Кроме того, Бирнс согласился признать правительства Болгарии и Румынии, образованные под сильным советским давлением. Советская сторона лишь должна была внести косметические изменения в составе этих правительств и заверить, что будет уважать политические свободы и права оппозиции. Сталин тут же вызвал к себе из Софии Георгия Димитрова, направленного туда в качестве «руки Москвы», и велел ему подобрать «пару представителей из оппозиции» и дать им «незначительные портфели» в правительстве Болгарии. Болгарские оппозиционеры пришли в отчаяние. Но Бирнс был доволен, а Гарриман отмечал, что с преодолением балканского кризиса «русских как будто подменили, и в дальнейшем не составляло труда работать с ними по многим другим мировым проблемам»^[148].

Сталинская политика «увязки» между вопросом о Балканах и остальными договоренностями великих держав сработала вполне успешно. 7 января 1946 года Сталин поделился своим победным настроением с руководителями Компартии Болгарии: «Ваша оппозиция может убираться к черту. Она бойкотировала эти выборы. Три великие державы признали эти выборы. Разве это не ясно из решений Московского совещания о Болгарии?» «Этого наглеца [Николу] Петкова», лидера болгарской оппозиции, как считал Сталин, «надо поставить на место так, как поставили румынского короля». И пусть ответственность за это падет на СССР. «Вас могут обвинить в срыве Московских решений, а нас не могут, не посмеют. Главное в том, чтобы разложить оппозицию»^[149]. Сталинские методы ведения дел на Балканах не изменились и после того, как 5 марта 1946 года Черчилль произнес свою знаменитую речь в Фултоне, штат Миссури, в которой он предостерег Соединенные Штаты о том, что вся Восточная Европа оказалась за «железным занавесом», под усиливающимся господством Москвы. Призыв Черчилля создать американо-британский союз для сдерживания СССР вызвал замешательство среди руководителей компартий восточноевропейских стран, в том числе у болгарских коммунистов. Узнав об этих колебаниях, Сталин только усилил давление. Он упрекнул Димитрова в излишней осторожности и приказал ему немедленно покончить с болгарской оппозицией^[150].

Были и другие европейские страны в советской зоне влияния, с которыми Сталин вел себя деликатнее. Финляндии, несмотря на опасное соседство и общие границы с СССР, удалось избежать оккупации и последующей советизации. На встрече с финской делегацией в октябре 1945 года Сталин назвал политику СССР по отношению к Финляндии «великодушием по расчету». Он сказал: «Если мы будем обращаться с соседями хорошо, они ответят нам тем же». Расчетливое «великодушие» в отношении финнов, однако, имело четкие пределы: Андрей Жданов, назначенный главой Союзной контрольной комиссии по Финляндии, следил, чтобы эта страна заплатила СССР наложенные на нее военные репарации, в основном лесом и другим сырьем, до последней тонны^[151]. С тем же «расчетом» Сталин делал вид, что Советский Союз учитывает обеспокоенность Великобритании и США ростом давления на оппозиционные группы в Польше. В мае 1946 года Сталин советовал польским коммунистам и представителям других просоветских партий, приехавшим на консультацию в Москву, действовать аккуратнее, не нарушая Ялтинских и Потсдамских соглашений. Он велел им не трогать лидера польской Крестьянской партии Станислава Миколайчика, хоть сам и считал, что тот делает «то, что ему прикажет английское правительство, волю которого он выполняет». Когда поляки упомянули о том, что Фултонская речь Черчилля вдохновила оппозицию, которая теперь ждет, что западные державы придут их «освобождать», Сталин заявил, что Соединенные Штаты и Великобритания не готовы к разрыву с СССР. «Они пугают и будут пугать, но если не дать запугать себя, то пошумят, пошумят и успокоятся». В заключение он заверил польских лидеров, опасавшихся, что Запад не признает новых границ Польши с Германией: «Англичане и американцы не смогут нарушить решение о западных землях Польши, поскольку с этим не согласится Советский Союз. Должно быть единство трех великих держав»^[152].

Сталинское противостояние американской «атомной дипломатии» не ограничивалось Юго-Восточной Европой и северными Балканами – оно распространилось и на Дальний Восток. В октябре Кремль повел жесткую линию в отношениях с Гоминьданом и начал посылать обнадеживающие сигналы китайским коммунистам, готовым к войне против «буржуазного» национального правительства. Китайские историки связывают эту тактическую перемену в поведении кремлевского руководства с отказом Соединенных Штатов признать роль Советского Союза в делах Японии во время конференции министров иностранных дел в Лондоне^[153]. Однако не только «атомная дипломатия» Бирнса подвигла Сталина на подобный шаг. В конце сентября Сталину доложили о том, что в Маньчжурии для оказания помощи Гоминьдану высаживаются американские морские пехотинцы^[154]. По всей видимости, вождь увидел в этом угрозу изменения баланса сил на Дальнем Востоке в пользу американцев, что в дальнейшем грозило советским планам в Маньчжурии. Советские власти начали наращивать помощь оружием Народно-освободительной армии Китая (НОАК) в Маньчжурии. Сталин рассчитывал, что усиление китайских коммунистов на севере и востоке Китая станет хорошим противовесом американскому влиянию – и уроком Чан Кайши. Советский вождь знал, что согласно международным договоренностям советским войскам вскоре придется оставить Маньчжурию. По этой причине советские войска ускоренными темпами демонтировали и увозили из этого региона большое количество построенных здесь Японией промышленных предприятий.

