<<Бет – Дженнифер>> Мне плевать, что они читают нашу почту. Давай, «Трон»! Попробуй. Попытайся отнять у меня свободу самовыражения. Я журналист. Борец за свободу слова. Я руководствуюсь Первой поправкой^[13]. И устроилась на эту работу не ради низкой зарплаты и плохой медицинской страховки. Я здесь ради правды, радости и открытия закрытых дверей!

<<Дженнифер – Бет>> Борец за свободу слова, понимаю. За что борешься? За право дать «Билли Мэдисону»^[14] пять звезд?

<<Бет – Дженнифер>> Эй, я не всегда была капризным кинокритиком. Не забывай, что я два года освещала жизнь в Норт-Хейвенбруке. Два года на передовой. Я залила чернилами целый пригород и надрала Бобу Вудворду задницу.

К тому же если бы могла, я бы поставила «Билли Мэдисону» шесть звезд. Ты знаешь, как я отношусь к Адаму Сэндлеру – и что я даю бонусные звезды за песни «Стикс»^[15]. (Две звезды, если это «Отступник»^[16].)

<<Дженнифер – Бет>> Ладно. Сдаюсь. Будь про́клята политика компании в отношении интернета. Прошлой ночью у меня начались месячные.

<<Бет – Дженнифер>> Произнеси это громко, с гордостью. Мои поздравления.

<<Дженнифер – Бет>> Но вот в чем дело…

<<Бет – Дженнифер>> В чем?

<<Дженнифер – Бет>> Когда они начались, я не почувствовала привычного облегчения и тоски по «Зиме».

В смысле я ощутила облегчение – ведь, не считая употребления алкогольных коктейлей, не думаю, что за последние шесть месяцев ела что-то с фолиевой кислотой, возможно, я даже предпочитаю продукты, которые высасывают кислоту из организма, так что я определенно выдохнула с облегчением – но с не восторгом.

Я спустилась к Митчу, чтобы сообщить ему новость. Он работал над диаграммами – как правило, в таких случаях я не прерываю его, но у меня была весомая причина.

«Просто чтобы ты знал, – начала я, – у меня месячные».

Он отложил карандаш и выдал:

«Оу».

(Просто «Оу».)

Когда я поинтересовалась, почему он так отреагировал, Митч ответил, что думал: возможно, на этот раз я действительно забеременела… что было бы здорово.

«Ты же понимаешь, я хочу детей», – добавил он.

«Верно, – ответила я. – Когда-нибудь».

«Когда-нибудь в ближайшее время», – продолжил он. «Со временем, в один прекрасный день. Когда мы будем готовы».

Митч вернулся к своим графикам. Он не злился, не сходил с ума. Но казался грустным, что гораздо, гораздо хуже.

Поэтому я переспросила:

«Когда мы будем готовы, точно?»

И он ответил…

«Я готов хоть сейчас, Дженни, как и был готов в прошлом году, но, похоже, что ты, возможно, никогда не будешь готова. Ты даже не хочешь готовиться. Ведешь себя так, будто беременность – болезнь, которую можно подхватить в общественных туалетах».

<<Бет – Дженнифер>> А что ответила ты?

<<Дженнифер – Бет>> А что я могла сказать? Я-то не готова. И не исключено, вводила его в заблуждение каждый раз, когда использовала выражения «когда-нибудь» и «в конце концов». Не вижу себя в роли матери…

Но я также не представляла, что могу выйти замуж, пока не встретила Митча.

Я всегда думала, что меня увлечет идея завести ребенка, я заражусь желанием от Митча и однажды утром проснусь с мыслью: «В таком чудесном мире можно родить ребенка».

Что, если этого никогда не случится?

Вдруг он решит прекратить ждать и найдет совершенно нормальную женщину, которая – вдобавок к тому, что от природы худая и никогда не прибегала к рецептурным антидепрессантам – захочет как можно скорее забеременеть от него?

<<Бет – Дженнифер>> Как Барби с постоянной овуляцией.

<<Дженнифер – Бет>> Да.

<<Бет – Дженнифер>> Как вымышленная новая учительница социологии.

<<Дженнифер – Бет>> Да!

<<Бет – Дженнифер>> Такого не будет.

<<Дженнифер – Бет>> Почему?

<<Бет – Дженнифер>> По той же причине, по которой Митч летом пытается выращивать гигантские тыквы – хотя ваш двор слишком мал, кишит жуками и там недостаточно солнца. Митч не ищет легких путей. Он намерен потрудиться, чтобы получить то, о чем действительно мечтает.

<<Дженнифер – Бет>> Значит, он дурак. Причем дурак, чьи семена никому не нужны.

<<Бет – Дженнифер>> Дело в другом. Суть в том, что он дурак, который не откажется от тебя.

<<Дженнифер – Бет>> Не уверена, что ты права, но вроде бы теперь мне лучше. Стало быть, хорошая работа.

<<Бет – Дженнифер>> Всегда пожалуйста.

(Ты знаешь, что я имею в виду: в любое время после 10:30 или около того, да?)

<<Дженнифер – Бет>> Ага.

Глава 6

Согласно списку сотрудников компании, Дженнифер Скрибнер-Снайдер была выпускающим редактором.

А вот Бет Фримонт Линкольн знал. Во всяком случае, знал о ней. Он читал ее рецензии фильмов.

Бет была забавной, и обычно Линкольн с ней соглашался. Из-за нее он ходил смотреть «Темный город», «Не будите спящую собаку» и «Бэйба»^[17].

К тому времени, когда Линкольн сообразил, что не отправил предупреждение Бет Фримонт и Дженнифер Скрибнер-Снайдер – после бог знает скольких нарушений, трех… полдюжины? – он не мог вспомнить, почему так поступил. Может, как раз потому, что он не всегда понимал, какое правило нарушают девушки. Наверное, причина в том, что они казались совершенно безобидными. И милыми.

И он не мог послать им предупреждение, не сегодня. Не сейчас, когда они на самом деле переживали, что им могут прислать письмо. Странно, правда? Знать, что кто-то прочитал сообщения, в которых вы обсуждали, читает ли кто-то личную электронную переписку. Тут и страдающий паранойей человек мог бы задуматься, а вдруг все остальное, о чем он беспокоился, тоже правда?

И тогда он бы предположил: «А что, если они хотят поймать меня?»

Линкольн не хотел быть плохим парнем из «Трона».

И еще… Кроме того, ему вроде как нравились Бет и Дженнифер, насколько он мог судить по содержанию их писем, вернее, только части посланий.

Он еще раз перечитал сообщения. Слово «задница» совершенно точно было в списке запрещенных. Как и «блэкджек». И «порно». Линкольн не был уверен насчет «извращенцев» или «менструации».

Поэтому уничтожил файлы и отправился домой.

* * *

– Не надо собирать мне обед, – сказал Линкольн матери, даже несмотря на то, что ему нравилось, когда она готовила для него. Вернувшись домой, он практически отказался от фастфуда.

На кухне всегда была еда: что-то пеклось, жарилось, тушилось или остывало на тарелке. Мама вечно пихала ему контейнеры, когда он уходил на работу.

– Я не занимаюсь твоим обедом, – заметила она. – Я собираю тебе ужин.

– Но ты не обязана, – возразил Линкольн. Он ничего не имел против того, чтобы жить с матерью, но ведь даже в этом случае важно соблюдать границы. И позволять ей всякий раз готовить – для него это уж слишком.

Мама начала планировать свои дни так, чтобы иметь возможность покормить Линкольна.

– Верно, я не обязана, – подтвердила она, протягивая сыну пакет с продуктами: внутри звякнула тяжелая стеклянная форма для выпечки.

– Что ты приготовила? – спросил Линкольн.

В воздухе витал запах корицы.

– Курицу тандури^[18]. Наверное. В смысле у меня нет тандури или тандыра, одной из тех печей, и у меня не оказалось достаточного количества йогурта – как думаешь, они используют йогурт? Я взяла сметану. И паприку. Возможно, получился куриный паприкаш… Я понимаю, что не обязана готовить тебе ужин, но мне хочется. Я чувствую себя лучше, когда ты ешь – когда ты ешь настоящую еду, а не то, что продают в упаковке. Я очень беспокоюсь. Ты не спишь и никогда не бываешь на солнце…

– Я сплю, мам.

– Днем. А люди должны просыпаться с солнцем, вбирать витамин Д и отдыхать ночью, в темноте. Когда ты был ребенком, я даже не разрешала тебе спать с ночником, помнишь? Свет мешает выработке мелатонина.

