– Товарищ Берия не только лишил меня своим предложением возможности видеться с семьей и работать в привычной обстановке, но и практически собственными руками убил меня. Мое имя. Теперь по закону Огнева Сергея Федоровича нет. И законы нашей страны на меня не распространяются. Я – никто. И не только я. И за что со мной так решил поступить товарищ Берия? Только потому, что ему так удобнее? Или он не способен иначе выполнить свою работу? Нет человека – нет проблемы, так рассуждает товарищ Берия?

– Ты сгущаешь краски, – не выдержал Лаврентий Павлович.

– И все же товарищ Огнев прав, – хмыкнул Сталин. – Вы ведь предлагали изначально вычеркнуть товарищей навсегда из списка живых. Без возможности им снова встретиться с родными.

А вот этого я не знал. Значит, это Сталин настоял на «смягченном» варианте нашей смерти?

– Товарищ Огнев показал себя как патриот, – начал Берия, – и в интересах государства его мнимая смерть и работа под псевдонимом вдали от столицы была бы идеальным вариантом, чтобы и помогать нашей стране и при этом не оттягивать ресурсы ОГПУ, не такие уж и большие, на свою охрану. Но как я вижу – товарищ Огнев индивидуалист, и лишь маскировался под строителя коммунизма. Его личное благо для него важнее, чем благо страны.

– Я хочу построить страну, в которой люди чувствуют себя защищенными и свободными, – перебил я мужчину, – а не ощущать себя птицей в клетке! Какой бы красивой эта клетка ни была. Как строительство коммунизма связано с вашим желанием меня заточить под присмотр?

– Если ОГПУ займется вашей охраной, когда на вас устроена охота, львиная доля наших сил будет заточена на это. Из-за чего пострадают другие направления нашей работы. Профессионалов в нашей службе мало, вы сами это видели, когда проводили проверку. Чтобы вырастить новые кадры нужно время. Но когда это сделать, если мы будем вынуждены заниматься вашей охраной? До этого момента враг не показывал, насколько они вас боятся, и насколько критично для них ваше устранение. Поэтому и ваша охрана была не на уровне первых лиц государства. А ты сейчас требуешь к себе именно такого отношения! Это ребячество и эгоизм!

– Ну раз уж наш враг посчитал меня достаточно опасной фигурой, может я заслуживаю подобной охраны? – заметил я.

– Ты не понимаешь видимо, – процедил Берия, – им главное – твоя смерть. Да я навскидку несколько вариантов могу предложить, как это сделать! Просто кинуть бомбу – раз. Всех прохожих не проверишь, тогда тебе придется держаться ото всех на расстоянии. Выстрелить из окна – два. Чтобы предотвратить это, нужно тогда, чтобы за тобой было зарезервировано два автомобиля с закрытыми шторками. А это – техника, люди, проработка маршрута. И чем больше людей, тем проще найти среди них предателя: подкупить, запугать, шантажировать. Да даже тебя можно шантажировать, если кто твою жену с ребенком украдет на улице, пока они в магазин вышли! Сам выбежишь, как миленький. И что? Им тоже охрану приставлять?!

– Так если меня так просто убить, что же раньше не сделали?

– Все хотели замаскировать под несчастный случай. Но вот тебе еще один факт – если бы ты не уехал, то тебя бы скорее всего отравили руками твоей заместительницы. Кто бы ни стоял за покушениями, эти люди не хотят, чтобы о них узнали. Но в случае, если анонимность станет для них не главным фактором, или потеряет актуальность, то и методы твоего устранения поменяются. И будет все то, что я сейчас описал.

Иосиф Виссарионович молча слушал нашу перепалку и пока не собирался встревать. Похоже, он решил выслушать оба наших мнения и уже после сделать вывод. Мне же от этого было не легче. Берия давил на то, что раз я стал таким «популярным» у противника, то тот пойдет на все, чтобы осуществить задуманное. А ресурсов у его службы не хватает и рано или поздно враг своего добьется. Я оперировал аргументами из серии «работать надо лучше, или менять принцип и подход, а не ссылаться на свои проблемы». В итоге Сталину это все же надоело.

– Хватит, – веско обронил он, выбивая пепел из трубки.

Мы с Лаврентием Павловичем замолчали и перевели на него взгляд.

– Я услышал достаточно, – продолжил Сталин. – Вы оба по-своему правы, поэтому нужно искать общее решение. Товарищ Берия, – посмотрел он на Лаврентия Павловича, – что с вашей работой по поиску заказчика диверсии?

– Мы смогли обнаружить соглядатаев у квартиры Огневых, – покосился тот на меня, – но основная надежда на связного, который передает указания Белопольской. Человек это осторожный и опытный, поэтому быстрых результатов не ждем. Это игра в долгую.

Его слова заставили меня нахмуриться, а по спине пробежать озноб. Кто-то следит за моими родными? Так слова Берии про возможность похищения Люды не для красного словца?

– А что по поводу «смерти» товарищей Огнева и Королева? Вы смогли узнать, поверил ли противник в это?

