»

И скосила безнадежный взгляд на материнский плоский живот.

* * *

Тут Марина словно бы очнулась, вернулась в реальность, в которой двое полицейских смотрят на нее с недоумением, а Даша дергает за руку:

– Мам, мам, дяди уже уходят!

– Не дяди, а господа полицейские, – привычно поправила Марина, постаралась принять достойный и невозмутимый вид. – Вы уже все выяснили? Я бы хотела увезти дочь отсюда хотя бы на несколько дней, чтобы оградить ее… вы же понимаете.

– Обещать ничего не можем, – скучным голосом уронил молодой. – Могут возникнуть разные обстоятельства, а следом за ним и вопросы. Так что постарайтесь хотя бы в ближайшее время город не покидать.

Она не нашлась что ответить, молча проводила господ полицейских в прихожую, закрыла за их спиной дверь. Даже не посмотрела, куда они пойдут дальше. Наверное, нужно было предупредить, что на их девятом две квартиры из четырех пустуют, одна выставлена на продажу, хозяйка другой уехала лечить спину в санаторий.

Но первым делом Марина метнулась в ванную комнату, почти сорвала с влажного тела шелковую блузку, потную, провонявшую тревогой и смертельным ужасом, – никогда больше ее не наденет. Склонившись над ванной, ополоснула тело по пояс, накинула халат и поспешила к дочери – Даша сейчас была важнее всего. Девочка понуро стояла на лоджии, как прежде тот полицейский, прижималась лбом и носом к стеклу. Она не плакала, просто стояла.

– Данюся, – заговорила Марина тихонько, крепко обняла дочь за плечи. Та не возражала, хотя вообще материнские объятия не очень жаловала. – Пойдем-ка на кухню, тебе пора обедать.

– Я не хочу…

– Ладно, поешь позднее. Пока можно чаю попить. И еще, я только хотела у тебя уточнить одну мелочь…

– Какую, мам? – Тело дочери немедленно налилось жаром.

– Тебе Яся точно не ответила, когда ты ей в соцсетях предложила идти сразу к тебе? Может, она что-то написала, а ты случайно удалила?

Даша вывернулась из материнских рук, обернулась, в очередной раз округлила глаза:

– Ты чего, мам, ничего мне Яська не отвечала! Наверняка все еще злилась, она ужасно обидчивая!

– Да ты тоже не подарок, – уточнила Марина, пока дочь мысленно или вслух не добавила к сказанному слово «была». – Давай-ка все же горяченького супа поешь, я сейчас разогрею.

– Да ну, мам, мне в горло ничего сейчас не полезет! – Даша с такой силой замотала головой, будто сама мысль о еде в день смерти подруги приводила ее в ужас. – Я лучше пойду полежу, а то голова болит. В висках вот тут ужасно давит.

– Это от голода. А станешь под пледом зависать в телефоне – вовсе сознание потеряешь.

– Говорю же, что не хочется, – начала закипать девочка. – Я бананы из холодильника ела! Много!

– Ты их вроде терпеть не можешь?

– А сегодня понравились! Надо же было когда-то распробовать, Яська вот…

Тут в горле у Даши что-то пискнуло жалобно, она закрыла лицо не ладонями, а предплечьями обеих рук, пальцами же вцепилась в плечи, как делала в детстве, когда хотела показать родителям всю степень своего отчаяния. Марина тоскливо подумала о том, как еще долго дочка будет вот так оговариваться, потому что с погибшей сегодня странной и нелепой смертью Ярославой Бондарь связана половина ее недлинной пока жизни. И все-таки спросила: