В первую очередь ощущаю боль в мышцах и груди. У меня кружится голова, и я изо всех сил пытаюсь открыть глаза, но веки кажутся слишком тяжелыми. Когда я стараюсь вспомнить, что произошло, у меня сводит живот и болит голова, поэтому я делаю глубокий вдох.

Меня держат… чьи-то руки?

Я чувствую, что двигаюсь, как будто меня кто-то несет. По моему телу скользят толстые пальцы, но знакомыми они не кажутся.

– Эй! – рявкает кто-то. – Держи свои гребаные руки при себе. Я нанял тебя не для того, чтобы ты ее лапал, придурок.

Погодите. Я знаю этот голос.

На меня набрасывается головокружительный вихрь эмоций, образов и ощущений. Я помню, как бежала от джипа, как Вик рухнул передо мной на землю, и как кто-то оттащил меня от парней, прежде чем они успели среагировать. Мои глаза резко открываются как раз в тот момент, когда меня опускают на землю, и надо мной возникает обманчиво красивое лицо Троя.

На его лице никаких чувств, но в глазах что-то есть. Не совсем триумф, нечто более мрачное. То, что не сулит мне ничего хорошего.

– Доброе утро, милая, – произносит он, и нежность, слетающая с его языка, звучит как яд.

У меня во рту пересохло, и я с трудом выговариваю слова.

– Ты должен быть м… мертв.

Он фыркает, и в этом звуке буквально сквозит презрение.

– Что ж, твой ручной зверек должен был лучше целиться, если ты хотела, чтобы он меня убил. Ничего важного не задел, хотя, надо сказать, потеря крови меня чуть не доконала. – Трой ухмыляется, пожимая одним плечом. – У меня лучшие врачи, каких только можно купить за деньги.

– Ты…

– Хватит болтать, – обрывает меня Трой. – Тебе лучше пока поспать. Это будет долгая поездка.

Я открываю рот, чтобы послать его ко всем чертям, но тут кто-то втыкает иглу мне в шею. Ощущаю острую боль, все становится как в тумане, пока меня снова не окутывает темнота.

Что бы они мне ни дали, должно быть, оно сильное, поскольку долгое время после этого я помню лишь отдельные моменты. Время от времени просыпаюсь и затуманенным взором смотрю по сторонам, но вокруг нет ничего примечательного, на чем можно было бы задержать взгляд. Долго бодрствовать, кстати, не выходит. Иногда, как только я просыпаюсь, темнота снова настигает меня, затягивая обратно. Я не знаю, то ли они каждый раз накачивают меня, то ли это какое-то замедленное действие того вещества, который они ввели мне в первый раз – я понятия не имею, сколько времени прошло и где мы вообще находимся.

Ясно одно: мы движемся. Где-то на кочку наткнемся, где-то едем по гладкой дороге, но я чувствую все.

Кто-то пару раз приподнимает мне голову и вливает в рот воду, которую я с трудом проглатываю. Внутри у меня все болит, а холодная жидкость вызывает шок. Иногда мне дают еду – кусочки фруктов и черствый хлеб, – и хотя мой мозг кричит сквозь туман, что мне ничего не нужно от этих людей, я не в себе, чтобы сопротивляться.

Когда кто-то помогает мне дойти до туалета, я послушно плетусь, почти как марионетка. Я словно оказалась запертой в своей собственной голове – знаю, что это неправильно, ужасно, но у меня нет ни сил, ни воли что-либо с этим сделать. Как только я начинаю думать о том, чтобы воспротивиться, потребовать объяснить, куда меня ведут, то снова погружаюсь во тьму. Полностью отключаюсь.

С моих губ срывается стон, я чувствую, как по щекам текут слезы, хотя даже и не думала, что вообще плачу.

Я запуталась в мыслях.

Вдали от мужчин, которых люблю.

И просто… потеряна.

* * *

Некоторое время спустя я снова просыпаюсь.

На этот раз чувствую себя более бодрой. Правда, голова болит, и требуется некоторое время, чтобы все осмыслить. Сначала я все еще ощущаю головокружение, мысли в голове плывут, словно в тумане. Пытаются зацепиться за что-то конкретное, но это все равно что стараться ухватиться за что-то скользкое и эфемерное.

Однако затем, когда я вспоминаю о всепоглощающем страхе, мой пульс учащается.