В конце ноября 1945 года Трумэн направил прославленного военачальника, генерала Джорджа Маршалла с дипломатической миссией в Китай, чтобы разведать обстановку. Прибытие американского генерала в Китай совпало по времени с потеплением отношения Сталина к Бирнсу и ослаблением «курса стойкости и выдержки». Советские представители в Маньчжурии возобновили сотрудничество с местным руководством Гоминьдана и запретили китайским коммунистам захватывать крупные города. На Дальнем Востоке, как и в Европе, Сталин давал понять американцам, что он готов, как и прежде, сотрудничать в духе Ялты и Потсдама.

Глава Китайской Республики Чан Кайши понимал, что в руках Сталина остаются большие рычаги в борьбе за Северный Китай, включая Монголию, сепаратистов в Синцзяне и, главное, китайских коммунистов. В декабре 1945 – январе 1946 года Чан Кайши вновь попытался найти взаимопонимание с кремлевским правителем. На этот раз он послал на переговоры в Москву не проамерикански настроенного Сун Цзывэня, а своего собственного сына, Цзян Цзинго, который провел юность в Советском Союзе, вступил в свое время в ВКП(б) и смог вернуться в Китай лишь тогда, когда его отец стал союзником Сталина против японской агрессии^[155]. В Москве миссию Цзяна встретили прохладно. Заместитель наркома иностранных дел Соломон Лозовский в своей докладной записке руководству писал, что Чан Кайши «пытается маневрировать между США и СССР». Это противоречило советским замыслам не допустить американского экономического и политического присутствия в Маньчжурии, вблизи советских границ. Лозовский резюмировал: «Если до войны хозяевами Китая были англичане и частично японцы, то сейчас хозяином в Китае будут Соединенные Штаты Америки. Соединенные Штаты претендуют на проникновение в Северный Китай и в Маньчжурию… Мы избавились от японского соседа на нашей границе, и мы не должны допустить, чтобы Маньчжурия стала ареной экономического и политического влияния другой великой державы». Сам Сталин не смог бы выразиться яснее. Лозовский предлагал решительные меры для сохранения советского экономического контроля над Маньчжурией^[156]. Но при этом кремлевский вождь хотел, чтобы это произошло при сохранении ялтинских правил игры с американцами. И он был готов продолжать торг с Чан Кайши.

15 декабря Трумэн, посоветовавшись с Маршаллом, объявил, что Соединенные Штаты воздержатся от вмешательства в ход гражданской войны в Китае. Известие об этом было на руку Москве, так как ослабило позиции Чан Кайши как раз накануне переговоров со Сталиным. Цзян Цзинго сообщил генералиссимусу о том, что национальное правительство Китая готово пойти на «очень тесное» сотрудничество с СССР в обмен на помощь Кремля в восстановлении власти Гоминьдана на территории Маньчжурии и Синьцзяна. Кроме того, Чан Кайши соглашался на демилитаризацию советско-китайской границы и гарантировал СССР «ведущую роль в экономике Маньчжурии». Однако при этом Чан Кайши настаивал на том, что «политика открытых дверей», то есть присутствие американцев в Северном Китае, должна продолжаться, и дал понять Сталину, что не готов ориентироваться исключительно на Советский Союз^[157].

Сталин предложил заключить соглашение об экономическом сотрудничестве на северо-востоке Китая, которое бы исключало американское присутствие. Но вождь вряд ли верил в то, что Гоминьдан пойдет на это. Целью Сталина был полный контроль над Маньчжурией. После неизбежного вывода советских войск легче всего его можно было установить, поддерживая вооруженные силы КПК в качестве противовеса национальному правительству Гоминьдана и американцам. По этой причине Сталин решительно отклонил просьбу Чан Кайши воздействовать на Мао Цзэдуна, заявив, что не может давать советов китайским коммунистам. Одновременно он рекомендовал китайским коммунистам до поры до времени вести себя сдержаннее и дислоцировать свои силы лишь в сельской местности и небольших городках Маньчжурии^[158].

Сведения о возможном советско-китайском сближении, направленном против интересов США, дошли до Вашингтона, и американцы отреагировали жестко, в духе доктрины «открытых дверей». В феврале 1946 года правительство США вынудило Чан Кайши прервать двусторонние экономические переговоры с Москвой. Кроме того, они предприняли попытку дискредитировать китайско-советский Договор о дружбе и союзе, опубликовав секретные договоренности по Китаю, достигнутые Рузвельтом и Сталиным накануне Ялты. В ответ на это советские представители демонстративно отвергли «политику открытых дверей» на северо-востоке Китая. И хотя Москва объявила о полном выводе советских войск из Маньчжурии, Народно-освободительной армии Китая был дан сигнал занять основные города этого региона своими силами^[159].

Борьба за влияние на Дальнем Востоке после окончания Второй мировой войны началась для Сталина успешно. Но попытка закрепить достигнутое обернулась для Москвы непоправимым сбоем в сотрудничестве между великими державами. Сталин стремился затянуть сроки вывода войск из Маньчжурии, вынудить Гоминьдан к экономическим уступкам СССР, а также препятствовать «политике открытых дверей» в этом регионе. Частично это ему удалось, но ценой передачи инициативы китайским коммунистам^[160]. Несмотря на все интриги, Сталин не смог превратить Маньчжурию в зону советского влияния – во всяком случае надолго. В конце концов ему пришлось уступить эту территорию НОАК в обмен на обещания Мао Цзэдуна строить стратегическое партнерство с Советским Союзом.

Неудача экспансии на южных рубежах

Три месяца, с мая по начало августа 1945 года, были временем, когда перед Советским Союзом, казалось, открывались глобальные перспективы. Ощущение невиданных горизонтов было столь сильно, что даже атомная бомбардировка Хиросимы не заставила советского вождя отказаться от своих далеко идущих планов. Сталин создавал буферную зону безопасности в Центральной Европе и на Дальнем Востоке, а также предпринял попытки экспансии в Турции и Иране.