– Хорошо. Это будет вашим преимуществом. Рабочий день у нас долгий, ненормированный. Иногда вам придется неделями не бывать дома, выполняя работу, о которой чаще всего нельзя будет рассказывать. Это осложняет семейную жизнь. Ваши родители живы? А братья и сестры?

– Мои родители умерли, сэр.

– Оба? Жаль это слышать. Когда это случилось?

– Они погибли в железнодорожной катастрофе, сэр, семь лет назад. У меня есть младший брат. Он служит в армии.

– В каком полку?

– Личный герцога Кембриджского Миддлсекский полк.

– Умеете обращаться с огнестрельным оружием?

– Никогда не пробовал.

– Ладно, не важно. Мы это быстро исправим. У вас есть вопросы? – Вопросов у Димера было множество, но, прежде чем он успел задать хотя бы один, Куинн сказал: – Переговорите с моим адъютантом.

И на этом собеседование закончилось.

Глава 5

Венеция в этот момент находилась на борту «Эншантресс», служебной яхты первого лорда Адмиралтейства, идущей на всех парах на север, в Шотландию, при спокойном море и ясной погоде.

Если она и не думала о расследовании ни в день вынесения вердикта, ни в любой следующий, то в первую очередь потому, что у нее не было на это времени. Ее кузина Клемми Черчилль, на свадьбе которой она была подружкой невесты, сейчас находилась на шестом месяце беременности, и очень скоро стало ясно, что Венецию пригласили в это плавание, чтобы помочь присмотреть за другими детьми: за Рэндольфом, маленьким рыжим дьяволенком, и за Дианой, чей пятый день рождения тоже предстояло подготовить ей. И когда она не гонялась по яхте за Рэндольфом, не давая ему забраться на леера, то все равно старалась чем-то занять обоих детей: читала им книжки, учила рисовать, играла в прятки, а тем временем Клемми лежала в темной каюте с приступом головной боли, Уинстон же работал с документами или сочинял речь, с которой должен был выступить в Шотландии, и появлялся только в обеденное время, чтобы произнести очередной монолог. «Вот в кого я превратилась, – думала Венеция, обессиленно лежа на койке. – Незамужняя тетушка, бездетная кузина, обязанная отработать свой проезд». Такая картина будущего ее совсем не прельщала. Но если альтернативой будет замужество и собственные дети, разве это не такое же рабство, своего рода пожизненная повинность?

Утром в четверг в Данди Венецию обрадовало письмо от премьер-министра (Милая моя, ты так дорога мне, что не высказать словами. Пиши. С любовью), а в пятницу в Куинсферри ее ожидало еще одно (Сегодня прекрасный день, и я не могу выразить словами, как хотел бы оказаться сейчас на борту «Эншантресс»). Субботним вечером, уже на обратном пути, когда они встали на якорь у берегов Норфолка, в Оверстрэнде, пришло третье, более длинное, с жалобами на лорда Нортклиффа, владельца «Таймс» и «Дейли мейл», поддерживающего ольстерских юнионистов (Я не люблю этого человека и не доверяю ничему тому, что он делает, но не стоит говорить об этом Уинстону… Я не утомил тебя, любимая? Ты просила меня рассказывать тебе обо всем: есть только одна вещь, которую я не смогу тебе сказать, но ты сама это знаешь).

Она подняла взгляд и увидела Уинстона, внимательно наблюдавшего за ней. Он наверняка узнал почерк премьер-министра. Не теряя хладнокровия, она свернула письмо и положила обратно в конверт. Черчилль усмехнулся, подмигнул ей и сказал с обычным своим шепелявым выговором:

– Я чувштвую себя ревнивым любовником. Вот бы он и мне писал ш таким же поштоянштвом.

Яхта «Эншантресс»

Оверстрэнд

12 июля 1014 года, воскресенье

Милый, спасибо за чудесное письмо, которое уже было здесь к моменту нашего прибытия. Я чувствую вину за то, что бездельничаю, пока ты бьешься над ирландским вопросом, но уверяю тебя, что дети не менее капризны, чем юнионисты и Нортклифф, вместе взятые.

