– После того, как Чайкин ограбил Богородицкий монастырь, он пришел именно сюда, к вам, с иконами! А все это золото, изумруды и алмазы выломано из окладов икон! – невольно повысил голос Шапошников. – Когда он изумруды и алмазы из оклада клещами за этим столом выдирал, – напирал судебный следователь по важнейшим делам, – то мелкие жемчужинки просто скатывались на пол! Для вас это была уже такая мелочь, что вы на них просто не обращали внимания! И вы мне будете тут утверждать, что он сюда не приходил? А корону Екатерины Великой чем ломали? Плоскогубцами или тоже клещами?.. Послушайте, меня не интересует даже эта гора драгоценных камней и золота, мне нужно знать, где сейчас находится Казанская икона Божией матери! Она у Чайкина? Это он ее забрал?

– Я ничего не знаю, барин, чего вы на меня так кричите? – плаксиво проговорила Елена Шиллинг. – Если он забрал, вот у него и спросите, когда он приедет.

– Ваше высокоблагородие, – произнес подошедший околоточный надзиратель Нуждин, – вам бы посмотреть нужно. – Увидев сердитый взгляд Александра Шапошникова, понял его по-своему: – Без вас никак нельзя! Не знаем, что и думать.

Предчувствуя недоброе, судебный следователь неохотно поднялся с лавки и зашагал вслед за Нуждиным к металлической печи, устроенной в левом углу от входа. Чугунная дверца печи была настежь распахнута, а из нее выглядывали обгорелые куски бордового бархата и оплавленная темно-желтая парча.

– Гляньте туда, там обгорелые куски дерева… На икону похоже.

Присев, Александр Шапошников взял стоявшую подле печи кочергу и пошуровал ею посеревшие уголья. В глубине топки он рассмотрел подпаленные жемчужины, кусочки слюды, две серебряные проволоки, несколько подпорченных огнем петель – и обгорелые куски доски, на которой отчетливо просматривался фрагмент рисунка.

Поставив на место кочергу, скорбно брякнувшую о печку, судебный следователь тяжело распрямился. В комнате воцарилось гнетущее молчание. Взгляды присутствующих были устремлены на него, он понимал, что все думают об одном и том же.

– Это ничего не значит, – наконец вымолвил Александр Шапошников. – Будем искать дальше. Собрать из печи все, до самой мелкой жемчужинки, до малейшей щепки! И дать подробное описание каждой вещи. Будем искать дальше. – Удручающее настроение, давя на плечи, силилось раздавить, уничтожить. Следовало не поддаваться тягостному чувству, противостоять ему, дать должный отпор. Кашлянув в кулак, добавил: – Этого просто не может быть! Спалили какую-то мазню, чтобы пустить следствие по ложному пути… Будем искать дальше!

Лица присутствующих заметно просветлели.

– Елена Ивановна, может, пришло время признаться? – вновь обратился Шапошников к Шиллинг. – Где сейчас находятся Чайкин и ваша дочь?

– Еще утром по железной дороге уехали в Саров. А оттуда едут в Москву, – всхлипнула Шиллинг.

– Вы уверены? – с сомнением спросил Шапошников.

– Так при мне же они уезжали. Сели в пролетку да на вокзал покатили. И билеты у них на руках были, – уверенно взглянула на судебного следователя Елена Шиллинг.

– А что за пролетка была? Какого цвета? – нетерпеливо спросил судебный следователь. – Может, номер ее запомнили?

– Кто ж их поймет. Они все одинаковые. Да и на номер я не смотрела.

– Кучер кто?

– А разве их разберешь? Натянут свои малахаи по самые глаза, и будто все на одно лицо! Только разбойными глазищами сверкают!

Откровенничать хозяйка квартиры не желала.

– Увести ее в острог! Пусть посидит там на стылых камнях, подумает, – распорядился судебный следователь. – Может, еще чего вспомнит.

Городовые вывели Елену Шиллинг из комнаты и посадили в полицейский экипаж.

