Осознав, что завтрак придется прервать и что последний день службы предстоит провести не в своем кабинете с безотлагательными бумагами, а за очередным судебным расследованием, он лишь в сердцах крякнул.

– Сейчас буду, только надену мундир. – И уже в досаде, не скрывая прорывающегося раздражения, добавил: – Не в домашнем же мне являться к полицмейстеру! – Заметив топтавшуюся рядом служанку, припечатал: – Сколько раз тебе говорил, не клади мне в кофе сахар! А ты опять за свое!

– Барин, да как же пить без сахара такую горечь? – Анастасия удивленно вытаращила глаза на Александра Степановича. – Мне вас жалко, вот я и кладу.

– Как-нибудь без тебя разберусь! Вот возьму и рассчитаю тебя! Поедешь к себе в свой Верхний Услон коров пасти!

– Не рассчитаете, барин, – уверенно заявила служанка. – Кто же вам тогда фрак будет чистить? – Вы прямо как ребенок малый. Что ни трапеза, так весь мундир в гороховом супе. А то и каша какая-нибудь налипнет. Глядишь на вашу одежду и думаешь, что воробьи на воротник нагадили… Где вы еще такую простофилю, как я, найдете, чтобы ваш мундир от горохового супа отскребала? Оно ж ведь как клей!

– Ну что ты за баба такая, Настя? – беспомощно взмахнул руками Шапошников. – Я ей одно слово говорю, а она мне десять в ответ! И все норовит что-то неприятное сказать!

– И скажу, барин, – не на шутку распалилась служанка. – Жениться вам надобно, а то все холостякуете. Глядишь, может быть, и повзрослели бы. Вон девок сколько хороших без мужика маются! Работящих, красивых, все замуж хотят! А вы прицепились к этой мамзельке своей и видеть никого не желаете. А у нее только курорты да рестораны на уме.

Колыхнув полновесной грудью, служанка отправилась в соседнюю комнату. Уже у двери произнесла:

– А если вы, барин, как телок малый, так я могу вас со своей племянницей свести. Она у меня девка видная, и лицом, и статью удалась. Вы только скажите.

Скрывшись в соседней комнате, служанка плотно закрыла за собой дверь.

– Ну ты посмотри на нее! – с укором произнес судебный следователь, глянув на околоточного надзирателя, неловко переминавшегося с ноги на ногу. – Выгнал бы эту бабу к чертям, да уж больно хороший борщ готовит! Солянку еще… А какие у нее получаются расстегаи! Ни в одной ресторации Европы таких не сыщешь!

– Я вас понимаю, ваше высокоблагородие, – охотно поддержал Нуждин. – Иногда думаешь, а нахрена мне нужна вся эта морока с бабами? Лучше бобылем жить. А потом от души как-то отойдет, полегчает малость, и думаешь… А вроде бы оно и ничего.

Облачившись в мундир, Александр Шапошников вышел на улицу, где его уже ждал легкий фаэтон. Кучер был широкоплечим приземистым татарином в штанах с широким шагом и в рубахе, сшитой из цветного ситца, на бритой голове – тюбетейка из четырех клиньев.

Кивнув ему, как доброму знакомому, судебный следователь устроился на кожаном сиденье фаэтона рядом с околоточным надзирателем.

– Куда ехать, вашбродь? – повернулся извозчик.

– Вези к дому полицмейстера, – ответил околоточный надзиратель.

– Мигом, вашбродь!