Грушевый коттедж в Кромере, кот. Черчилли снимают на лето, оч. мил, и ради дня рождения Дианы мы заночевали на берегу. Она такая же прелестная и очаровательная, как ее мать, а вот Рэндольф – вылитый маленький Уинстон (если ты можешь представить такой ужас). Утром мы отправились на пляж. У. надел мешковатый старый красно-белый купальный костюм и построил огромную цепь песчаных замков с защитными стенами якобы для детей, но на самом деле для собственного развлечения. Он получил не меньшее удовольствие от того, как их размывали набегающие волны, чем от самого строительства, а потом произнес длинную речь о безумстве человека, бросающего вызов природе, и так далее. Его нельзя не любить. Я совершила ошибку, попросив его объяснить разницу между дредноутом и сверхдредноутом. Можешь проэкзаменовать меня, когда поедем на пятничную прогулку.

Я отдам это письмо Клемми, чтобы она отправила его, поскольку мы оставляем ее с детьми на ночь, а Уинстону утром нужно быть в Чатеме.

На следующее утро она проснулась рано и поднялась на палубу. Стоял туман, холодный и пронизывающий. Деревянные шезлонги были мокрыми на ощупь. Пришлось снова спуститься в каюту и прихватить шаль. Туман не рассеивался до тех пор, пока они не вошли в устье Темзы. Когда небо очистилось, Венеция увидела с полдюжины аэропланов, летевших низко над головой. Заслышав шум моторов, Уинстон тоже появился на палубе в фуражке морского офицера и с биноклем на шее.

– «Бристоль скаут», – рассмотрев аэропланы и протянув бинокль Венеции, заявил он. – С авиабазы флота в Истчерче. Сражения грядущих войн будут проходить не только на море и земле, но еще и в воздухе.

Они стояли рядом, опираясь на леер, и наблюдали за тем, как самолеты набирают высоту, пикируют и делают петли.

– Разве это не захватывающее зрелище? К сожалению, Клемми больше не разрешает мне летать. Она взяла с меня слово. Говорит, что это слишком опасно.

– А я бы хотела полетать.

– Правда? – Черчилль с интересом взглянул на нее. – Винни, ты любишь острые ощущения?

– Ты можешь это устроить?

– Еще бы я не мог, ведь я первый лорд Адмиралтейства, черт побери!

Двумя часами позже биплан Королевского военного флота уже подскакивал на взлетной полосе аэродрома в Чатеме, а она сидела, пристегнутая ремнями, в пассажирском кресле позади пилота в одолженной ей кожаной куртке и очках (Ах, милый, это было так захватывающе! Обещай, что не будешь сердиться на Уинстона за то, что он разрешил мне попробовать), и ее трясло от сумасшедшей скорости, а потом внезапная пустота в животе, когда машина взмыла в воздух, и восторг бегства с этой скучной земли при виде того, как знакомый мир исчезает вдали, а затем переворачивается и становится совершенно незнакомым: выжженные солнцем поля с крохотными точками стад, узкие коричневые дороги, шпили церквей, миниатюрные лошади и повозки, беспредельное серое море, пестрящее белыми волнами, и десятимильная полоса шельфа вдоль эссекского побережья, напор ветра в лицо, смешанный с рокотом мотора и запахом бензина, опасность, бесконечные возможности, свобода…

Она вернулась на твердую землю только на Мэнсфилд-стрит за обедом с родителями, одевшимися как на прием, хотя они втроем сидели на одном конце стола и больше никого с ними не было.

Вежливо выслушав восторженный рассказ дочери о полете, леди Шеффилд дождалась, когда все управятся с едой, и объявила, что на следующей неделе они все вместе уезжают на летние каникулы в фамильное поместье в Уэльсе, а потом Венеция должна быть готова к тому, что проведет еще какое-то время вдали от Лондона, поскольку будет сопровождать мать в поездке в Индию и дальше в Австралию, где ее старший брат Артур недавно получил пост губернатора штата Виктория.

Венеция не сразу нашла в себе силы ответить:

– Где именно ты рассчитываешь подыскать мне мужа: в Гималаях или в Аутбэке?^[12]

– Мы должны вернуться домой к Рождеству. А потом поедем в Олдерли.

