Рут обвела взглядом просторную комнату. Типичный чердак с прялкой и ненужной мебелью из красного дерева в колониальном стиле, ставшей бы предметом зависти многих городских матрон, которая, судя по всему, не слишком заботила свою владелицу. Здесь громоздились комоды, два или три потертых чемодана, кедровый сундук и бесчисленное множество коробок разного размера. Со стропил свисали пучки душистых трав. И ни следа паутины, поскольку мисс Хэтэуэй отлично следила за домом.

А жаль. Про себя Рут решила, что, если эти крошечные прядильщики воспользуются отсутствием тети Джейн, сама она не станет им мешать.

Отыскав старое кресло-качалку, немного шаткое, но еще пригодное для использования, Рут подтащила его к окну, села и принялась смотреть на море. С берега долетал рокот неспешно набегающих волн, смешанный с тихой мелодией отступающего прибоя.

Когда на улице сгустились первые сумерки, она решила, что надо бы спуститься вниз. На оконной раме обнаружился заботливо наполненный спичками коробок. Помня о поручении хозяйки, Рут зажгла лампу и закрыла окно. Внезапно на первом этаже раздался крик, заставивший ее вздрогнуть.

– Мисс Торн! Мисс Торн! – пронзительно вопила Хепси. – Скорее идите сюда!

Побелев как полотно, Рут сбежала по ступенькам и в холле наткнулась на служанку.

– Бога ради, что случилось? – выдохнула она.

– Джо принес ваш чемодан, – дружелюбно пояснила молодая женщина. – Куда его отнести?

– В южную комнату, – отозвалась Рут, все еще не отошедшая от испуга. Хорошо, хоть не случилось ничего серьезного. – Больше так не кричи.

– Ужин готов, – беспечно сообщила Хепси.

Рут следом за ней направилась в небольшую столовую и во время еды засыпала горничную вопросами.

– Мисс Хэтэуэй каждый вечер зажигает на чердаке лампу?

– Да, мэм. Сама ее моет и наполняет маслом, а по утрам гасит своими руками. Мне же не позволяет к ней даже прикасаться.

– Почему мисс Хэтэуэй держит ее там?

– Не знаю. И сама она не знает.

– О чем ты, Хепси? Ради чего тогда тетя возится с лампой, если сама не знает зачем?

– Наверное, ей так хочется.

– С ее отъезда прошла уже неделя?

– Нет, мэм, шесть дней. Завтра будет неделя.

По большей части Хепси отвечала коротко и отрывисто, но в ее словах сквозила некая несдержанность.

– А когда тетя уехала, лампу зажигали?

– Да, мэм. Пока вы не приедете, она поручила лампу мне. И велела напоминать каждый вечер, чтобы вы о ней не забывали.

Рут улыбнулась. Вот она, старомодная тщательность тети Джейн во всей красе.

– Послушай, Хепси, – мягко начала она. – Точно мы с тобой ничего не знаем, но что ты сама об этом думаешь?

– Как вы и сказали, не знаю, но… – горничная понизила голос, – наверное, это как-то связано с мисс Эйнсли.

– Что еще за мисс Эйнсли?

– Одна странная женщина, – сообщила Хепси, разглаживая фартук. – Живет немного ниже нас, так сказать, в долине. И никуда не выходит, люди сами ее навещают. Порой я бывала у нее с поручениями от мисс Хэтэуэй. Забавный дом – ни узорчатых обоев, ни кружевных занавесок, ни лоскутных ковриков, зато по полу разбросаны всякие варварские штучки. У мисс Эйнсли полно языческих вещей. Иногда она их надевает.

– Надевает? «Языческие вещи» из дома?

– Нет, мэм, другие. Те, которые где-то прячет. Думаю, у нее есть деньги, хотя в гостиной мисс Эйнсли стоит такая же мебель, как у мисс Хэтэуэй на чердаке. Мы-то ни за что бы не стали ею пользоваться, – самодовольно добавила горничная.

– Она живет одна?