Казанским полицмейстером был Павел Борисович Панфилов, сорока пяти лет отроду, занимавший эту должность с 1889 года. На полицейскую стезю он вышел не сразу. Поначалу была военная служба. Участвовал в русско-турецкой войне, в память о которой получил медаль и «Румынский Железный крест» за переход через Дунай. А после окончания военной кампании он перешел на действительную государственную службу в полицейское ведомство. Его карьера развивалась стремительно: уже через несколько лет он занял высокую и ответственную должность Уфимского полицмейстера, на которой прослужил шесть лет, добившись значительных успехов по искоренению конокрадства и поимке беглых каторжан. Проведя в Уфе три года, Павел Борисович перевелся в Казань, где взвалил на свои плечи весьма беспокойное хозяйство. В этой должности он дослужился до чина коллежского советника, получив целый ряд высоких наград, среди которых были орден Святого Владимира четвертой степени и орден Святой Анны второй степени. Женат, имел сына и дочь. Его супруга, миловидная женщина лет сорока, просто не чаяла в нем души. Проживал Павел Борисович на казенной квартире по улице Воскресенской, считавшейся лучшей в городе, и имел содержание в две тысячи семьсот рублей в год, что весьма недурно.

Квартира полицмейстера размещалась в доходном доме на втором этаже между городским пассажем и чередой отелей, в которых любили останавливаться состоятельные знаменитости.

Воскресенская улица, располагавшаяся в самом центре города, была излюбленным местом прогулки у казанцев. В многочисленных магазинах имелось все: модные аксессуары, дорогая одежда, английская обувь, – как для шикарного отдыха, так и для длительного путешествия. В ресторациях можно было отлично провести время и вкусно пообедать, продегустировать французские и итальянские вина, а в лучших парикмахерских, что находились по соседству, можно было модно постричься.

Фаэтон остановился у приметного двухэтажного здания с вывеской на фасаде «Художественная фотография», именно здесь на втором этаже проживал полицмейстер. Судебный следователь по важнейшим делам Шапошников почувствовал некоторое волнение. С Павлом Борисовичем он был знаком без малого десять лет, но встречались они исключительно по службе, большей частью в казенных кабинетах. И вот впервые он был приглашен в квартиру полицмейстера, а, следовательно, предстоящее дело выглядело настолько серьезно, что требовало безотлагательного решения.

Околоточный надзиратель, видно, почувствовав состояние Шапошникова, посоветовал по-отечески:

– Вы уж там пободрее. Павел Борисович понимание имеет.

– Хорошо, любезнейший, учту ваше пожелание, – вяло улыбнулся судебный следователь.

Поднявшись на второй этаж по мраморной лестнице с чугунными перилами, Шапошников дернул за шнурок колокольчика. На мелодичный звон дверь открыли незамедлительно, и в проеме появилось хорошенькое девичье личико.

– Вам кого, барин?

– Мне бы Павла Борисовича. Я судебный следователь по важнейшим делам Шапошников.

– Проходите… Павел Борисович уже вас ждет, – пригласила служанка в белом переднике и такого же цвета чепчике. Мила. Вежлива. Скромна. Наверняка обладает еще десятком добродетелей. Иначе в таком доме ей не удержаться.

– Благодарю вас, – шагнул в распахнутую дверь судебный следователь.

Пошел четвертый год, как Александр Степанович состоял в должности судебного следователя по важнейшим делам. И был назначен на столь высокую должность Высочайшей властью по представлению министра юстиции. Прежде он служил при охранном суде и проводил предварительные следствия в пределах своего участка. Сейчас у него было право действовать в пределах всего судебного округа, а это означало, что его могли направить (кроме собственно Казанской) в Симбирскую, Вятскую, Пермскую и Уфимскую губернии.

Навстречу Александру Шапошникову вышел сам полицмейстер в кафтане из темно-серого сукна. Именно таким судебный следователь видел его на службе. В летнюю пору допускалось носить двубортные кители с плечевыми знаками, однако в силу причин, известных лишь ему самому, полицмейстер пренебрегал этой формой одежды. Александр Степанович обратил внимание, что на вешалке висела фуражка полицмейстера из темно-зеленого сукна с оранжевыми выпушками по краям околышка.

– Вы знаете, зачем я вас вызвал?

– Не имею ни малейшего представления, господин полицмейстер.

– Да, конечно… Давайте пройдем в гостиную. Не топтаться же нам у порога.

