Столетиями русские цари мечтали получить контроль над турецкими проливами (Босфор и Дарданеллы), соединяющими Черное и Средиземное моря. В 1915 году, в разгар Первой мировой войны, в которой Турция выступала на стороне Германии и Австро-Венгрии, Великобритания и Франция пообещали поддержать притязания России на проливы Босфор и Дарданеллы, а также прибрежную зону Турции до Эгейского моря. Однако в ноябре 1917 года случился большевистский переворот, и это секретное соглашение утратило силу. В ноябре 1940 года, во время советско-германских переговоров в Берлине, Молотов, по указанию Сталина, настаивал, чтобы Болгария, турецкие проливы и весь регион Черного моря вошли в советскую сферу влияния. В ходе переговоров уже со своими западными партнерами по антигитлеровской коалиции Сталин вновь настойчиво выдвигал вопрос о проливах. Он настаивал на пересмотре Конвенции 1936 года о статусе проливов, подписанной в Монтрё, согласно которой Турции позволялось возводить оборонные сооружения на проливах и во время войны закрывать их для судов всех воюющих иностранных государств^[161]. Сталин считал, что советский военно-морской флот должен иметь право выхода в Средиземное море в любое время, независимо от желания турецких властей. На Тегеранской конференции в 1943 году Черчилль и Рузвельт согласились с необходимостью пересмотра некоторых положений Конвенции Монтрё, а в октябре 1944 года, во время секретных переговоров со Сталиным в Москве, Черчилль на словах поддержал советские запросы^[162].

В 1944–1945 гг. советские дипломаты, а также сотрудничавшие с НКИД ученые – историки и специалисты по международному праву – сошлись в едином мнении: настал уникальный момент, когда можно поднять вопрос о проливах и решить его раз и навсегда в пользу СССР. В ноябре 1944 года Литвинов писал Сталину и Молотову о том, что надо уговорить Великобританию включить проливы в «зону ответственности» Советского Союза. Другой специалист из комиссариата иностранных дел предположил, что лучший способ гарантировать интересы безопасности советского государства – это заключить «двустороннее советско-турецкое соглашение о совместном контроле над проливами»^[163]. Эти предложения, несомненно, учитывали настроения наверху: в Кремле полагали, что после впечатляющих побед Советской армии Великобритания и США не смогут не признать преобладающее влияние СССР в Турции, хотя бы исходя из принципа «географической близости»^[164].

Советская армия легко овладела Болгарией, и позже ходили слухи, что кое-кто из военачальников уговаривал Сталина вторгнуться на территорию Турции^[165]. Однако, наученная горьким опытом Первой мировой войны, Турция хранила строгий нейтралитет и не пропускала германский флот через проливы. Следовательно, предлога для оккупации не было, и советские войска не могли силой оружия поддержать дипломатию Москвы. Тем не менее Сталин решил действовать в одностороннем порядке – без предварительных согласований с западными союзниками, в добрую волю которых он не верил. 7 июня 1945 года Молотов, по указанию Сталина, встретился с послом Турции в Москве Селимом Сарпером. Он отверг предложение Турции подписать новый договор о дружбе с Советским Союзом. Вместо этого Молотов потребовал от Турции, в нарушение Конвенции Монтрё, договориться о режиме совместной защиты проливов в мирное время. Советский Союз требовал предоставить ему право на строительство, совместно с турками, военных баз на Босфоре и Дарданеллах. Кроме того, Молотов, к удивлению и возмущению турецкой стороны, стал настаивать на возвращении Советскому Союзу «спорных» территорий восточных вилайетов, которые Советская Россия уступила Турции по условиям договора 1921 года^[166].

Недавно открывшиеся документы свидетельствуют: Сталин рассчитывал внезапным натиском сломить турок, лишив их возможности маневрировать между Великобританией и Советским Союзом. Получение контроля над черноморскими проливами являлось первоочередной геополитической задачей для СССР, который в этом случае превращался в средиземноморскую державу. Территориальные претензии являлись второй по значению задачей, подчиненной решению первой.

