Было бы гораздо проще, если бы не любила до сих пор. Как-то же живут люди, когда любовь угасает. Быт, привычка, общие проблемы… У нас не так всё было. Или я просто жила в придуманном мире, который Тёма выстроил вокруг меня. Верила, ждала, хотела. После больницы либидо в ноль ушло, даже саму себя приласкать не хочется, хотя у нас с мужем небольшая, но хорошая коллекция игрушек. Никогда в постели не зажималась, мы экспериментировали, как могли, чтобы страсть не ушла. С другой ему, видимо, лишние помощники не нужны.

Не могу чувствовать себя женщиной. Желанной, красивой. Не теперь, когда превратилась в чудовище. Слова Тёмы про шрамы и то, что на меня у него не встанет, оказывается, проникли слишком глубоко. До нутра прошли и там остались. Никто не захочет, потому что кому оно надо – на этих костях кататься? Я, конечно, слишком мягкой не была, мышцы натренированные, в зал ходила, чтобы форму поддерживать и не расплыться раньше срока. Но любая аннорексичка сейчас будет красивее меня.

Тёма приезжает в двенадцать. Подгадал, чтобы дети ещё в школе были. Отец-молодец. Окидывает оценивающим взглядом, в нём жалость, которая вызывает желание заползти под плинтус и сдохнуть. Кажется, он сейчас скажет: видишь, я же говорил. Как с тобой такой жить?

– Ты… выглядишь хорошо, – выдавливает наконец. Морщусь.

– Давай без этого. Я знаю, как выгляжу.

– Ась… – Он мнётся в коридоре, не проходит внутрь.

– Вещи в Даниной комнате. Забирай и уезжай.

Думала, что буду холодной и отстранённой при встрече, но не могу. От его запаха, родного и знакомого, внутри всё крутит. Он не сменил парфюм, это я дарила голубой Givenchy. Сейчас он в разы дороже может себе позволить, а тогда, заказывая из-за границы, я замирала от восторга, представляя реакцию. Тёма всегда любил, когда от него вкусно пахнет. Голубая рубашка обтягивает плечи так, словно вот-вот треснет. Расстёгнута на верхнюю пуговицу, ключицы в разрезе намеренно притягивают взгляд. Почему он такой красивый?

По спине проходит озноб. Обхватив себя руками, ухожу в гостиную – чувство собственной ничтожности слишком велико, чтобы получилось скрыть. Не собираюсь раскисать перед ним. Пока он таскает пакеты в коридор, стискиваю зубы так, что вот-вот захрустят. Хватит. Хоронить себя не собираюсь. У него своя жизнь, у меня – своя. И она не будет крутиться вокруг предательства самого близкого человека.

– Придётся несколько раз сходить, – как будто извиняется Тёма. Равнодушно пожимаю плечами. Жаль, мне пить нельзя, сейчас бы, наверное, бутылку вина выпила залпом. Забравшись на диван с ногами, кутаюсь в плед – холодно, несмотря на яркое солнце за окном. Гостиная вся залита светом, хочется задёрнуть шторы, чтобы не бил в глаза.

– Как ты себя чувствуешь? – А вот это внезапно. Горький смех душит изнутри, я даже не пытаюсь его сдержать.

– Как тебе моя новая причёска? – встряхиваю головой. Тёма любил мои волосы. Гладить, перебирать, плести косы, оттягивать и наматывать на кулак. Отросший ёжик меня лично откровенно пугает, но я почти привыкла.

– Странно.

Спасибо, что хоть не страшно. И спасибо, что лгать не стал.

– Ась, я могу найти хорошего врача. Чтобы быстрее восстановилась.

– Откуда такое благородство? Совесть мучает? – Я не могу на него смотреть, и отвернуться не могу тоже. Соскучилась. Прижаться бы к нему, уткнуться носом в шею и сделать вид, что ничего не было. Да только если бы он позволил, я бы так не сделала. Гордость мешает. Она же нашёптывает, напоминает обо всём, что за эти месяцы случилось.

– Просто хочу помочь, – раздражается он. Засовывает руки в карманы, склоняет голову на бок и снова смотрит жалостливо. Пусть эту жалость в жопу засунет. Желательно – своей любовнице.

– Спасибо, обойдусь. Ты собирайся, не отвлекайся. Может, грузчиков нанять, чтобы помогли?