Мужчины прошли в просторную гостиную, заставленную итальянской мебелью. В углу стоял секретер с откидным столом старинной работы, вероятно, хранивший немало секретов своих прежних хозяев. В такой мебели обычно множество тайных отсеков, щелей, где можно запрятать секретные послания, а то и дорогие украшения. Помнится, в деле, что он вел два года назад, фигурировал примерно такой же старинный секретер, в недрах которого обнаружилась предсмертная записка, составленная сто двадцать лет тому назад.

Уже никому не было дела до человека, решившего свести счеты с жизнью, как не было и людей, толкнувших его на такое безрассудство, а вот боль, запечатанная в клочке бумаги, благодаря секретеру сумела пережить столетие.

Шапошников подумал о том, что старинный секретер оказался в гостиной полицмейстера далеко не случайно. Как профессиональный следователь, полицмейстер любил всякие ребусы и не мог не знать о тайнах старинной мебели, представлявшей собой изящество из сложной комбинации полированных досок.

Они сели за овальный стол с толстой столешницей. Широкие спинки венских стульев удобно облегали спину.

– Начну сразу с дела… Ограблен Богородицкий монастырь… Из него вынесли две самые главные чудотворные святыни: образ Спасителя и Казанскую икону Божией Матери.

– Как?! Ту самую? – на лице Шапошникова отобразилась изумление, и полицмейстер поспешил заверить:

– Да, именно та самая икона, что была найдена Матроной в 1579 году. Вместе с иконой воры украли и корону Екатерины Великой. Там только одних бриллиантов и алмазов более пятисот камней, да жемчугов более тысячи штук! Про ризы я уж и не говорю… По этому поводу ко мне уже приходили игуменья монастыря и архимандрит Казанского Спасо-Преображенского монастыря. Они с меня взяли слово, что розыском похищенных икон займутся лучшие следователи. Мой выбор пал на вас. Вы не возражаете, Александр Степанович? – полицмейстер цепко посмотрел на судебного следователя.

– Сочту за честь, господин полицмейстер, – приподнявшись, произнес Александр Шапошников.

– Вот и прекрасно. Садитесь… Вам будут даны самые высокие полномочия. Можете уже сейчас создавать следственную группу. У вас есть кто-нибудь на примете?

Павел Борисович в общении прослыл человеком в высшей степени деликатным, даже мягким, что никак не влияло на его деловые качества. Спрашивал строго, невзирая на чины.

– Для начала возьму помощника пристава Плетнева. Ну и пусть Нуждин будет, а там посмотрим. Не сомневайтесь, сделаю все возможное дня раскрытия преступления.

– Сразу хочу предупредить, что работать будет непросто, а спрашивать с нас будут сурово. Безо всяких скидок… Кража Чудотворной иконы Божией Матери и образа Спасителя произошла в самое неблагоприятное для нас время – в ежегодные многодневные церковные тождества. Как вы знаете, в это время со всех окрестных церквей, монастырей и соборов в Казань несут крестным ходом высокочтимые святыни. А вскоре пройдет празднование Явления самой иконы Божией Матери.

– Да, через девять дней.

– Именно так… А что такое праздник иконы Богородицы? К нам прибудут многие тысячи паломников не только из Казанской губернии, а даже из самых отдаленных уголков Российской империи, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на нее… А иконы не будет. Да-с… Недовольство верующих может вылиться в самый настоящий бунт! И не только в Казани, по всей России может крепко громыхнуть! За эти девять дней мы с вами должны не только отыскать икону, но и вернуть ее на прежнее место, чтобы не вгонять в скорбь сотни тысяч верующих. Вам понятна поставленная задача?

– Так точно, господин полицмейстер! – с готовностью отозвался судебный следователь.

– Тогда незамедлительно приступайте! – Глянув в сторону громоздких напольных часов, стоявших в углу комнаты, добавил: – А мне через полчаса предстоит встреча с губернатором. Тоже по этому вопросу… Разговор обещает быть сложным. Петр Алексеевич – человек непростой, но думаю, что с плеча рубить не станет. – Неодобрительно покачав головой, добавил: – Его только что членом Государственного совета выбрали – и тут такое! Государь наш, Николай Александрович, хоть и незлобив, но такое происшествие вряд ли забудет.