Для того чтобы присоединить к СССР области Восточной Турции в районе Артвина, Карса и озера Ван, Сталин разыграл «армянскую карту». Во времена Османской империи в этих областях проживало свыше миллиона армян, которые в 1915 году подверглись жестокому избиению и насильственной депортации. Согласно Севрскому мирному договору, составленному при участии Великобритании в августе 1920 года, эти области должны были стать территорией суверенного «Армянского государства». Однако армяне, выступавшие в союзе с греками, не смогли противостоять турецкой армии, во главе которой стоял Мустафа Кемаль (Ататюрк). Большевистское правительство (куда входил и Сталин), заключило союз с кемалистской Турцией, и в советско-турецком договоре 1921 года отказалось от «армянских» областей. Весной 1945 года армяне всего мира связывали свои надежды на «восстановление исторической справедливости» согласно Севрскому договору. Организации армянской диаспоры, включая богатейшую из них, проживавшую в США, обращались к Сталину с коллективными прошениями организовать массовое возвращение армян в Советскую Армению – в надежде на то, что через некоторое время они смогут, с помощью СССР, вернуться на исторические земли, отторгнутые Турцией. В мае Сталин поручил руководству Советской Армении изучить возможности для массовой репатриации армян. По его расчетам, эта репатриация могла поколебать решимость западных держав защищать Турцию – советские требования получали благопристойное историческое и гуманитарное прикрытие^[167].

Правительство Турции заявило Москве, что оно готово заключить двустороннее соглашение, однако отвергло территориальные претензии Советского Союза, как и требование о «совместной» защите черноморских проливов. Сталин, как вспоминал позднее Молотов, приказал ему продолжать давить на турок^[168]. Накануне Ялтинской конференции Сталин заявил одному из руководителей болгарских коммунистов Василю Коларову, что «для Турции нет места на Балканах»^[169]. Вероятно, кремлевский руководитель ожидал, что американцы, все еще заинтересованные в участии СССР в военных действиях на Тихом океане, займут позицию нейтралитета по турецкому вопросу. В Потсдаме представители Великобритании и Соединенных Штатов подтвердили свое безусловное согласие внести изменения в Конвенцию о контроле над проливами. Но Трумэн неожиданно выступил с контрпредложением открыть свободное и неограниченное судоходство по международным и внутренним водным путям, включая Дунай, и возражал против строительства каких-либо укреплений в зоне Босфора и Дарданелл. Несмотря на это, советское руководство оценило результаты Потсдамской конференции положительно, в том числе и в отношении советских шансов на проливы. 30 августа, непосредственно перед встречей министров иностранных дел в Лондоне, Сталин сказал болгарским коммунистам, что проблема турецких баз на Дарданеллах «обязательно будет решена на этой конференции». Он добавил, что в противном случае Советский Союз поднимет вопрос о приобретении баз на Средиземном море^[170].

В Лондоне Молотов представил союзникам проект предоставления Советскому Союзу мандата на управление Триполитанией (частью нынешней Ливии), бывшей итальянской колонией в Африке. Этот план был не просто тактической уловкой, как долгое время полагали западные историки. За ним стояли амбиции Сталина превратить Советский Союз в средиземноморскую державу. Из шифропереписки Сталина с Молотовым следует, что советское руководство было обнадежено устным обещанием, данным госсекретарем администрации Рузвельта, Эдвардом Стеттиниусом еще в апреле 1945 года на конференции в Сан-Франциско, поддержать советский мандат на одну из бывших итальянских колоний в Северной Африке. Времена, однако, изменились, и американцы приняли сторону Великобритании, выступавшей против советского присутствия в Средиземном море. Узнав об этом, Сталин дал указание Молотову потребовать базу, по крайней мере, для торгового флота. И снова – дружный отпор западных держав. В конечном счете американо-британское сопротивление помешало Советскому Союзу добиться военно-морского присутствия в Средиземноморье^[171].