– Да, мэм. Джо выполняет ее поручения, и прочие соседи время от времени к ней заглядывают, а сама мисс Эйнсли уже бог знает сколько времени не выходит со своего двора. Поговаривают, она чокнутая. Вот только мисс Эйнсли – лучшая хозяйка в округе и, если узнает, что кто-то болен или попал в беду, всегда что-нибудь им посылает. Здесь она никогда не бывала, но мисс Хэтэуэй иногда ее навещает, и они обмениваются угощениями. Я спускаюсь к ней с тарелкой чего-либо, приготовленного мисс Хэтэуэй, и мисс Эйнсли непременно заявляет: «Подожди минутку, Хепси, я передам мисс Хэтэуэй баночку моего варенья». – На последней фразе горничная невольно начала подражать манере мисс Эйнсли, и за этими несколькими словами, выдающими своеобразное достоинство, перед внутренним взором Рут мелькнул образ старомодной, сдержанной, но в то же время вполне любезной леди.

– Хепси, ты готовишь самое вкусное печенье ^[2] на свете, – заметила она, складывая салфетку.

Горничная просияла улыбкой, однако ничего не ответила.

– А почему ты думаешь, что мисс Эйнсли как-то связана с лампой? – немного погодя уточнила Рут.

– Потому что, когда я только попала в этот дом, свет в окне не зажигали – по крайней мере насколько мне известно. Но спустя неделю или около того после моего появления мисс Хэтэуэй вернулась от мисс Эйнсли какой-то странной. Она почти все время молчала, а на следующее утро отправилась в город и купила лампу. И ножки у стола сама отпилила. С тех пор зажигает ее каждый вечер и гасит по утрам, прежде чем спуститься вниз.

– Возможно, они с мисс Эйнсли обсуждали кораблекрушение, и тетя решила создать собственный маленький маяк, – предположила мисс Торн, когда в комнате повисло гнетущее молчание.

– Может, и так, – согласилась Хепси, вновь становясь невозмутимой.

Рут отодвинула стул и немного постояла у окна столовой, глядя во двор. Долину уже накрыла тень, однако на холм еще падали последние отблески солнца.

– Что это, Хепси? – вдруг поинтересовалась она.

– О чем вы?

– Вон там, где из земли торчит вечнозеленое растение… что-то квадратное.

– Могила кошки, мэм. Зверюшка умерла незадолго до отъезда мисс Хэтэуэй, и хозяйка посадила то растение.

– Не зря мне показалось, что чего-то не хватает, – пробормотала Рут себе под нос.

– Вы хотите котенка, мисс Торн? – с жаром вопросила Хепси. – Я смогу вам раздобыть. Серенького или белого, какой больше нравится.

– Нет, спасибо, Хепси. Я не стану заводить домашних животных.

– Как скажете, мэм. Хотя без кошки здесь одиноко, а мисс Хэтэуэй сказала, что других не хочет.

Размышляя о необычайном обаянии почившей кошки, замена которой казалась мисс Хэтэуэй святотатством, Рут немного посидела в старомодной гостиной с обшарпанной мебелью, обтянутой волосяной тканью и до крайности украшенной различными «салфеточками». Центр комнаты занимал стол с мраморной столешницей, на котором стояла корзинка восковых цветов под стеклянным колпаком и аккуратно лежали сборник стихов миссис Хеманс, книга под названием «Венец леди» и семейная Библия.

Стену украшали венки для волос ^[3], также закрытые стеклом, рядом с ними – коллекция восковых цветов в подходящих рамках. На каминной полке рядом с двумя высокими, украшенными позолотой белыми фарфоровыми вазами выстроились портреты, но, несмотря на близкие родственные связи с мисс Хэтэуэй, Рут не знала никого из этих людей. На полу лежал ковер, рисунок которого так выцвел, что разобрать что-то на нем было уже невозможно. К медным кольцам, висящим на деревянных перекладинах, крепились занавески из грубого кружева, закрытые сверху красными хлопковыми ламбрекенами.

Вошла Хепси, чтобы зажечь лампу, свисавшую с цепочек над столом, однако мисс Торн поднялась на ноги:

– Не утруждайся, Хепси, я пойду наверх.

– Помочь вам распаковать вещи? – предложила горничная, несомненно желая поглазеть на «городскую одежду».

– Нет, благодарю.

– Я отнесла в вашу комнату кувшин с водой, мисс Торн. Желаете чего-нибудь еще?

– Больше ничего, благодарю.

Однако Хепси не спешила уходить, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Мисс Торн… – неуверенно начала она.

– Да?

– Вы… женщина-детектив?

Рут звонко рассмеялась, нарушая вечернюю тишину:

– Нет, глупышка. Я работаю в газете и приехала сюда отдохнуть, вот и все. Ты, похоже, начиталась книг в желтых обложках ^[4].

Хепси удалилась, бормоча невнятные извинения. По пути в свою комнату Рут заметила горничную на верхней площадке лестницы.

