В первые дни его премьерства Марго завела моду называть себя «премьер-министершей». Пришлось предостеречь ее, что это не лучшая идея и коллеги, того и гляди, начнут ему завидовать. «Я очень ценю твои советы, дорогая, но лучше высказывать их мне наедине. Люди не одобрят правительство в юбках». Она отказалась от этого титула, но продолжала за его спиной переписываться с министрами и даже время от времени приглашала их на частные встречи. Ее суждения частенько оказывались практичными, но консервативными по природе, и она особенно недолюбливала радикалов, таких как Ллойд Джордж. Иногда ему казалось, что он живет с чрезвычайно разговорчивым ведущим автором «Морнинг пост». И все же, переодеваясь к обеду, он решил, что сможет, по крайней мере, посидеть тихо, наедине с собственными мыслями, предоставив ей право вести беседу.

За столом сидели восемь человек. Слева от него – Вайолет, справа – Софья Бенкендорф, мать героя ночного происшествия на пароходе, все еще красивая в свои пятьдесят с небольшим. Марго расположилась на другом конце стола между Уинстоном и графом Бенкендорфом, носившим монокль. Премьер-министр наблюдал, как она поворачивается то к одному, то к другому, больше говоря сама, чем слушая собеседников, – большое достижение, когда в комнате находится Уинстон. Два стула по центру, один напротив другого, занимали элегантные, несколько изнеженные холостяки: Эдди Марш, личный секретарь Уинстона, и Гарольд Бейкер, или Блуи, один из младших министров.

Графиня беседовала с Эдди, Вайолет все внимание уделила Блуи, и несколько бесценных минут премьер-министра никто не беспокоил. Он все еще ощущал смутную тревогу из-за утреннего сна. Видение засело у него в голове, словно легкое покалывание после укуса крапивы или удара током. Он пригубил шампанского и окинул взглядом обшитую деревянными панелями столовую со слабо мерцающими в отблесках свечей портретами предков на стенах. Интересно, как бы восприняли эту сцену его родители? Вероятно, без особого восторга, при их суровом северном нраве, не терпящем компромиссов. Но они, несомненно, гордились бы сыном. А впрочем, возможно, и нет. Они могли бы решить, что он «слегка зазнался». Иногда он и сам не мог в это поверить. Говорят, однажды король назвал его «не джентльменом». Он наклонил бокал к свету свечи и полюбовался вереницей золотистых пузырьков. Не секрет, что тори, наряду с другими прозвищами, называли его «Перье Жуэ»^[16]. Довольно забавно, право слово. Может ли такое быть, чтобы какой-то балканский убийца-фанатик угрожал благоденствию этого искушенного общества, позволившего ему, жителю маленького торгового городка в Йоркшире, вознестись до главы правительства его величества? Ротшильд сказал, что кризис может обернуться крахом западной цивилизации. Но ведь это не может быть правдой, ведь нет же? Старина Ротшильд, кто бы мог подумать!

Премьер-министр допил шампанское, и слуга снова наполнил бокал.

После обеда женщины удалились, а Бенкендорф ненадолго отошел позвонить в русское посольство и узнать, нет ли новостей. Вернувшись, он сообщил, «строго конфиденциально», что на южный фронт мобилизована тридцать одна дивизия.

– Осталась только одна возможность предотвратить войну, премьер-министр. Если британское правительство без промедления объявит, что поддержит нас и Францию, тогда, я уверен, немцы и австрийцы еще могут испугаться и отступить от края пропасти.

– В самом деле? Немцы, разумеется, говорят совершенно обратное: если мы сохраним нейтралитет, вы и Франция не осмелитесь воевать без нашей поддержки. Пойдемте играть в карты, – затушив сигару, предложил он.

В гостиной стояли два карточных стола. Он играл в паре с Софьей Бенкендорф против Уинстона и Вайолет. Марго и посол – против Эдди и Блуи. Слуга принес портвейн и бренди. В обычном состоянии премьер-министр мог полностью увлечься хитросплетениями игры за изумрудно-зеленым столом, балансом между удачей и точным расчетом, легким флиртом с партнершей и азартом – на пару часов целый мир благословенно сжался бы до одного квадратного ярда сукна. Но в этот вечер он не мог до конца отдаться игре и почувствовал облегчение, когда в одиннадцать часов Уинстон, игравший в обычной своей безумной манере, объявил, что должен вернуться в Адмиралтейство, а вслед за ним и Бенкендорф сказал, что им с супругой тоже пора откланяться.

Премьер-министр проводил гостей до машины. Посол сжал его ладонь обеими руками и с глубоким волнением сказал:

– Завтра все может решиться. Пожалуйста, обдумайте мои слова.

Помахав им на прощание, премьер-министр смотрел, как «роллс-ройс» поворачивает на Уайтхолл. Вечер выдался звездным, тихим и теплым, почти вровень с температурой тела, так что казалось, будто бы воздух не соприкасается с кожей. Он стоял на крыльце, попыхивая сигарой. На другой стороне Даунинг-стрит в окнах Министерства иностранных дел горел свет. Премьер-министр пересек дорогу, вошел в сад через большие чугунные ворота и повернул направо к каменной лестнице. Кивнул ночному портье и направился прямо в кабинет министра.

Грей развалился на коричневом кожаном диване, положив ноги на низкий столик; рядом в кресле сидел Холдейн, лорд-канцлер. Густое облако табачного дыма повисло над огромным кабинетом. На столике возле ног Грея стоял полупустой графин с бренди.

– Ага, так и думал, что найду вас здесь, – сказал премьер-министр. – Не возражаете, если я составлю вам компанию?