Воспоминания снова напирают на меня, и я тихо ахаю, а глаза широко раскрываются, взгляд мечется по сторонам. Я в неприметной комнате, но, по крайней мере, одна. Я лежу на боку на кровати и когда пытаюсь пошевелиться, чтобы встать, то понимаю, что мои запястья и лодыжки крепко связаны, из-за чего маневрировать неудобно.

Вокруг моих ног что-то обвито, из-за чего я чувствую скованность и клаустрофобию и когда смотрю на себя вниз, то понимаю, что на мне больше нет той потной и грязной одежды, в которой я бегала по улицам Мексики.

Вместо этого на мне длинное белое платье, плотная ткань юбки обвивается вокруг ног.

О, господи. Это свадебное платье.

Сердце подпрыгивает в груди – сначала бьется медленно, а затем переходит в бешеный галоп. Я пытаюсь сесть.

Дверь открывается, и мое измученное сердце снова подскакивает, адреналин разливается по венам, словно поток ледяной воды. Входит Трой, за ним несколько мужчин в темных костюмах. Когда они оказываются в комнате, я на секунду заглядываю за дверь – этого достаточно, чтобы понять, что мы находимся в каком-то доме, но я его не узнаю.

Трой шагает ко мне в сопровождении мужчин: скорее всего, телохранителей или наемников. Он останавливается у края кровати и смотрит на меня сверху вниз, ухмыляется, пока его взгляд блуждает по моему связанному телу. С такого близкого расстояния и с более ясной головой я вижу, что он придерживает левую руку, будто это причиняет ему боль. Должно быть, это из-за пули, которую Виктор умудрился засадить ему в грудь.

В памяти всплывает смутное воспоминание. Я почти уверена, что пока была в полубессознательном состоянии, Трой сказал мне что-то.

«Что ж, твой ручной зверек должен был лучше целиться, если ты хотела, чтобы он меня убил».

Черт. У нас не было времени проверить пульс Троя в церкви, а парни так сосредоточились на том, чтобы вытащить меня, что Вик даже не потрудился выстрелить в него еще раз. Но, хотя одна пуля явно нанесла ему какой-то урон, для того, чтоб убить его, этого оказалось недостаточно.

Как будто почувствовав, что я смотрю на него, Трой немного расслабляет левую руку, словно не хочет признавать, что Вик вообще смог причинить ему боль. Он наклоняет голову, его похотливый взгляд снова пробегает вверх и вниз по моему телу, прежде чем остановиться на моем лице.

– Я рад, что ты наконец проснулась, – растягивает он слова. – Волновался, что ты проспишь весь наш важный день. Такое нельзя допустить. Я хочу, чтобы ты не спала каждое мгновение. В конце концов, женятся лишь раз.

– Пошел ты,– выплевываю я, снова пытаясь сесть, так как веревки натирают мне запястья и лодыжки.– Сукин ты сын! Я никогда не выйду за тебя замуж. Я лучше…

Он обрывает меня, наотмашь ударяя по лицу. Сильно. Моя голова откидывается в сторону, тело дергается на кровати, поскольку я не могу опереться на руки. Щеку пронзает ядовитая боль, зрение на секунду застилает темнота, а потом перед глазами пляшут звезды.

Удар такой силы, что из меня чуть не вышибает дух. Я с трудом открываю рот, пытаясь сделать вдох. Но, по крайней мере, ему тоже больно. Трой морщится, когда удар наносит ему самому урон, и прижимает руку ближе к телу.

– В первый раз я допустил ошибку, – говорит он, и теперь его голос звучит резче, с нотками злости. – Был слишком снисходителен к тебе. Твоя бабка обещала мне, что тебя можно контролировать, и я поверил ей на слово. Я думал, ты образумишься… поэтому не стал тебя серьезно ломать. Но больше я этой ошибки не повторю. Не собираюсь терпеть всякую чушь от тебя. Понимаешь меня?

В груди что-то сжимается от того, как он это произносит. В его глазах светится неподдельная злоба, что заставляет меня подумать о мальчишках, которые отрывают крылья бабочкам просто потому, что могут. Голос Троя звучит сердито – он явно зол, – но в то же время какая-то часть него, кажется, почти ликует, словно ему не терпится сломить меня, как он только что пообещал.