Раздражённо цыкнув, он уходит и несколько раз возвращается. Вещей набралось много, и каждый раз, когда он проходит по коридору, сердце сжимается. Даже зубную щётку с собой не забрал, так и стоит в стакане рядом с моей. Надо выбросить, как и набор его гелей и шампуней, бритвы, крема. Почему-то, когда швыряю это всё в пакет, опустошая полку, становится особенно тяжело. Прикусив щёку изнутри, я бросаю последний тюбик в пакет и жду Тёму в коридоре. Когда заходит, молча протягиваю. Он забирает и говорит со странной интонацией:

– Ну, вот и всё. – И улыбается как-то криво.

– От детей тоже отказываешься? – спрашиваю тихо. Да, это всё. Перечеркнули и забыли.

– Никогда так говорил и говорить не буду. Примут, смирятся. Остынут – будем общаться.

– Как у тебя всё просто: примут, остынут. А если нет?

Понимаю, что у Вики и Дани юношеский максимализм хлещет. Да и отцом он всегда был хорошим. Но факт остаётся фактом – всё произошло на их глазах, и я не думаю, что они смогут до конца простить. С Андрюшей другое дело, всё-таки он ещё маленький, и к папе тянется. Только и тут я лезть не буду.

– Если нет… – он тяжело вздыхает, опускает глаза и смотрит на кончики замшевых топсайдеров. Слово-то какое! Я не так давно выучила, когда Тёма в высшую лигу перешёл и гардероб менять начал. – Если нет – это их выбор. Я их не бросал.

– Я не настраиваю детей против тебя.

Не знаю, зачем это говорю, но мне важно, чтобы он знал. Тёма серьёзно кивает.

– Знаю. Ты бы не стала.

– Но и мостом между вами не стану. Разбирайся сам.

– Я тебя понял. Ну, – он сжимает ручки пакета, – тогда увидимся в суде?

– Да.

Закрываю за ним дверь, поворачиваю ключ и представляю, как окончательно заперла своё сердце.

Глава 5

Ася

Постоянно мёрзну. Погода за окном разгоняется, порой градусник показывает почти летнюю температуру, а я кутаюсь в кофту, чувствуя себя тенью. Дети стараются как могут, развлекают, постоянно вытаскивают гулять. Иногда ловлю в их глазах отголоски страха и пытаюсь представить, как сильно они напугались, пока я лежала в больнице. Предоставленные сами себе, в неизвестности. Теперь они обнимают так, как никогда не обнимали. Не позволяют носить пакеты, делают всё по дому. Я хожу в бандаже – ещё три месяца носить, чтобы всё хорошо заросло. Каждое утро начинаю с того, что расстёгиваю его ненадолго, давая коже подышать. На себя в зеркало смотреть перестала. Врач ворчит, что надо расширять рацион, а мне страшно.

Обида никуда не уходит, как ни пытаюсь. На жизнь, на себя, на мужа. Мы всё ещё официально женаты – у него, видимо, нет времени сходить в суд. У меня нет желания. Это не соломинка и даже не ниточка, я не тешу себя надеждой, что всё можно вернуть. Да и куда?! Я больше не доверяю ему, уважать тоже перестала, а на одной любви далеко не уедешь. Она пройдёт обязательно, надо только пережить этот период.

Шаг за шагом, я постепенно выкарабкиваюсь из темноты. Волосы уже прикрывают уши, сделала модную стрижку – с острыми скулами она неожиданно очень мне идёт. Записалась на татуаж бровей и наращивание ресниц – выпали. Вышла из салона другим человеком, даже поймала на себе пару заинтересованных взглядов. Смешно. Мужчины меня не интересуют от слова совсем. Хватит, обожглась так, что семьдесят процентов пострадало. Нет в душе места привязанностям. Так и сказала Славке, когда пришёл недавно в гости.

Сидим на кухне, он пьёт крепкий кофе, я – чуть тёплый чай. Ни горячего, ни холодного пока нельзя, хотя безумно мечтаю о мороженом. Врач говорит, со временем всё можно будет, только понемногу и осторожно. Хотя пищевые привычки здорово изменились, зато цвет кожи улучшился. Не было бы счастья…

– Что, решила крест на себе поставить? – Славка насмешливо улыбается, щурит глаза, в уголках разбегаются тонкие морщинки. – Не рано?

– Почему сразу крест? Просто не представляю мужчину рядом.

