– Не-а. Это… гостья отца, а у меня с ним давние терки. Мы не общаемся.

– Это после смерти мамы? – осторожно интересуюсь.

Ярик усмехается и, упав на кровать, вытягивает ноги в тесных джинсах.

– Началось еще до того, как мама заболела. Потом отношения совсем испортились.

– Ты его не любишь? – округляю глаза. – Ну… отца.

Для меня такое немыслимо. Мой папа – человек, которого я бесконечно люблю, уважаю и боюсь разочаровать.

– Я просто не думаю об этом, Анют.

– Если тебе захочется поговорить об этом, я всегда тебя выслушаю.

– Спасибо.

Взгляд падает на электронные часы, встроенные в приставку от телевизора.

«23:50».

– Я сейчас приду, – неловко улыбаюсь и тянусь за легкой полупрозрачной накидкой. – Нужно родителям позвонить.

– Так поздно?..

– Они… волнуются. Очень.

Со сжатым в руке телефоном выскакиваю в коридор.

«Выйди».

«Пожалуйста».

Пишу Майку, а сама быстро иду на кухню. Свет не зажигаю, слишком уж нравится, как смотрится бассейн с видом на горы. Даже в темноте выглядит величественно. Жду не дождусь, когда утро настанет.

Любуюсь сквозь стекло в двери.

– Звала? – лениво спрашивает Арктика, приближаясь.

Обернувшись, замечаю, что он в одном тонком спортивном трико. В руке держит футболку. На массаже был?..

– Оденься… Пожалуйста.

Обхватив трясущиеся плечи руками, наблюдаю, как идеальный рельефный торс исчезает под белой хлопковой тканью. Кстати, это майка. Плечи, предплечья остаются открытыми.

– С днем рождения, – улыбаюсь, наклоняясь за пакетом, который предусмотрительно здесь оставила. – Я желаю тебе счастья, Майк. Большого человеческого счастья.

– Будто не увидимся, – ворчит он.

– Увидимся, конечно. И завтра еще отметим, но я хотела сегодня. По традиции… Помнишь?..

Он не сдерживает улыбки и принимает подарок. Наши пальцы соприкасаются всего на мгновение. Раз… И тишина.

Полная, тотальная тишина в моем теле.

«Мне все показалось!» – ликую.

Спокойно становится, плечи больше не дрожат.

– Что это?

– Маленький презент для моего друга детства. Открывай скорее, – выдохнув, ослепительно улыбаюсь. – Мое новое увлечение.

– А ты натура увлекающаяся…

– Не шути так, – сварливо прошу.

– Прости, Анюта, – Авдеев серьезно смотрит мне в глаза. – Обидеть не хотел.

Киваю понимающе. Это какая-то коварная головоломка.

Мы все время не желаем причинять друг другу боль и обиду, но так получается… Обижаемся на ровном месте. И бывает очень больно. Замкнутый круг.

– Ва-а-а-у! – с восторгом произносит Майк. – Я под впечатлением.

Широкой загорелой ладонью ведет по «ледяной» картине. Вдоль и затем поперек. Я вдруг вспоминаю, как он держал меня там, в машине, чтобы я не ушиблась.

– Смотри… как на Байкале получилось, – продолжаю тараторить и упираюсь бедрами в столешницу. – С трещинами и сколами. Ты всегда скучаешь, когда долго не видишь лед, и я решила, что пора сделать тебе свой. Персональный лед Авдеева. Потому что ты звезда и я тобой сильно горжусь.

– У меня слов нет!

Серо-голубые глаза ярко-ярко блестят. Уголки его губ разъезжаются, обнажая белоснежные зубы. Голливудская улыбка ему к лицу. Авдеев красавчик. Вита глаз с него не спускает.

– Тебе правда понравилось?

– Правда, я польщен. – Он убирает подарок в пакет, отставляет его и смотрит на меня.

Молчим оба.

Я стараюсь не вспоминать о поцелуе, но сдаю себя – обрисовываю губы кончиком языка.

– У вас уже… был секс? – спрашивает Майк, приподнимая брови, и кивает в сторону наших спален.

Так, будто бы имеет какое-то право знать.

– Ты серьезно, блин? – потираю лоб.

– Просто спросил. Мне интересно.

– Никогда бы не стала с тобой о таком разговаривать!..

– Ясное дело, – вздыхает и грустно улыбается. – Ладно, Андрюш. Я спать пошел. Еще раз спасибо за подарок. Ты лучшая девочка на свете.