На мгновение наши взгляды встречаются. Он проводит языком по нижней губе, сжимая и разжимая пальцы, как будто раздумывает, ударить ли меня еще раз. Или, может, ударить ли меня сжатым кулаком или открытой ладонью.

Но наконец Трой отвлекается от меня и бросает взгляд через плечо на одного из своих людей.

– Перережь веревки, – рявкает он.

Здоровяк выходит вперед, размахивая ножом, и я чуть дергаюсь назад, затем он перерезает веревки, связывающие мои запястья и лодыжки. Прежде чем я успеваю пошевелиться, тот же парень хватает меня за руку и поднимает на ноги.

Трой и его наемники выводят меня из комнаты в другую часть дома. Пока мы идем, я пытаюсь сориентироваться, но все еще понятия не имею, где нахожусь. Это не дом Оливии, и я никогда раньше не видела дом Троя, так что не знаю, как он выглядит.

У меня так и вертится на языке спросить, не послал ли он еще людей за братьями Ворониными. Образ Вика, падающего на землю, запечатлелся в моем сознании, словно выжженная печать, и каждый раз, когда я думаю об этом, то чувствую, как к горлу подкатывает желчь. Я не знаю, убил ли его тот выстрел. Пострадали ли Мэлис и Рэнсом. Не думаю, что джип вернулся за ними после того, как меня затащили внутрь, но я понятия не имею, что произошло после того, как я потеряла сознание.

Но я сдерживаю слова, держу их взаперти. Последнее, что мне нужно, – это напоминать Трою о его неприязни к Ворониным. Пусть я и напугана, все же плюс в том, что меня захватили в плен, есть: возможно, теперь Трой отстанет от братьев и не будет больше преследовать их. Раз уж он заполучил то, что ему было нужно.

Трой снова заговаривает, и от одного звука его голоса я вся наполняюсь ужасом.

– После нашей первой неудачной свадьбы я решил, что эта не обязательно должна быть такой роскошной. Кого вообще волнует, что все, кто хоть что-то собой представляет, собрались вместе, чтобы засвидетельствовать это событие, верно? К тому же вряд ли ты знаешь хоть кого-то, кого стоит пригласить. Так что на этот раз у нас всего один гость.

Он открывает дверь, и мы входим в помещение, похожее на небольшой кабинет. В одном углу стоит письменный стол, а у другой стены – небольшой кожаный диван. На нем сидит Оливия, изящно сжимая в руке чашку чая.

Я не видела ее со дня нашей первой свадьбы, и теперь, когда я смотрю на нее, меня переполняют в равной степени страх и ярость. Ведь после всего произошедшего она по-прежнему одобряет этот кошмар. По-прежнему хочет продать меня подороже, как скотину, лишь бы получить свою выгоду.

– Привет, Уиллоу, – говорит Оливия холодным и отстраненным голосом. – Я бы сказала, что ты хорошо выглядишь, но…

Она окидывает меня взглядом с головы до ног и оставляет фразу незаконченной.

Желудок сжимается от одного взгляда на нее. Трудно вспомнить те времена, когда ее миниатюрный рост и идеально уложенные седые волосы заставляли меня думать, будто она добрая старушка. Оливия, вероятно, всю свою жизнь носила маску дамы из высшего общества, и, пусть она по-прежнему безупречно за ней скрывается, я уже достаточно хорошо ее знаю, чтобы видеть сквозь нее.

Видеть монстра, скрывающегося за этой маской.

Я делаю глубокий вдох, набирая в легкие побольше воздуха. Знаю, взывать к ее человечности, вероятно, бесполезно, но все равно не могу удержаться от попытки. Свадебное платье плотно облегает мой торс, обвиваясь вокруг, точно удавка, и только усиливая паническое чувство в груди.

– Оливия, пожалуйста, – говорю я дрожащим голосом. – Ты не обязана этого делать. Вы с Троем можете сами договариваться о чем угодно. Я вам для этого не нужна. Просто отпусти меня. Умоляю.

Трой фыркает, а Оливия, не меняя бесстрастного выражения лица, качает головой.

– После всего, что случилось, ты все еще не понимаешь, – говорит она.

– В этом мире так дела не делаются, дорогуша,– добавляет Трой, и его губы кривятся в усмешке.– Просто так ничего не получишь. Конечно, я мог бы выручить Оливию и помочь ее разваливающейся империи, но что я получу от этой сделки?