Розе доводилось видеть издалека, как эта женщина идет по деревне, – шуршат темная юбка и рукава накидки, на шее болтаются длинные четки, черная вуаль скрывает волосы и верхнюю часть лица. Ходили слухи, что она лысая, что у нее нет мизинцев, что она ведьма. Впервые увидев ее в собственном доме, Роза укрылась простыней до самого носа, оставив снаружи только глаза, и настороженно следила за тем, как Медичка бродит по кухне. Казалось, она даже не касается ногами пола, словно между ним и подолом юбки можно просунуть палец. Разговаривая с Пиппо Ромито, она придерживала вуаль рукой, затянутой в перчатку, – глаза опущены, видны лишь кончик носа и часть лба. В ответ на каждое приказание отца она кивала, не подавая голоса; по крайней мере, Розе на кровати не было слышно того, что она говорила. Пиппо Ромито потребовал, чтобы Медичка помалкивала, – а коли примется сплетничать с деревенскими о том, что творится у него дома, пусть пеняет на себя, – но был готов щедро оплачивать работу. Он разрешил Медичке приходить и уходить по ее усмотрению, а также брать яйца из-под несушек и овощи с огорода, чтобы готовить для Розы мази и целебное питье. А если перед уходом она заправит постели, подметет пол и приготовит что-нибудь поесть, ее ждет дополнительное вознаграждение.

Когда Медичка впервые приблизилась к кровати Розы, девочка задрожала: братья рассказывали, что корзина ведьмы доверху набита пиявками, которые только и ждут, чтобы намертво присосаться к человеку и вытянуть из него не только отеки, но и всю кровь. Медичка сдернула с нее простыню, и Роза приготовилась царапаться и кусаться, лишь бы не дать посадить на себя чудовищ; но боевой задор угас, когда черная вуаль откинулась и перед девочкой предстало лицо – не молодое и не старое, с оливковой кожей, бронзовыми скулами и темными глазами. Короче говоря, лицо обыкновенной женщины, а вовсе не ведьмы. Ее длинные, до пояса, волосы были заплетены в косу. Под накидкой, которую Медичка сняла, чтобы та не сковывала движений, обнаружилось крепкое тело.

А вот мизинцев у нее и впрямь не оказалось.

– Сядь.

Роза вскрикнула, когда Медичка резким движением вправила ей лопатку. В своей плетеной корзине женщина держала не червей и не жуков, а куски чистого полотна и травяную кашицу, чтобы очищать открытые раны и делать примочки на ушибах.

– В следующий раз повернись к нему спиной. Когда отец бьет тебя, поворачивайся спиной и прикрывай лицо. Один удар – и тебя никто не возьмет. Слушайся меня, если хочешь найти себе мужа.

Медичка приходила еще несколько раз, хотя Пиппо Ромито все реже удавалось добраться до Розы: с каждым днем он дряхлел и терял силы, а дочь становилась стройной и юркой, будто ящерица, и без труда выскальзывала из его хватки. Правда, порой ей все равно доставалось, иначе Пиппо Ромито некуда было бы выпустить пар: он мог разнести в щепки всю мебель в доме или выместить злость на курах в сарае, а остаться без стульев или яиц было куда хуже. Во время одной из таких стычек Роза упала и ударилась лицом об пол, из рассеченной брови хлынула кровь, и Роза потеряла сознание, так что отец послал Чекко за Медичкой. Чтобы рана затянулась, та приготовила отвар из растения, называемого синеглазкой, в смеси с яичным белком; чтобы привести девушку в чувство после удара головой, женщина дунула ей в нос смесью перца и ладана. Роза, которая уже знала, что Медичка умеет закрывать раны, останавливать кровь и снимать отеки, очнулась, сгорая от любопытства; она тыкала пальцем в содержимое корзины и сыпала вопросами: «Для чего это?», «Что делать с этим?», «Откуда у вас вон то?». Медичка отвечала, подробно и четко, как ученая, – может, из симпатии к Розе, а может, потому, что ей надоело быть единственной ведьмой в деревне.