Грей похлопал по дивану рядом с собой и потянулся к графину.

Его старейшие друзья в мире политики сохраняли хорошие отношения уже тридцать лет, с тех самых пор, когда в середине 1880-х годов были всего лишь троицей молодых амбициозных парламентариев-либералов со схожими умеренными взглядами. С интеллектуалом Холдейном он сблизился больше, чем с аристократом Греем, любившим рыбную ловлю и наблюдение за птицами. Когда Реймонд и Беб были еще детьми, Холдейн часто приезжал в Хэмпстед и играл с ними в крикет.

Вот только настоящей дружбы в политике не бывает. Если ты премьер-министр, никому нельзя полностью доверять. Даже сейчас, уже за полночь, пытаясь вместе с ними найти выход из этой трясины, он тщательно следил за тем, чтобы не выдать все свои мысли. Только перед Венецией он отбрасывал защиту. Холдейн знал о Германии больше любого человека в правительстве. В молодости он жил там, изучал германскую философию, прекрасно говорил по-немецки и старался на прежнем посту военного министра наладить более тесные контакты с Берлином – он даже прилюдно называл Гёттингенский университет своей духовной родиной. И все напрасно. Теперь в нем жило ожесточение отвергнутого любовника. Он считал, что нет никаких шансов сохранить мир.

– Они могли бы придержать австрийцев, если бы захотели. Но предпочли не вмешиваться, и это все, что нам нужно о них знать.

– И что они будут делать дальше?

– Думаю, будут придерживаться плана фельдмаршала Шлиффена, разработанного много лет назад: сначала атакуют французов на западе и постараются быстро с ними покончить, а потом двинут главные силы на восток, чтобы разобраться с русскими. Чтобы выдержать график, им придется пройти через Бельгию, и, если бельгийцы обратятся к нам за помощью, сможем ли мы оставаться в стороне?

– Не сможем, – признал Грей. – Это немыслимо. И у нас есть тайное соглашение с французами, что, если до этого дойдет, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь им.

– Тайное соглашение, но не официальный договор, – заметил премьер-министр. – Вот что скажут на это Ллойд Джордж и все остальные. По моим оценкам, три четверти парламентской партии выступят против нашего вмешательства.

– Но у нас есть договор с Бельгией, гарантирующий ее нейтралитет, – возразил Грей. – Предположим, мы нарушим наше обещание и французы будут разбиты. Если мы позволим Германии доминировать в Европе, то нас перестанут считать великой державой. Наше стратегическое положение окажется под ударом, а моральный авторитет империи существенно ослабнет. Что же касается лично меня… Мне очень жаль усугублять ваши проблемы, Герберт, но буду с вами откровенен: если мы не исполним свои обязательства перед Францией, по долгу чести я буду вынужден подать в отставку.

Они сидели в молчании. Когда мужчина, твой друг, обращается к тебе по имени, это уже само по себе признак кризиса. Премьер-министр чувствовал, как оптимизм покидает его, улетучиваясь и рассеиваясь, словно сигарный дым. По крайней мере, политическая ситуация стала яснее. Если Грей подаст в отставку, ему тоже придется уйти. В глубине души он в этом не сомневался. К власти придут тори. И все равно начнется война. Теперь это уже был вопрос политического выживания, и такую борьбу он хотя бы мог понять.

Он достал из кармана список, составленный на заседании кабинета министров еще в прошлую пятницу. В нем были перечислены имена десятерых противников британского вмешательства в войну: Ллойд Джордж, Морли, Бошан, Саймон, Харкорт, Пиз, Сэмюэл, Маккиннон-Вуд, Ренсимен и Бёрнс. Возможно, кто-то из них, осознав всю серьезность положения, перейдет на его сторону. Но другие подадут в отставку в любом случае. Начнется чертовская неразбериха.

– Вы должны завтра же официально предупредить кабинет министров, – сказал он Грею, – что в ближайшее время Британия будет вовлечена в войну. Это не значит, что мы берем на себя какие-то обязательства. Просто факт, против которого даже самым миролюбивым коллегам нечего будет возразить. Но такое объявление позволит нам открыть «Мобилизационное расписание», разослать телеграммы и перейти к подготовительному этапу.

– А потом?

– Потом мы будем молиться о чуде.

Был уже час ночи, когда он наконец вышел из кабинета Грея и снова перешел через дорогу. Запер дверь и направился через весь дремлющий дом в свою спальню. Зайти к Марго и пожелать ей спокойной ночи он не решился, хотя ему и померещилась полоска света под ее дверью. Он разделся, почистил зубы и лег в кровать. Ему нравилось писать перед сном короткие записки Венеции с рассказом о событиях этого вечера. Но сегодня он слишком устал, даже притом что многое хотел бы доверить ей. Положив веточку подаренного на счастье белого вереска под подушку, он выключил свет и, как привык в детстве, натянул одеяло до самого подбородка. Засыпал он с надеждой, что утром получит письмо от нее, с надеждой, что не увидит опять тот страшный сон.

Глава 9

На следующее утро, в среду 29 июля, Пол Димер встал рано, прошелся до ближайшего магазина за углом и купил «Таймс» и «Дейли телеграф». Редко случалось, чтобы ему не нужно было идти на службу, но сегодня выдался именно такой день. Он уже отгулял половину из полагавшегося ему раз в год недельного отпуска.

Вернувшись домой, Димер сел за кухонный стол, маленькая черная кошка потерлась об его ногу, а он поставил перед собой чашку чая и принялся читать новости: