Мы восхитительно поговорили, и теперь между нами не будет никакого недопонимания, моя дорогая.

Глава 4

Димер дошел пешком до станции метро «Оксфорд-серкус» и спустился в душные катакомбы Центральной линии. Восемнадцатичасовое дежурство с беготней по всему Лондону, чтобы собрать свидетельские показания, совершенно его вымотало.

Из пасти тоннеля вырвался горячий поток воздуха, извещая о прибытии поезда в восточную сторону. Димер вцепился в поручни, раскачиваясь в беззвучном унисоне с остальными пассажирами на глубине восьмидесяти пяти футов под поверхностью города, словно водоросли на морском дне. Через полчаса он с облегчением снова очутился на открытом воздухе в Энджеле.

Он жил в Ислингтоне в маленьком таунхаусе с двумя спальнями, крошечным садиком перед домом и позади него и с лиловой глицинией, росшей возле почерневшей кирпичной стены рядом с дверью. Дом он взял в аренду, рассчитывая жениться на девушке, в которую был влюблен еще со школы, но потом вдруг понял, что больше не любит ее, и разорвал помолвку. Она без промедления вышла замуж за другого, и Димер подумал, что, пожалуй, принял правильное решение. Он остался холостяком, но совершенно не жалел об этом. Для него в одиночестве было что-то бодрящее, укрепляющее. Его целиком поглотила работа.

Димер взял стоявшую у порога бутылку с молоком, открыл и принюхался – оно свернулось на жаре. Он вошел в дом и направился прямо в кладовку. Там мало что нашлось: кусок вспотевшего чеддера, кучка бисквитов и бутылка теплого пива. Он забрал все это с собой в сад за домом и сел на деревянную скамью. В парке по соседству резвились дети, из паба «Альбион» через дорогу доносились разговоры – эти звуки успокаивали. Здешняя кошка, угольно-черная, если не считать белой звезды на груди, потерлась о его ноги. Он сходил за свернувшимся молоком, налил ей в блюдце и молча смотрел, как она пьет.

Потом с ленцой подумал о Венеции Стэнли. Она заинтриговала его. Справочник Дебретта утверждал, что особняк в Мэрилебоне – это всего лишь городской дом семейства Стэнли. Основное место их проживания – Олдерли-Хаус в Чешире, а еще поместье Пенрос в Уэльсе. Димер задумался, чем может занять себя эта, несомненно, умная девушка, кочуя из одного дома в другой в зависимости от времени года или проводя время в компании людей, нанимающих посреди недели целый пароход для ночного увеселительного плавания и заключающих друг с другом роковые пари. Такая жизнь казалась ему лишенной смысла.

Управившись с ужином, Димер тщательно вымыл тарелку, нож и стакан, а также пустое кошкино блюдце, затем поднялся наверх и с такой же неторопливостью разделся, аккуратно поставил ботинки, повесил на вешалку единственный свой приличный костюм. Задернул тонкие занавески, лег на кровать под вечерним летним солнцем, закрыл глаза и проспал двенадцать часов подряд до следующего утра, чтобы вернуться в Скотленд-Ярд и проработать весь скучный уик-энд, хотя он даже не должен был в эти дни выходить на службу.

Тело Митчелла вытащили из Темзы возле Уондсуэрта еще в пятницу вечером. Сэр Денис Энсон пробыл под водой еще почти два дня, пока в воскресных сумерках его не вынесло приливом к опоре железнодорожного моста в Западном Лондоне.

На следующий день, получив заключение патологоанатома, Димер составил рапорт. Причиной смерти в обоих случаях признали утопление. Никаких повреждений ни у того ни у другого не обнаружили, за исключением ссадин на лице Энсона, полученных, как написал в отчете полицейский патологоанатом, уже посмертно от соприкосновения с дном реки. Объединенное слушание по обоим делам в коронерском суде Ламбета должны были провести в двухдневный срок.

Димер постарался составить максимально полный рапорт, изложив все обстоятельства трагедии, включая выпитое вино и пари. Отчет занял восемь страниц и сводился к тому, что никаких преступлений совершено не было. Закончив работу, он поднялся по лестнице и прошел по коридору в Специальный отдел, надеясь представить рапорт лично Куинну и встретиться с этой мифической фигурой лицом к лицу, однако адъютант холодно сообщил ему, что суперинтендант занят, так что Димеру пришлось оставить отчет в приемной.

В тот же понедельник, только несколькими часами позже, незадолго до полуночи, премьер-министр возвращался на такси с обеда к себе на Даунинг-стрит. Как обычно, он предусмотрительно сообщил водителю, который понятия не имел, кого именно везет, точный маршрут. Таксисты часто путали Даунинг-стрит возле Уайтхолла с Даун-стрит возле Пикадилли, и несколько раз случалось, что он, погрузившись на время поездки в раздумья, поднимал голову и видел перед собой станцию метро в Мейфэре. Но он не жаловался. Наоборот, гордился тем, что живет в империи с населением четыреста сорок миллионов человек, где глава правительства может пройти мимо тебя незамеченным, а его официальная резиденция расположена в проулке, который вряд ли кто найдет.

Премьер-министр расплатился за проезд и остановился на крыльце, нащупывая в кармане ключ. После вечера с шампанским и бренди он не совсем твердо стоял на ногах, но сохранил ясность в голове. Он открыл темно-зеленую дверь и поднялся по лестнице. В доме было тихо, хотя здесь спали семнадцать слуг: дворецкий, экономка, повар, три лакея, восемь горничных (три для уборки дома, три для помощи на кухне и по одной для Марго и Вайолет), гувернантка, подсобный рабочий и швейцар. Марго считала, что это необходимый минимум для надлежащего управления хозяйством. Одну из трех гостиных на втором этаже она превратила в свою спальню. Именно там он ее и отыскал. Марго сидела на кровати в накинутой поверх ночной рубашки шали и что-то записывала в дневник, но отложила ручку, как только он зашел пожелать ей спокойной ночи.

– Дорогой Генри…

– Дорогая… – Он поцеловал ее в лоб.

– Как прошел обед?

– Хорошо.

Он обедал на Бедфорд-сквер с Реймондом и Кэтрин. Марго отказалась составить им компанию в последнюю минуту, сославшись на головную боль. В этом году ей исполнилось пятьдесят, и она постоянно страдала от мигрени.

– Он готов к расследованию?

– Надеюсь, что да. Во всяком случае, вид у него вполне беззаботный.

– А когда вообще Реймонда хоть что-то заботило? Если бы он проявил хоть немного озабоченности, всей этой проклятой истории вообще не случилось бы. Ты знаешь, что кое-кто из них отправился в оперу еще до того, как нашли тело бедного Дениса?

«Легкомысленные», «бессердечные», «праздные», «нечестивые» – вот лишь несколько эпитетов, которыми она осы́пала Котерию, когда услышала о трагедии, а потом разродилась проповедью о вырождении всего современного мира с его кубистами, футуристами, никчемными композиторами, Дебюсси, политиками, которые спровоцировали гражданскую войну в Ирландии, офицерами-мятежниками^[7], цинизмом, жаждущими сенсаций газетами, суфражистками, режущими картины…^[8]

– Что ж, я поговорил с нужными людьми, посмотрим, чем все обернется, – мягко ответил он и не стал ничего добавлять во избежание нового взрыва. – Спи спокойно. Я загляну к тебе утром.

Он прошел через затемненные парадные покои к большому письменному столу у окна с видом на Плац-парад конной гвардии, за которым любил работать по ночам. Уже шесть лет они с Марго не спали в одной постели. Последние ее роды завершились несчастьем – младенец умер в тот же день, и врачи сказали, что еще одна беременность убьет Марго. На этом и закончились их брачные отношения. В спальне она хранила найденный в своем шотландском родовом поместье череп, который напоминал ей о необходимости жить полной жизнью. Но он ни за что не стал бы предаваться любовным утехам под взглядом этих пустых глазниц.