– Что-то не верю я в ее признание… Сначала молчала, а тут вдруг соловьем запела, – засомневался судебный следователь. – Это внешне она такая плаксивая, а в действительности – кремень баба! Вон как на нас зло поглядывала! Во сколько сегодня поезд на Саров уезжает? – повернулся Шапошников к помощнику пристава Прохору Плетневу. – Может, успеем их где-то перехватить?

– У меня расписание есть железной дороги, – вытащил тот из внутреннего кармана вчетверо сложенный листок. – Сейчас глянем… Так нет сегодня поезда на Саров, – посмотрел Плетнев на Шапошникова. – Только завтра поезд поедет.

– Соврала, значит, – усмехнулся судебный следователь. – Я и не сомневался. Вряд ли они втроем пошли пешком, да еще с багажом. А багаж у них должен быть! Наверняка уезжали на каком-то экипаже. Давай, разыщи мне кучера, который мог их подвозить, да побыстрее, пока мы здесь обыск заканчиваем.

– За углом дома площадка есть, где обычно пролетки из этого квартала дожидаются пассажиров. Может, там поискать?

– Вот давай и ступай туда! – поторопил Александр Шапошников.

Помощник пристава вернулся через полчаса с тощим рыжебородым извозчиком.

– Александр Степанович, это тот самый кучер, что отвозил их. Чайкина с Кучеровой верно описал, да и девочку тоже вспомнил.

– Очень хорошо, – подступил Шапошников. – Расскажите мне, братец, куда вы отвезли эту троицу и когда это было?

– Вчера это было, я их в Адмиралтейскую слободу отвез, прямо к пристани «Надежда», – уверенно отвечал кучер.

– А много при них вещичек было?

– Две большие корзины. Места у меня в пролетке немного, так они их под ногами держали.

– Понятно. И куда же они направлялись?

– А тут вот какое дело вышло… Сначала сказали, что им на пароход «Миссисипи» нужно. До его оправки где-то полчаса оставалось. А уже потом, когда я обратно выезжал, смотрю, а они к «Ниагаре» вдруг побежали. Пароход вот-вот отойти должен был.

– И успели? – полюбопытствовал Александр Степанович

– Успели, я думаю, они как раз билеты покупали.

– И сколько вам за дорогу заплатили? – бодро поинтересовался Шапошников.

– Цельный рубль, – широко заулыбался кучер. – А там ехать-то на три гривенника!

– Не поскупились, значит, пассажиры?

– Не поскупились, – довольно протянул рыжебородый.

– Что ж, братец, можете идти, – разрешил судебный следователь. – Вы нам очень помогли.

– Всегда, пожалела, ваше высокоблагородие!

Полицейские, разбив квартиру на несколько участков, продолжали обыск. Тихо, с серьезными лицами, напрочь лишенными каких бы то ни было эмоций, они складывали на стол в большой комнате ювелирные украшения, куски риз с нашитыми на них бриллиантами, золотые обрезки парчовой ткани, обломки серебряных изделий с драгоценными камнями, сотни жемчужных зерен и разноцветных камней, серебряные и золотые гайки…

Когда стол уже не вмещал всего, что было выявлено, сыщики, расстелив в центре помещения скатерть, принялись укладывать на нее все то, что сыскалось по углам комнат, в печи, в котлах, в подвале, в прочих закоулках и даже в небольшом овражке близ дома. Казалось, что изъятым ценностей не будет конца…

По просьбе сыщиков пришла сестра Варвара, знавшая иконы лучше, чем кто-либо. Старица тотчас признала в обломках ювелирных изделий и в кусках обгорелой ткани украшения, снятые с похищенных чудотворных икон; поломанное золото оказалось тем, что еще совсем недавно называлось короной Екатерины Великой.

– Кажется, «Ниагара» идет в Нижний Новгород? – спросил Шапошников у помощника.

– Именно так, сейчас многие туда едут. Скоро в Нижнем ярмарка откроется.

– Видно, и Чайкин туда торопится. Покутить, стало быть, захотел… Хотя не исключаю, что он мог высадиться и пораньше… Я сейчас встречусь с полицмейстером. Нужно отправить телеграммы о задержании преступников с описанием их внешности во все города и поселки по пути следования парохода «Ниагара». Очень надеюсь, что святотатцы еще на корабле… А с ними и икона!