Турецкое правительство, ощутив поддержку западных держав, также проявляло неуступчивость. Кто знает, если бы Сталин в июне 1945 года предложил турецкому правительству заключить двусторонний союз, гарантирующий безопасность и особые привилегии в проливах, но без строительства баз, возможно, Турция и пошла бы на такое соглашение^[172]. Но угроза суверенитету и территориальные претензии со стороны СССР задели национальные чувства турок и вызвали у них реакцию, на которую не рассчитывали в Кремле. После смерти Сталина Хрущев так описал его замыслы на пленуме ЦК: «Разбили немцев. Голова пошла кругом… Давай напишем ноту, и сразу Дарданеллы отдадут. Таких дураков нет. Дарданеллы – не Турция, там сидит узел государств. Нет, взяли, ноту специальную написали, что мы расторгаем договор о дружбе, и плюнули в морду туркам»^[173]. В эпизоде с давлением на Турцию амбиции Сталина вышли Советскому Союзу боком. Упование на силу, взявшее в этом случае верх над традиционной осмотрительностью вождя, вызвало сильное противодействие. Сталин не желал признавать поражения и не прекращал «войну нервов» против Турции, то ослабляя нажим, то его возобновляя.

Новые документы, найденные азербайджанским историком Джамилем Гасанлы в архиве Баку, дают ясное представление о сталинской тактике и методах. В конце 1945 – начале 1946 года Кремль использовал националистические настроения в Грузии и Армении в качестве орудия для политического нажима на Турцию^[174]. Националистические страсти в этих республиках особенно обострились к концу войны, и Сталин умело ими манипулировал. Архивные документы показывают, что уже в 1945 году между армянскими и грузинскими коммунистами началась тайная борьба вокруг того, кому достанутся отнятые у Турции земли. Активность армянской диаспоры по всему миру и видная роль Армении в планах Сталина обеспокоили грузинское руководство, которое вынашивало собственный «национальный проект» в отношении восточных турецких вилайетов. Хрущев утверждал десять лет спустя, что Лаврентий Берия, совместно с руководителями Грузии, якобы уговаривал Сталина попробовать отобрать у Турции юго-восточную часть Черноморского побережья. В своих воспоминаниях об отце сын Берии также пишет об этом^[175]. В мае – июне 1945 года грузинские дипломаты и историки получили в Москве задание «изучить вопрос» об исторических правах Грузии на турецкие земли в районе Трабзона (Трапезунта), населенные лазами, народностью, которая, предположительно, имеет общие этнические корни с древними грузинами. Дэви Стуруа, сын председателя Верховного совета Грузии, вспоминал много лет спустя, с каким нетерпением его семья и другие грузины предвкушали «освобождение» этих территорий. И если бы Сталину удалось захватить эти земли, то, по мнению Стуруа, он «стал бы богом в Грузии». В сентябре 1945 года руководители Грузии и Армении представили в Кремль записки с обоснованием притязаний на одни и те же области в Турции. Товарищи по партии, проповедующей интернационализм, не стеснялись в выражении откровенно националистических чувств как в отношении турок, так и в отношении друг друга^[176].

2 декабря 1945 года в советской прессе было опубликовано решение Совнаркома СССР о начале репатриации зарубежных армян в Советскую Армению. 20 декабря советские газеты напечатали статью двух грузинских академиков-историков под названием «О наших законных претензиях к Турции». Эта статья (основанная на их собственных докладных записках, представленных ранее Молотову и Берии), содержала призыв к «мировой общественности» о помощи: вернуть грузинскому народу «земли предков», отнятые турками много лет назад. Среди народов Южного Кавказа пошли слухи, что Советский Союз готовится к войне с Турцией. В Болгарии и Грузии были замечены военные приготовления советских войск^[177].