– Хорошо, – ответил Линкольн. Он не мог припомнить, когда выигрывал в споре с мамой.

– Линкольн, что еще за «хорошо»?

– Это значит «ладно», типа, я тебя слышу.

– Ах вот как. Тогда не говори ерунду. Возьми курицу, Линкольн. И съешь ее.

– Так и сделаю. – Линкольн прижал пакет к груди и улыбнулся. Он пытался выглядеть как человек, о котором не стоит беспокоиться. – Конечно, мам, – добавил он. – Спасибо.

* * *

Когда Линкольн вошел в ИТ-отдел, Грег уже ждал его. Из-за серверов в помещении всегда было на несколько градусов холоднее, что создавало освежающую прохладу. Хотя воздух все равно ощущался липким.

– Привет, республиканец, – сказал Грег, – я тут поразмыслил над тем, что ты недавно говорил, мол, у тебя мало работы, и кое-что придумал.

– Отлично, – искренне обрадовался Линкольн.

– Ты можешь начать архивировать и сжимать все файлы пользователей за последние шесть месяцев, – предложил Грег, явно считая идею вдохновляющей.

А вот Линкольн считал иначе.

– Зачем мне заниматься файлами? – спросил он. – Пустая трата времени.

– По-моему, ты искал какое-нибудь занятие.

– Ну, я… Вообще-то я ничего не искал. Мне просто казалось неправильным получать деньги ни за что.

– А теперь дело обстоит иначе, – настаивал Грег. – Я разыскал для тебя занятие.

– Да, но архивация и сжатие файлов… на это могут уйти годы. И задача не такая уж необходимая.

Грег надел ветровку и собрал стопку папок. Он уходил пораньше, чтобы отвести ребенка к ортодонту.

– А тебе трудно угодить, да, Линкольн? Вот почему у тебя нет женщины.

«Откуда он знает, что у меня нет подружки?» – недоумевал Линкольн.

Остаток ночи он архивировал и сжимал файлы назло Грегу. (Хотя босс даже не заметил бы, что работа сделана, не говоря уже о том, что здесь явно замешана злость.)

Линкольн сидел за компьютером и думал об увольнении. Если бы в ИТ-отделе был кто-нибудь, кто принял бы его заявление, он мог бы уйти прямо сейчас.

Было почти десять, когда он вспомнил о курице тандури, которую приготовила мать.

Крышка контейнера, лежавшего под столом Линкольна, случайно открылась, и на ковре красовалась лужица ярко-оранжевого соуса. Если бы Кристи, девушка, которая трудилась в ИТ-отделе на месте Линкольна днем, увидела такое, она бы жутко разозлилась.

Кристи оставила Линкольну записку с просьбой прекратить есть на рабочем месте. Девушка утверждала, что вся клавиатура покрыта крошками.

Линкольн отнес курицу в комнату отдыха на втором этаже. Почти никто не пользовался помещением по ночам – редакторы ели за своими столами, – но тут все равно было оживленнее, чем в пустом ИТ-отделе.

Линкольну нравились торговые автоматы, и иногда время его перерыва совпадало с перерывом уборщиков. Но не сегодня. Комната пустовала.

В кои-то веки Линкольн обрадовался одиночеству. Он взял пластиковую вилку и, присев за столик в углу, начал есть курицу, даже не потрудившись ее разогреть.

Затем в комнату вошли два человека, мужчина и женщина. Они о чем-то спорили, но вполне мирно.

– Отдай должное нашим читателям, – сказала женщина, размахивая перед мужчиной свернутым спортивным разворотом и прислоняясь к кофемашине.

– Не могу, – ответил он, – я встречал слишком многих из них. – Мужчина был одет в поношенную белую рубашку и широкий коричневый галстук. Он выглядел так, словно не переодевался и как следует не высыпался со времен президента Картера.

Женщина казалась гораздо моложе. У нее были выразительные глаза, широкие плечи и ниспадавшие до середины спины волосы. На нее было приятно смотреть.

Да и все они выглядели замечательно. Линкольн не мог вспомнить, когда в последний раз смотрел женщине в глаза.

Женщине, которая не была его матерью. Или сестрой Ив.