Через некоторое время Роза научилась готовить большинство лекарств. Укроп, тимьян и лимон, чтобы снять отеки и свести синяки; компрессы из глины на ночь, чтобы заглушить боль в костях. А еще настой аниса от боли в желудке и картофельная вода от поноса – ее братья, маявшиеся животами, высоко оценили эти средства. Однако изменило ее жизнь знакомство со свойствами корня валерианы: настоянный на семенах мака, он придавал бульону восхитительный аромат и погружал Пиппо Ромито в глубокий сон.

Роза так ничего и не узнала о жизни Медички; она набралась смелости попросить женщину преподать ей свойства целебных трав, но не спрашивала, где та спит, есть ли у нее дети, по кому она носит траур, чем занимается, когда никто в деревне не болеет. Осенью 1922 года Медичка слегла; доктор Руссо не захотел ее осматривать, и, провалявшись неделю в лихорадке, с раздувшимися, как две дыни, миндалинами и горящими легкими, она умерла в одиночестве, словно бродячая псина. Приходской священник отказался ее отпевать. Тело Медички, уже облаченное в черное, подняли с соломы и похоронили за деревней, на краю дубравы. Узнав об этом, Роза поставила на могиле крест из сухих веток.

Поначалу она даже не пыталась сама готовить мази и настои. У нее и без того было слишком много дел: помимо уборки, готовки и походов на рынок, в ее обязанности входило таскать тяжелые ведра с водой от ручья. Она возвращалась в дом, согнувшись в три погибели, чувствуя, как ручки ведер врезаются в ладони, а братья лишь заливались смехом.

– Носишь по ведру за раз, Розина? Будешь так плестись, и к осени не успеешь, – говорил Чекко.

А Нино ему вторил:

– Может, лучше завести осла?

В деревне за водой ходили женщины. Старая вдова, донна Чекка-Колченожка – ее так прозвали потому, что она хромала на одну ногу, – тратила на это весь день. Однажды Розе надоело это видеть: она встала на рассвете и, прежде чем взяться за свои ведра, наполнила три кадки в доме донны Колченожки. Вдова чуть не разрыдалась от такой доброты, ведь у нее было четверо сыновей – трое умерли от болезней, последний погиб на Пьяве^[2] – и ни одной дочери. Она была благодарна Розе и каждый раз, когда та приносила воду, давала девочке две лиры с портретом короля. Впервые взяв в руки настоящие деньги, Роза чуть не упала в обморок от волнения, но сдержалась и уважительно возразила:

– Я не могу принять эти деньги, донна Чекка.

Женщина сжала ее ладонь с монетами в кулак:

– Ты должна их взять. И смотри, чтобы братья не отобрали.

Роза пошла пешком в соседнюю деревню, а потом в другую, еще дальше, где ее никто не знал, ориентируясь на запах свежего хлеба, песочного теста и сладких жареных пирожков с рикоттой. На две лиры донны Колченожки она купила себе кассателлу и съела, сидя на берегу ручья, будто дикая кошка, откусывая по маленькому кусочку, то и дело облизываясь.

В шестнадцать лет Роза познакомилась с Себастьяно Кварантой. Шла весна 1925 года. Крестьяне из деревень, расположенных на склонах горы, спустились в долину, привезли сыры и овощи, пригнали скот на продажу. Бастьяно приехал на телеге, полной свеклы, цикория, фасоли в стручках и салата. Телегу тащили два ослика, настолько дряхлые, что казалось, будто они вот-вот протянут ноги. Себастьяно нахлобучил на голову бесформенную соломенную шляпу, а одет был в крестьянские лохмотья, которые выглядели не менее древними, чем его ослы, но не походил на мужлана-горца – худой, длиннорукий и длинноногий, с тонкими пальцами. Угловатые черты и острый ястребиный нос словно были вытесаны топором из ствола платана; с этим грубым лицом не вязались глаза, большие, черные, блестящие, какие бывают у умудренных жизнью лошадей. С виду он казался меланхоликом, однако на самом деле был очень жизнерадостным человеком и, когда навстречу попадались дети, играл на травинке, прижав ее к губам, будто губную гармошку. Дети смеялись, а женщины улыбались, проходя мимо его телеги и слыша эту дивную смесь свиста и пуканья.