– Сколько ты работаешь у мисс Хэтэуэй? – полюбопытствовала она.

– В июне будет пять лет.

– Доброй ночи, Хепси.

– Доброй ночи, мисс Торн.

Рут заперла дверь – просто по привычке. Она привезла с собой небольшой чемодан, и на то, чтобы убрать незамысловатую одежду в просторный шкаф и разложить по ящикам комода, ей потребовалось немного времени. Засовывая в шкаф пустой чемодан, она вспомнила об оставшейся на чердаке шкатулке с деньгами и поднялась за ней, а по возвращении услышала, как тихо закрылась дверь в комнату Хепси.

– Глупая девчушка, – пробормотала Рут себе под нос. – Она и сама могла бы сойти за «женщину-детектива». Вот посмеются коллеги, когда я расскажу об этом.

Рут села и довольно покачалась в кресле. За окном стоял апрель, а в город она вернется лишь после приезда тети Джейн – вероятно, где-то в начале октября. Загибая уставшие пальцы, которым до самой осени не придется касаться клавиш пишущей машинки и карандаша для правок, Рут принялась отсчитывать ждущие ее впереди целебные, полные свободы месяцы. За это время она вполне успеет набраться сил и успокоить взбудораженные нервы.

Рут благословила свалившееся на Джейн Хэтэуэй наследство, побудившее пятидесятипятилетнюю тетю самолично отправиться в Старый Свет. Сама она всегда испытывала смутную тягу к заграничным путешествиям, однако сейчас ее душу не терзало затаенное чувство несправедливости, как частенько бывало прежде, когда друзья Рут уезжали, а ей приходилось оставаться дома.

В коридоре послышались шаги Хепси. Не желая вызывать ненужных подозрений, она погасила свет и, широко распахнув ставни, села возле окна.

Далеко внизу дорога вновь тянулась ровной лентой, и слева, в той стороне, где лежала деревня, виднелся белый дом, окруженный живой изгородью и садом. Наверное, в нем и жила мисс Эйнсли. От травы долетал робкий стрекот, сквозь открытое окно в другом конце комнаты в дом проникал легкий сладковатый запах зелени.

Приближаясь к станции, поезд из города издал предупредительный гудок, и на траве перед домом мисс Эйнсли появился слабый отблеск света, будто от горящей свечи. Судя по всему, у нее тоже есть маяк. Вскоре поезд уехал, и спустя полчаса свет погас.

Готовясь ко сну, Рут размышляла об этих огоньках, но, как только коснулась головой подушки, тут же провалилась в сон и открыла глаза, лишь когда комнату уже наполнил утренний свет.

II. Чердак

Часы показывали почти семь, и горничная на кухне недоумевала, отчего мисс Торн все не спускается вниз, ведь мисс Хэтэуэй завтракала в половине седьмого. Хепси не стала дальше развивать свою мысль, но у нее сложилось смутное впечатление, что гостья несколько ленива.

И все же горничной нравилось, что в ее прежней монотонной жизни появилось нечто новое. У мисс Хэтэуэй все трапезы были расписаны по часам: завтрак в половине седьмого, обед в час, ужин в половине шестого. Кроме того, для привычных обязанностей отводились определенные дни. Так, стирали здесь по понедельникам, а в субботу занимались выпечкой.

Теперь, возможно, что-то изменится – ведь мисс Торн, судя по всему, вполне способна все в этом доме перевернуть с ног на голову, а последнее наставление мисс Хэтэуэй гласило: «Слушайся мисс Торн, Хепси. Если я узнаю, что ты своевольничаешь, то выгоню тебя».

Молодая женщина, мирно спящая наверху, в то время как все прочие уже пробудились, с самого начала вызывала у Хепси восхищение. Неохотное, мятежное, смешанное с неопределенным страхом, но тем не менее восхищение.

Большую часть этой полной сомнений, бессонной ночи взволнованная Хепси видела перед собой образ мисс Торн, какой та предстала перед ней, впервые войдя в этот дом. Она уже без труда представляла себе высокую, прямую, грациозную фигуру гостьи и даже слышала мягкий, приглушенный шелест ее юбок. Выразительное от природы лицо Рут хранило некую сдержанность, но глубокие темные глаза красноречиво выдавали ее мысли. Хепси поразили белизна кожи мисс Торн и ее причудливая прическа. На щеках деревенских женщин вечно играл румянец; лицо Рут, не считая губ, казалось совершенно бесцветным.