В палату переводят спустя день. Температура за сорок, почти ничего не соображаю, мама постоянно сидит у постели. Вторая операция проходит через десять дней, на этот раз я в палате спустя сутки. Тёма уже должен был вернуться, но его нет. Не звонит, не пишет. В горле у меня теперь торчит трубка, иначе капельницы не поставить. Я постоянно смотрю на дверь, и когда Тёма наконец приходит, улыбаюсь. Тяну к нему руку, он машинально сплетает пальцы. У него – ледяные.

– Как ты? – спрашивает тихо.

– Как видишь, уже лучше. – Ведь правда постепенно начинает легчать. Начиталась про свою болезнь, осознала весь ужас произошедшего и как мне на самом деле повезло. – Как отдохнул? Фотки покажешь?

– Я… – он отворачивается. – Я… Ась, я больше не приду.

– Не поняла.

– Сама посуди! – Тёма начинает говорить громче, раздражается. – Ты теперь инвалидка! Вся разрезанная! Как с такой жить? Представляешь, какие шрамы у тебя останутся? Я так не могу, Ась. Ты не переживай, палату я оплачу, лечение тоже. А потом…

– Ты, что, меня бросаешь? – не верю ушам. Кажется, точно начала сходить с ума.

– Да. – Он всё-таки находит в себе силы посмотреть в глаза. Взгляд чужой, холодный.

– Ты кого-то на курорте встретил? – Это какой-то сюр. В голове не укладывается. Вижу – угадала. Камни на душе укладываются в ровный ряд, выстраивая стену, за которой хочется спрятаться от реальности.

– Уходи, – роняю тяжело. Как будто на десять лет старше стала. Отворачиваюсь, чтобы не видел мои слёзы.

– Ась, прости, – шелестит он и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Только тогда позволяю себе разреветься.

Глава 2

Ася

Невыносимо больно. Не физически, тут как раз справляются лекарства. Не верю, что это происходит со мной. Как он мог меня бросить? Временное помутнение, ошибка. Хорошо, он изменил мне. Нет, не хорошо, но я смогу простить со временем. Когда-нибудь прощу. Но уходить?! Сейчас, когда мне так нужна его поддержка! Мама тоже не верит.

– Он просто запаниковал, с мужиками такое бывает. Сейчас поймёт, как был не прав, и на коленях приползёт.

– Думаешь? – чувствую себя жалкой. Его напугала моя болезнь и шрамы. Это любовь, о которой всё время твердил? Грош цена такой любви, раз в радости ему хорошо стало, а в горе вдруг тяжело. Чем больше об этом думаю, тем больше наполняюсь злостью. Может, эта болезнь – во благо. Она стала лакмусовой бумажкой наших отношений. Всё чаще думаю, что, раз так просто изменил в такое сложное время, значит, это не в первый раз. Сколько раз ездил в командировки? Ведь не один, с командой, в которой конечно были женщины. Он про работу всегда подробно рассказывал, но не помню, чтобы хоть одно женское имя назвал. Предатель.

– Уверена! – Мама всегда его любила и сейчас на его стороне. – Вы двадцать лет в браке. Думаешь, папа мне никогда не изменял? Я делала вид, что не замечаю, так сейчас он у моих ног, как пёс. Вижу, что чувство вины гложет. Вот пусть винится, подарки дарит, на руках носит. А с кем там он когда-то ещё спал… Заразу в дом не притащил, и ладно.

В шоке слушаю эти откровения. Как она может так легко об этом говорить?! Я всегда считала, что их брак – идеал семьи. Они всегда так друг на друга смотрят! Выходит, это ширма? Злюсь, ненавижу, но всё равно постоянно смотрю на дверь и жду.

Постепенно начинаю вставать, расхаживаться. Тяжело, но надо встать на ноги поскорее ради детей. С ними постоянно на связи, но лучше пока не видеть маму в таком состоянии. К постоянным перевязкам отношусь с юмором, смеюсь с врачами над пугливыми стажёрами, которым иногда поручают меня перевязать. Диагноз редкий, живот вскрыли от груди до самого низа, и, когда они видят, на глазах зеленеют. Когда рядом кто-то есть, становится легче. Зря меня в отдельную палату положили, так хотя бы могла с кем-то говорить.