– Не за что.

– И… надеюсь, у Загорского есть презервативы?..

– Я тебя убью, Авдеев… – смеюсь на грани отчаяния.

– Я бы одолжил, только они ему большие будут, – весело подмигивает, напоминая об «икс-икс-эль» в своей сумке.

– При-ду-рок!..

Медленно идем по коридору рука об руку, а потом каждый делает шаг к своей двери. Из гостиной доносится пиликанье.

«00:00».

– С днем рождения еще раз, – резко оборачиваюсь и, обхватив горячие плечи, коротко целую колючую щеку.

Импульсивно? Да, блин!..

Не знаю, зачем я это сделала? Логикой не объяснить. Надо… чувствовать.

– Будь счастлив, – еще тише прошу и поправляю спавшую с плеча накидку.

– Главное, ты будь!.. – отвечает Авдеев и дожидается, пока я скроюсь за дверью.

Глава 14. Аня

Стук закрывшейся за спиной двери срабатывает как спусковой крючок, а хлопок другой, за которой исчезает Майк Авдеев, вызывает внутри стойкое, неподдельное разочарование.

Будто крепкая нить навсегда… разорвалась.

Хлясь – и нет ее…

Только сейчас понимаю, насколько эта едва осязаемая, но такая крепкая нить детской любви была путеводной для меня. В голову бьет осознание полной автономии и свободы.

В свои восемнадцать я хочу без опасений смотреть вперед и пробовать. Пробовать новое. Все, что не запрещено законами моей страны и комплексом хорошей девочки.

– Иди ко мне, – зовет Тайга и приглашающе похлопывает по свободной половине кровати. – Если не боишься.

Внимательные глаза излучают интерес и совсем немного – легкую иронию. Я, пожалуй, испытываю те же эмоции. Здесь мы совпадаем. Это важно – совпадать. Быть на одной волне, на равных.

Мужчина от природы сильнее. Тем более хоккеист. Долгие годы тренировок – это крепкое, накачанное тело, каменные мышцы и жесткая хватка. Но в моем окружении нет таких парней, которые могли бы использовать против девушки грубую силу.

Таких я вычеркнула.

Земля не может без солнца, но ведь солнце способно сжечь ее, бедную, за одну секунду. Превратить органическую оболочку, всех обитателей, в тлеющий пепел. И если бы наша зеленая планета умела думать, я уверена, это была бы первая и последняя мысль, с которой она бы засыпала.

Это сложно. Немыслимо сложно. Довериться и дать возможность согревать себя тому, кто может уничтожить. Глупость, на которую способна только женщина без мозгов.

– Боишься, Ань?..

– А мне нужно тебя бояться? – спрашиваю задиристо.

– Нет, конечно. Я тебя насиловать не собираюсь, но надеюсь, что ты позволишь чуть больше, чем обычно. У нас две ночи впереди… Я весь – предвкушение.

Оставив накидку на кресле, опускаюсь на покрывало. В комнате зажжен неяркий свет. Обстановка интимная, но не так чтобы очень. В самый раз.

– Мне кажется, нам рано, Ярик… – выпаливаю и закусываю нижнюю губу от стеснения.

– Почему ты так считаешь?

– Мы недостаточно друг друга знаем.

– Я тебя знаю так, как не знаю никого, Анют.

– Мм. Думаю, ты преувеличиваешь.

– Да я клянусь тебе, – говорит он, проталкивая руку мне под голову, а второй накрывая мою талию. При этом не перестает говорить веселым тоном. – Мы с Авдеевым, когда были на сборах, пол-Сочи пешком протоптали, потому что искали для Анечки инжирное варенье.

Тихонько смеюсь.

– Я люблю, но…

– Но только чтобы инжир был в банке целиком, – произносит возмущенным тоном. – Мне Авдеев весь мозг вынес этим твоим вареньем. На улице сорок градусов в тени, а ему по рынкам и палаткам шарахаться приспичило.

– Он привез мне десять банок, и мама раздала их соседям и нашей домработнице, – вспоминаю.

– Ну вот, я ведь говорил! Не стоило и стараться!..

С нотками легкой ностальгии и грусти улыбаюсь.

Может, и не стоило…

– А в Москве?..

– Что в Москве?

– Мы на поезд опоздали! Из-за тебя, Андреева!

– Не помню такого.