Когда ярмарка закрылась, Себастьяно Кваранта увел с собой не только своих старых ослов, но и Розу. Никто не знал, как они сошлись. Большинство жителей деревни не видели даже, чтобы они говорили друг с другом. Поговаривали, что дочери Пиппо Ромито не терпелось отомстить отцу – и поделом, ведь тот всю жизнь морил девчонку голодом и избивал до полусмерти. Во всяком случае, Пиппо Ромито словно взбесился и кинулся искать Розу. Вместе с Чекко и Нино он обшарил всю гору, но ни там, ни в долине не нашлось человека, который захотел бы сообщить ему, где дочь.

Сбежать предложила Роза. Себастьяно хотел сделать все как положено – представиться ее семье, попросить руки, а потом обвенчаться в местной церкви. Если бы Роза пожелала, они поселились бы по соседству с ее отцом. Но она предложила просто удрать. Белокурый локон прикрывал бровь, которую Медичка залечила синеглазкой, но шрам никуда не делся.

– Я оставила дорогому папочке на память кусок собственной головы, незачем лишаться еще и твоей.

Бастьяно твердил, что не боится, что у него есть винтовка и он умеет ей пользоваться. Роза не хотела даже слушать об этом – и, по правде говоря, ни разу не видела, как он стреляет. Поэтому они просто уехали вместе. Проще всего было бы, если бы Бастьяно отвез Розу прямиком к себе домой, в горы: на телеге туда можно было добраться за день, у него имелись своя земля и небольшой дом, его уважали. Но вскоре Роза узнала, что Бастьяно не из тех, кто делает то, чего ожидают другие: он был готов совершить ошибку и стать объектом насмешек, лишь бы сделать не то, что проще, а то, чего ему хотелось. Роза должна была войти в его дом полноправной женой, а не простой девчонкой, которую он похитил в долине.

У дороги, ведущей к деревням, на восточном склоне горы, посреди цветущего луга стояла церковь; выехав на закате, Себастьяно и Роза добрались туда на телеге за несколько часов. Крошечная церковь была посвящена святому Иерониму; только крестьяне-горцы, возвращаясь домой из долины, заходили туда, чтобы исповедаться в грехах, совершенных во время торга. Это было здание из белого камня с высоким узким фасадом, центр которого украшало круглое резное окно, а стены заканчивались парой завитков. Ночью двери запирались на засов. Бастьяно предложил поспать в телеге, а ранним утром попросить приходского священника из церкви Святого Иеронима обвенчать их.

Они провели ночь без сна на жестких досках. Видя, как Себастьяно смотрит на нее, Роза не удержалась от улыбки:

– Ты что, никогда глаз не смыкаешь?

– Не всегда. Зависит от того, на что я смотрю.

Той ночью она приняла решение: либо она проведет остаток жизни с Себастьяно Кварантой, либо умрет.

На следующий день приходской священник обвенчал их, не задав ни единого вопроса, – отчасти потому, что был человеком немногословным, а отчасти потому, что Бастьяно пожертвовал церкви долю от вырученного на ярмарке. Свидетелями были церковная служанка и проходивший мимо пастух. Венчание состоялось 15 июня 1925 года. Роза была уверена, что рано или поздно отец и братья заставят ее поплатиться. Но никто так и не потребовал, чтобы она вернулась домой. Она поселилась в деревушке Сан-Ремо-а-Кастеллаццо, где у Бастьяно была земля. Спустя много лет она узнала, что ее брат Нино погиб – его задавила повозка, – а Чекко эмигрировал в Америку. Пиппо Ромито больше ее не искал.