Отец курил, сидя за столом между ними, и вынул сигару изо рта только для того, чтобы сказать:

– Это пойдет тебе на пользу.

Она сразу поняла, что это заговор: увезти ее подальше от лондонского окружения, в первую очередь от Котерии, но также, вполне возможно, и от премьер-министра. Хорошо известно, что он обожает общество молодых женщин, и его наверняка часто видели вместе с ней: то, как он настойчиво старался сесть рядом за столом, а затем похлопывал по дивану, приглашая к приватному разговору. Но чтобы они поняли, что все зашло намного дальше, до этой минуты такое ей и в голову не могло прийти.

– Полагаю, мое мнение никого не интересует? – нервно усмехнулась Венеция.

– Билеты на пароход уже заказаны, – улыбнулась ей в ответ мать через стол. – А кроме того, чем еще тебе здесь заниматься?

Она смотрела на своих родителей. Стэнли были образованными людьми, отнюдь не консервативными, даже эксцентричными. Лорд Шеффилд, ее семидесятипятилетний отец, который по возрасту вполне годился ей в дедушки, был членом парламента от либеральной партии, а также входил в совет Баллиол-колледжа в Оксфорде, но после заявлений о том, что не верит в Бога, вынужденно подал в отставку. Титул он унаследовал неожиданно, после смерти старшего брата Генри, который обратился в ислам и, будучи мусульманином, заседал в палате лордов. Его младший брат Элджернон был упитанным и жизнелюбивым католическим священником. А племянник Бертран Расселл – известным философом. Мэйзи, леди Шеффилд, с ее гривой седых волос и темными глазами казавшаяся при свечах графиней из XVIII века, умом не уступала никому из них. Но даже в доме Стэнли оригинальность имела свои пределы, и предполагаемый роман их двадцатишестилетней дочери с премьер-министром, которому исполнился шестьдесят один, определенно выходил за границы дозволенного. Венеция понимала, что лучше не спорить.

– Вы совершенно правы, мне здесь нечем заняться.

С утренней почтой пришло неизменное письмо с Даунинг-стрит, написанное накануне вечером. Ей снова удалось перехватить конверт раньше слуги и унести наверх, чтобы прочесть в одиночестве в спальне.

Я несказанно рад, что не знал заранее о твоем намерении полетать. Даже Уинстон принял смущенный и виноватый вид, когда рассказывал о твоих подвигах в небе… У меня сегодня были две интересные, но не слишком вдохновляющие беседы. Первая (и очень секретная) – с лордом Нортклиффом, подумать только! Мне не терпится обсудить все это с моей ненаглядной советницей. Думаю, придется выбирать между завтра (втор.) и ср. (когда у вас дома состоится музыкальный вечер). Какой вар. тебя больше устраивает? Мы можем выкроить время с 5 часов до без 10 минут семь. Пожалуйста, ответь как можно скорее… Пиши мне, милая. Люблю тебя.

Венеция сидела за туалетным столиком с перьевой ручкой в руке. Только теперь до нее дошла реальность предстоящей разлуки, значение этого слова. Она не сможет увидеться с ним, прикоснуться к нему, почувствовать его прикосновение. Поток писем иссякнет, превратится в тонкую струйку, приносящую ответ через недели после того, как он был написан. Ежедневное окно в его мир, большой мир политики и публичных событий, закроется для нее. И влияние на него прервется. Он найдет себе новую наперсницу. Непременно найдет. Она была всего лишь самой свежей в этой длинной цепочке. Внезапный, непривычный приступ боли навалился на нее, и она с ужасом распознала в нем ревность.

Это было просто невыносимо.

Бунтарский дух Стэнли проснулся в ней, и через мгновение перо задвигалось по бумаге.

Милый, боюсь, у меня плохие новости. Мама вознамерилась увезти меня в Пенрос до конца августа, а после забрать с собой в долгое плавание в Индию и Австралию. Возражать бесполезно. Значит, пусть так и будет! Ты сможешь забрать меня сегодня в пять на нашем обычном месте? А завтра я приду на концерт. Мы должны использовать каждую оставшуюся возможность. Безумно хочу тебя видеть.

Письмо в почтовый ящик она отнесла сама.