– А ты и не вспомнишь, потому что не знаешь. Кто б тебе такое рассказал? Мы с игры ехали, а тебе приспичило забрать какую-то шмотку из столичного магазина.

– Да! Это было бирюзовое платье. К нам в Ленск привозят только устаревшие коллекции, а я хотела из новой. Эй, – вдруг вспоминаю, – в свое оправдание могу сказать, что думала, вам будет по пути.

– Торговый центр был в Химках, – мрачно выдает Ярик.

Я смеюсь.

– А как вас тренер отпустил?

– А кто его спрашивал? Авдееву если в голову что-то взбредет, пиши пропало. На такси потом поезд догоняли, а он еще три месяца мне долг отдавал.

– Дураки! – тоже возмущаюсь. – Я бы и без платья прожила.

– Что и требовалось доказать. Вы, женщины, только мозг выносите!

– Эй, – толкаю его в бок. – Ты что, бессмертный?

– Бессмертный у нас Алтай. Я – Загорский. Не забывай, детка, – отвечает Ярослав нагло и тянется губами к моему лицу.

Задержав дыхание, сглатываю слюну и закрываю глаза. Поцелуй не обжигает, он… греет. Своей теплотой, обезоруживающей лаской и трогательной осторожностью.

Вкусно, но не приторно.

Сладко, но без всплеска инсулина в крови.

Волнительно, но не так, чтобы дыхание застопорилось.

Я чувствую все. То, как наши языки соприкасаются. Как они неуклюже сталкиваются, будто бы здороваются. Как я случайно кусаю его верхнюю губу, но Ярослав не дает мне остановиться.

Поцелуи Авдеева и Загорского отличаются только тем, что с Ярославом я могу воссоздать весь процесс по минутам. Могу написать учебное пособие со стрелочками. Это не вспышка и не мгла. Я могу целоваться и жить дальше.

Что, в общем-то, и делаю, потому что мой телефон неожиданно напоминает о себе.

– Прости, – извиняюсь и приподнимаюсь.

Чувство собственной важности неудовлетворенно фонит. Номер незнакомый.

– Анечка.

– Да…

– Это Роза… Цветкова, моя девочка. Как вы там отдыхаете?.. Мой любимый внук хорошо себя ведет, не обижает тебя?

– Нет, что вы?.. У нас все хорошо, – мотаю головой.

Лежать в объятиях Загорского становится чем-то невыносимо кощунственным. Спрыгиваю с постели и отхожу к окну. За ним – пугающая неизвестностью чернота. От нее становится еще горше.

– Ну и хорошо, птенцы. Отдыхайте. Вы молодые, вся жизнь впереди, – слабым голосом произносит.

– У вас что-то случилось? – обеспокоенно интересуюсь.

– Да вот в гости к дочке приехала. Я ведь, пока Мишенька был в Америке, у него в комнате обитала. Вещи вот потеряла. Может, выкинул? Куда ему мое старье?..

– Зачем ему что-то выкидывать? Сейчас все найдем.

– Таблетки у меня там. Сердце что-то на ночь глядя закололо, а я свою аптечку дома оставила, котелок совсем не варит.

– Он… в душе, я сейчас все узнаю и сразу вам перезвоню. Подождете?

– Отчего же не подождать, милая?

– Сейчас.

Бросив телефон в кресло, игнорирую накидку и пулей вылетаю в коридор. Кожу на животе обдает холодом. В комнатах гораздо теплее, чем здесь.

Не знаю, что именно влияет на меня больше: реакция на поцелуи Ярика или беспокойство за Розу, но я врываюсь в комнату Яичкиной и Авдеева без стука и тут же каменею. Застаю их в крайне откровенной позе: Майк лежит на кровати, уже без верха, а Вита… В общем, ее лица не видно из-за волос. И то, чем она занимается, тоже не видно, но я, черт возьми, догадываюсь.

Она делает ему минет.

Сознание мутнеет, а стыд мохнатой лапой ударяет в лицо. Тело сотрясает.

Именно в этот момент Майк достигает пика удовольствия и с трудом, чуть хрипло дыша, повелительно накрывает темную макушку ладонью. Вита поднимает голову, и ровно за секунду до того, как замечает меня, я вижу член, фонтанирующий белесыми полосами, которые остаются у массажистки на лице.

Зажимаю рот рукой.

– Аня!..

– Простите, – шепчу, закрывая за собой дверь.

– Блядь, – слышится из-за нее.