Глава 7
Июнь 1904 года
Срочная телеграмма

Поездку из Санкт-Петербурга на Южный Урал государь Николай II запланировал еще в прошлом году, наметив ее поначалу на 27 января. Но именно в этот день без официального объявления войны японский флот напал на российскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура. Сразу нескольких российских кораблей было выведено из строя, а японские войска обеспечили себе беспрепятственную высадку в Корее.

Столь тщательно подготовленную поездку, во время которой император планировал провести военный смотр в ряде гарнизонов, пришлось отложить на неопределенное время. События на Дальнем Востоке развивались стремительно и совсем не в пользу русской армии. Вскоре японцы отважились высадиться на Квантунский полуостров, перерезали железнодорожное сообщение Порт-Артура с Россией и приступили к его осаде. На долю русского солдата выпало немало испытаний: японцами применялись новые виды вооружения, включая 280-миллиметровые мортиры, приспособленные разрушать стены, а также скорострельные гаубицы и пулеметы.

На море дела складывались успешнее: три русских крейсера— «Россия», «Громовой» и «Рюрик» (из группы Владивостокского отряда крейсеров^[20]) – сумели уничтожить военный конвой с японскими войсками и вооружением, двигавшийся в Порт-Артур для его осады. Столь яркая победа волной негодования прокатилась по Японским островам и сказалась на настроении в армии и на флоте. Владивостокский отряд крейсеров, закрепляя успех, двинулся в Цусимский пролив, чтобы перерезать японцам морские коммуникации (что частично удалось), и на своем пути уничтожил еще несколько вражеских судов, а также захватил английский торговый корабль «Аллантон», доставлявший японцам вооружение и боеприпасы.

И вот сейчас Николай Александрович, невзирая на многие заботы, решил отправиться в поездку, во время которой намеревался осмотреть воинские подразделения, побеседовать с ветеранами военных кампаний, услышать из первых уст о происходящем на фронте и своей заботой как-то смягчить уныние, что воцарилось в России после череды поражений на Тихоокеанском побережье. Не все потеряно, из неудач следовало сделать правильный вывод и восстановить былую мощь императорской армии.

И все-таки отъезд из Царского села дался тяжело. Аликс, несмотря на долгие уговоры, наотрез отказалась с ним ехать, и государь отправился с младшим братом Михаилом и двоюродным дядей Александром Михайловичем, которых всегда увлекали подобные поездки. Перед отъездом, словно винясь в предстоящей разлуке, Николай Александрович долго катал императрицу в кресле по Царскому селу, потом принял в своем кабинете два предлинных доклада от князя Оболенского и графа Игнатьева и вернулся в покои жены, где и провел с ней все время до самого отъезда.

Уже прощаясь, Аликс неожиданно помрачнела и призналась, что накануне видела скверный сон, поэтому просила Ники^[21] беречь себя.

На всем пути государя встречали очень тепло. Во многих населенных пунктах, где он не планировал останавливаться, люди выстраивались вдоль железной дороги, а перед домами зажигали большие костры.

В Коломну царский поезд прибыл в 8 часов утра, и Николай Александрович полагал побродить немного по городу. Но вышло иначе: на стоптанном поле почти у самой станции, где обычно проходили военные смотры, в честь прибывшего государя провели небольшой парад, представленный 5-м, 6-м Восточно-Сибирскими саперными батальонами и 5-м мортирным артиллерийским полком.

Встречающие горожане вели себя довольно бурно: всюду, несмотря на запреты и ограждения, пролезала неутомимая толпа и громко выкрикивала приветствия императору, изрядно мешая построениям и параду.

На железнодорожных станциях, где останавливался государь, его встречали многочисленные делегации из дворянства и виднейших представителей города или селений. Николай Александрович в сопровождении свиты ненадолго выходил на перрон, чтобы выслушать короткие доклады депутаций, и спешил далее. Там, где остановиться не довелось, Николай II видел толпы встречающих, что размахивали с перрона руками и шляпами.

В Уфе предполагалось сделать многочасовую остановку. Государю доложили, что в приуральском городе предстоит большая встреча, где царя будут встречать с почетным караулом.