Быть не за мужем тяжело. Я привыкла, что Тёма справляется со всем, а теперь даже подтёкший кран исправить некому. Надо бы вызывать сантехника, да каждая копейка теперь на счету. Деньги исправно поступают, но двое детей и их потребности дают о себе знать. У Вики скоро выпускной, на платье мы недавно потратили круглую сумму, молчу уж о сопутствующих мелочах. Андрюша вырос из летней обуви, купили две пары, но они на нём горят – разбивает в хлам, только вчера на кедах дырка появилась.

– Слав, а у тебя нет на примете работы, которую я могла бы выполнять в силу своих возможностей?

– Работы? – Славка задумывается. Морщит лоб, постукивает пальцами по столу. – Надо подумать, Ась. Ты же у нас без опыта?

– Угу.

Когда было его набирать? Хотя бы пару лет по специальности поработала, но нет – Даня родился, не до того стало. Диплом есть, но его только на стенку повесить, или ножку стола подпереть. В магазин на кассу идти? Нет, я не гордая, пошла бы, но там тяжести ещё таскать, а мне нельзя. Хотя посмотреть на лицо топ-менеджера Газпрома, у которого бывшая жена кричит «Свободная касса!» я бы хотела.

– Я подумаю, поспрашиваю знакомых, может, что и найдётся.

– Спасибо, Слав! Я, если что, особо не надеюсь, но мало ли…

– Не надеется она. Вообще в мои силы не веришь? – Он тяжело вздыхает и залпом допивает кофе.

– Верю! В твои – верю! – отвечаю с чувством и целую в щёку. У нас со Славкой всегда так было – отношения дружеские, доверительные. Он никогда не подкатывал, я же только друга и вижу.

Ключ поворачивается в двери: кто-то из детей? Рано вроде бы. Мама. С порога кричит:

– Я такую рыбу по скидке купила! Сейчас будем котлеты делать!

Морщусь. С мамой всегда так – не спрашивает, надо или нет, просто делает. Как папа с ней жил, ума не приложу. Его три года как не стало. Она входит на кухню, как к себе домой, и замирает – Славку впервые увидела. Я про него говорила, но мимо ушей явно пролетело тогда.

– Это Слава, мой одногруппник. Слава – это моя мама, Елена Марковна.

– Очень приятно, – отвечают оба. Слава встаёт – кофе допил.

– Я пойду, Ась. Напишу тебе, если что-то появится.

Провожаю его и закатываю глаза, глядя на маму: руки на груди скрестила, смотрит сурово.

– И кто это такой? Почему у тебя на кухне как дома сидит?

Почему она себя как дома чувствует – вот вопрос. Вздохнув, смотрю на кучу рыбных хвостов. Представляю, как буду перебирать на филе, и выть хочется. Я не просила котлеты! Мы с детьми вообще сегодня пиццу хотели заказать! Да, я бы на неё только смотрела, но себе бы что-то лёгкое придумала.

– Я тебе про него говорила. Это мой друг.

– Друг, значит… – тянет мама и вдруг улыбается. – А знаешь, это хорошо. Бери, пока предлагают. Он вроде выглядит прилично, наверное, и при деньгах.

– Мне никто ничего не предлагает. Я же говорю – друг. Нечего меня сватать.

– Ох, посмотрите на неё, королева взялась! Ты бы не перебирала, сама понимаешь, что на такой товар найдётся мало купцов.

– Ну, спасибо на добром слове, – глотаю очередную обиду. Королева… Больше нет и никогда не буду.

– Кто тебе ещё правду скажет, кроме меня?

Маме не объяснить, что не нужна мне её правда. Пройтись по своей внешности сама могу, без помощников. Недавно решила вернуться в зал. Пресс напрягать нельзя, но руки и ноги же можно. После первой тренировки мышцы приятно ныли, тренер нагрузку дал небольшую, но ощутимую. Пересмотрела гардероб, половину пришлось отдать на благотворительность. Все эти дни ходила в старом, но, если Славка реально с работой поможет, надо будет обновиться. Деньги. На всё нужны деньги.

Тёма звонит в конце мая, спустя почти месяц молчания. Сердце подскакивает к горлу. Я отпускаю, честно, но выздоровление от болезни под названием «любовь» проходит медленно. Хотя бы голос не дрожит, когда отвечаю на звонок.

– Ась, когда у Вики выпускной?

Надо же – вспомнил. Дочь с ним не общается, демонстративно сбрасывает, когда звонит. Андрюша разговаривает, но неохотно. Так его жалко! Он в папе души не чаял, до сих пор пытается уложить в голове произошедшее.