Премьер-министр налил себе бренди, дернул за шнур, включающий настольную лампу с абажуром, и сел за стол. Вокруг пресс-папье стояли маленькие хрустальные фигурки различных животных и серебряные фигурки людей. Эту коллекцию он собирал много лет и переставлял на столе в зависимости от настроения. Он достал из футляра для дипломатической почты письмо, отправленное Венецией еще поутру.

Весь уик-энд было дождливо, и у меня нашлось предостаточно времени, чтобы изучить твои ирландские бумаги, так подходяще спрятанные между страницами свежего номера «Татлера». Папа несколько раз спрашивал, неужели я не могла найти для чтения что-нибудь более возвышенное. И конечно же, в моей слабой голове так и не возникло никакого нового решения, которое не открылось твоему могучему разуму. Обе стороны должны пойти на уступки.

Угроза гражданской войны настолько серьезна, что я невольно задумалась, нет ли способа как-нибудь пристыдить их и склонить к компромиссу. Разве ты не в праве в этой ситуации обратиться к королю и попросить его о посредничестве? Юнионисты^[9] меньше всех прочих станут противиться призыву его величества, а националисты увидят, насколько серьезны твои намерения. В крайнем случае ты просто выиграешь время. Не отчаивайся, любимый. Что-нибудь обязательно изменится, я знаю.

Идея была неплоха. Он и сам подумывал о том же. Открыв карту из ирландской папки, он мрачно присмотрелся к графствам Фермана и Тирон. Потом отодвинул карту в сторону и в надежде как-то отвлечься переключил внимание на вечернюю дипломатическую почту. Позже он вспоминал, что эта бумага даже не лежала сверху, а была зарыта в самую середину – докладная записка от министра иностранных дел с грифом «Секретно», датированная тем же днем:

6 июля 1914 года

Германский посол очень тепло говорил о том, какое удовольствие доставил императору и всему обществу визит британского адмирала в Киль.

В ответ я выразил уверенность, что он доставил огромное удовольствие и нашей стороне.

Премьер-министр зевнул и вытянул ноги. Потом сделал глоток бренди и продолжил чтение.

Затем посол в частном порядке, но с великой серьезностью поделился со мной тем, с какой тревогой и пессимизмом он столкнулся в Берлине. По его словам, убийство эрцгерцога Франца Фердинанда вызвало в Австрии очень сильные антисербские настроения, и ему доподлинно известно, хотя и без подробностей, что австрийцы намерены что-то предпринять, и не исключено, что они начнут военные действия против Сербии.

Премьер-министр поднял взгляд от письма. Прошло уже десять дней после убийства наследника австро-венгерского престола и его супруги сербскими националистами в Сараево, и до сих пор все было очень тихо, настолько тихо, что он совершенно выбросил это происшествие из головы. А теперь у него внезапно возникло ощущение, будто споткнулся о камень на дороге. Он поставил стакан на стол и снова принялся за чтение со все возрастающим интересом.

Я усомнился в том, чтобы они замышляли захват чужих территорий.

Посол ответил, что они не желают захватывать территории, поскольку не знают, что с ними делать дальше. По его словам, смысл заключается в том, чтобы получить некую компенсацию в виде унижения и усмирения Сербии…

Второе обстоятельство, вызывающее тревогу и пессимизм в Берлине, связано с опасениями относительно позиции России, в особенности в связи с недавним усилением российской военной мощи… Теперь у России в мирное время под ружьем миллион человек…

Посол зашел в своих откровениях так далеко, что сообщил об имеющемся у Германии предчувствии неизбежности осложнений, а потому не стоит сдерживать Австрию, и пусть лучше осложнения случатся сейчас, нежели позже.