Уже месяц прошёл. Стою в коридоре, смотрю в окно – уже март начался. На ветках липы за окном дрожат капли, искрятся на солнце.

– Красиво. – Ко мне подходит девушка, становится рядом. С бока такая же, как у меня, трубка, на губах улыбка. Красивая такая, добрая. Мне вообще тут на добрых людей везёт.

– Уже весна, – говорю задумчиво.

– Давно здесь?

– Месяц, а ты? – Почему-то сразу на ты хочется, без долгих разговоров. – Меня Ася зовут.

– Зарина. Я две недели тут. Аппендицит лопнул.

Имя ей очень идёт: смуглая, с яркой кавказской красотой, когда брови вразлёт, а волосы чёрные, как смоль. Наше знакомство постепенно перерастает в дружбу. Вижу – к ней каждый день целая делегация приходит. Муж, брат, мама, свекровь, сестра… Иногда в глазах рябит от черноволосых, громко смеющихся людей. Зарина тоже лежит в отдельной палате, но там всегда многолюдно. Я на такие семьи всегда немного свысока смотрела, казалось, что они живут табором в одной квартире, не моются и едят руками. В чём-то я права: Зарина рассказала, что они живут вместе, в одном большом доме. В остальном я заблуждалась. Привыкла ходить в белом пальто и поучать других, как надо жить. Падать с вершин моральных устоев всегда больно.

Тёма мне ни разу не позвонил, исчез, как не было. Так даже проще – можно представить, что он в очередной командировке. Даже ждать перестала. Мозг выдаёт защитную реакцию. Отрицание – тоже лекарство, хоть и горькое.

Сегодня мама не пришла – повезла Андрюшу на обследование перед соревнованиями. Он у меня занимается плаванием, получается неплохо. Ездит по городам, занимает призовые места. Горжусь им. От скуки сижу в телефоне, бездумно листаю новости. Стук в дверь удивляет: врачи обычно не стучат.

– Привет.

Глазам не верю – Славка Савельев. Учились в одной группе в универе, после выпуска несколько раз виделись на встречах выпускников, иногда в общем чате переписываемся. В руках – букет маленьких лиловых роз и пакет с апельсинами. Он поднимает его вверх и улыбается:

– Взял то, что обычно выздоравливающим носят.

– Ты тут откуда? – сажусь, думаю, что выгляжу, как кикимора – голова немытая, трубка из горла торчит. То ещё зрелище.

– Наши сказали, что ты в больнице. Вот, пришёл проведать.

Я в наш чат не заходила давно. Написала, что в больнице, завалили пожеланиями выздоровления. Если честно, в какой-то момент даже раздражать стало, хоть и понимаю, что это искренне. И вот Славка пришёл.

– Мне нельзя апельсины, – говорю, пока он кладёт букет и фрукты на тумбочку.

– Правда? Тогда сам съем, – легко пожимает плечами Славка и садится на стул. – Выглядишь хреново.

– Спасибо, – отвечаю едко. – Прости, что перед встречей не сходила в салон.

– Ладно, я шучу, – он вдруг становится серьёзным. Смотрит без жалости, с сочувствием. – Я рад, что ты идёшь на поправку.

– Спасибо, – повторяю. На этот раз нормальным тоном.

– Знаешь, я как узнал, что ты тут, места себе не находил. У меня у бабушки панкреонекроз был, еле откачали в своё время. А сейчас медицина шагнула, так что тебя тем более вытащат!

– Уже вытащили, как видишь. – Улыбаюсь печально. Даже одногруппник пришёл, а муж – нет. – Давай пройдёмся, надоело в палате торчать.

Я уже выхожу в больничный парк, а сегодня такая замечательная погода! Март перевалил за середину, солнце уже начинает нагревать воздух, почки набухают на глазах. Каждый день слежу за пробуждением липы за окном.

– А тебе можно? – Славка начинает суетиться, помогает встать, поддерживает, пока обуваюсь и вдруг опускается на колени и шнурует мне ботинки.

– Спасибо, конечно, но я сама могу, – говорю, смущаясь. Обычно шнурки мама завязывает, я только недавно начала сгибаться без страха.

– Отстань. Мне несложно.

Я уже забыла, какой он хороший. Всегда в учёбе помогал, если сложно, веселил, если грустно – не лез. Чуткий. Смотрю на него украдкой, пока неторопливо идём по дорожке. Среднего роста, глаза голубые, вечно прищурены, как будто вот-вот засмеётся. Надёжный. Тёму я тоже надёжным считала, так что не факт, ой, не факт. Славка сам кладёт мою руку на свой локоть, накрывает ладонь своей и слабо пожимает.

– Я, если честно, не сразу решился прийти. Представлял, как буду перед твоим мужем оправдываться. Мало ли, он у тебя ревнивый.

– Не придётся, – отвечаю сухо. Смотрю прямо перед собой. Пора озвучить правду. Прежде всего сказать себе вслух: – Он меня бросил.

– Серьёзно? – Славка останавливается и недоверчиво смотрит. – Ты же у нас последняя осталась замужем, неужели теперь среди нас, брошенных?

Вспоминаю – от него жена ушла три или четыре года назад. Нашла другого, забрала дочку и ушла. Мы тогда все в шоке были, потому что на свадьбе гуляли ещё в универе. Ирка, конечно, всегда ветреной была, но не в плане измен. Просто любила быть в центре компании, как и Славка. Тогда казалось – они нашли друг друга.

– Сказал, что жена-инвалид не нужна.

Всё ещё горько. Сколько слёз выплакано, сколько ещё впереди? Я же по-прежнему его люблю, сердце просто так из груди не вырвешь.

– Мудак, – припечатывает Славка. Полностью с ним согласна. – Не понимаю людей, которые так поступают. Прости, конечно, но хороших слов для него у меня нет.

– Понимаю. У меня тоже. – Усмехаюсь. Как приятно слышать именно такие слова! А то от мамы только одно звучит: он одумается, он вернётся, всё наладится. Я же с каждым днём всё сильнее понимаю, что не смогу простить. Может, попытаюсь, но скорее всего не смогу. Пока я боролась с болезнью, он развлекался и продолжает развлекаться. Дети не знают – говорят, что папа в командировке. Мама им тоже ничего не сказала. Видимо, это придётся сделать мне. Страшно представить, как рухнет их уютный мирок.

Больше к этой теме мы не возвращаемся. Славка уходит где-то через час, проводив до палаты. Помог разуться, несколько раз спросил, не надо ли чего. Перед уходом заявил:

– Учти, я ещё приду. Так просто от меня не отделаешься.

Как будто я хочу. С ним интересно, хоть какое-то разнообразие. Вечером в палату приходит Зарина. Её скоро выписывают, так и светится – соскучилась по детям и дому.

– Кто этот красавчик?

– Скажешь тоже – красавчик, – смеюсь. – Это Славка, мой одногруппник.

– То, что он твой одногруппник, не делает его бесполым. Интересный мужчина.

– Что скажет твой муж, когда узнает, что ты на других смотришь?

– Зарежет, – хмыкает Зарина. – Но это не мешает мне замечать внешность окружающих. Он – прямо голубоглазый викинг. На актёра одного похож.

Никогда не смотрела на Славку с этой стороны. Да что там, для меня, кроме Тёмы, никого не существовало. Да, Славка симпатичный, и фигура не подкачала, но до Тёмы ему далеко.

– Ты бы присмотрелась к нему, – продолжает Зарина, как ни в чём не бывало. – Он же ещё придёт?

– Придёт. Но…

– Что «но»? Ещё замужем? Знаешь, если бы Джамал хотя бы один день ко мне не пришёл, я бы такой скандал закатила!

Не могу представить вечно улыбчивую Зарину в гневе, но она говорит серьёзно, даже глаза мрачно сверкают. Суровая горная женщина. В старину, наверное, с кинжалом бы ходила.

Присмотреться. Не хочу я ни к кому присматриваться! В груди дыра, куда утекли все чувства, только боль осталась. Лежу в темноте и представляю, как Тёма вернётся. Как уже устала от этих качелей: от ненависти к нему до такой любви, что дышать тяжело. Вспоминаю его улыбку, слова, губы, и внутри всё ноет. Заставляю себя не смотреть наши фотографии, не представлять его на отдыхе, не заходить в его соцсеть… Но сегодня, не сдержавшись, открываю нельзяграмм. Лучше бы не делала этого.