– По тому, что Белопольской не поступало указаний на этот счет, я делаю вывод – что они поверили. Однако звонок жене Огнева может заставить их усомниться.

– Что ты скажешь об этом, Сергей? – посмотрел Сталин на меня.

– Моя семья должна быть в курсе, что я жив. Я готов не выходить «в люди» и работать вдали от института, но в неизвестности томить своих не желаю!

– Похороны уже были проведены? – вдруг спросил Иосиф Виссарионович Берию.

– Да. Буквально за день до звонка.

– Тогда я считаю, что желание товарища Огнева необходимо исполнить.

Во мне разлилось ликование.

– Сергей, – обратился ко мне Сталин, – в разговоре с женой предупреди ее, чтобы она молчала о тебе и все и дальше должны считать тебя мертвым. Пока что.

– Как долго? – нахмурился я. – Эдак всю жизнь можно прожить вдали от близких. А я никакого преступления не совершал, чтобы так жестоко меня наказывать. И в разведчики не подавался.

– Я понимаю, – кивнул Иосиф Виссарионович. – Вот чтобы ты не переживал по срокам – будешь работать с товарищем Берией над способами лишить врага желания и дальше убивать безнаказанно наших граждан.

– Но… – попытался что-то сказать Лаврентий Павлович.

– Это не обсуждается, – отрезал Сталин.

– По срокам, – начал я, когда Иосиф Виссарионович замолчал и выдержал паузу, – как долго нам работать над этими способами? Я смогу вернуться к семье до того, как мы закончим с работой? Может, определенную дату поставить – к какому числу нам хотя бы основу для дальнейшего совершенствования методики противодействия подготовить?

– Мне сказали, что твоя рука будет заживать около трех месяцев, – сказал товарищ Сталин. – Этого времени вам хватит?

– Нет.

– Да, – ответили мы с Берией одновременно.

– Хватит, – добавил я, сверля Лаврентия Павловича взглядом. – Для того, чтобы создать основу. Какие меры нужно предпринимать, какие средства для этого понадобятся. Какие специалисты. Все это можно будет проработать. Дальше останется только воплощение плана в жизнь и его совершенствование.

– Значит, на этом и остановимся, – кивнул удовлетворенно Иосиф Виссарионович. – С семьей сможете связаться завтра. Вижу, Сергей, тебе тяжело сидеть. Не буду тебя больше задерживать. Или у тебя остались еще вопросы?

– Мне медсестра в больнице помогла связаться с супругой. Я надеюсь, товарищ Берия или кто-то иной не будет за это ее наказывать. Ведь формально она ничего не нарушала, – решил я подстраховать Дарью.

Сталин подтвердил, что я могу не переживать по этому поводу, после чего я все же отправился обратно в больницу.

***

– Вы уверены, что это хорошая идея? – спросил Лаврентий Сталина, когда машина с Огневым покинула территорию усадьбы.

– Сергей показал, что умеет замечать закономерности и делать неожиданные выводы. Его идеи тоже отличаются от стандартных. Ты, Лаврентий, так и не предложил мер по тому, как сбить желание у наших врагов охотится на наших граждан.

– Но я же делал доклад…

– Я помню. И ничего кардинально нового там нет. Все это ты УЖЕ обязан делать, просто теперь в большем объеме. Однако эти меры не помогают. Поэтому послушай, что предложит парень. Для него сейчас эта работа – самая важная из текущих. И выкладываться он будет на максимум своих возможностей.

У Сталина были и другие мотивы поступить таким образом, о которых он не сказал Берии. Например, Иосиф поддержал мужчину с его желанием скрыть парня от общества не потому, что его убедили аргументы Лаврентия. Просто Огнев стал постепенно выходить из орбиты влияния генерального секретаря. Пока что это едва заметно. Ну что он сделал? Лишь пошел в президиум со своими правками в законы. Но факт, что он не поставил об этом в известность его, Сталина, – это уже звоночек. Прибавить к этому, что парнем сильно заинтересовались товарищи в политбюро. Особенно Серго. Как Орджоникидзе уговаривал всех, чтобы следующий доклад был по его ведомству! Еле удалось сменить вектор внимания членов политбюро на армию и подчиненных Ворошилова.

Тут тоже Сталин преследовал сразу несколько целей. Проверить, что твориться в армии, лишь одна и не самая главная. Вот «встряхнуть» эту структуру – другое дело. Напомнить старому товарищу, что забываться не стоит и надо уметь вовремя остановиться, когда делаешь нападки в сторону личных протеже Сталина. Да и просто понять, как развивать эту махину, необходимо. А Огнев уже доказал, что умеет делать далеко идущие выводы, на основе которых получаются очень впечатляющие результаты. Вон, даже враги это оценили.

Но если вернуться к парню – Сталину нужно было «вернуть его в стойло», однако так, чтобы у Сергея не возникло даже тени неприятия к своему покровителю. И неожиданное предложение Лаврентия оказалось «в тему». Повторять своих ошибок, как получилось со старшим сыном Яковым, до сих пор живущим у родни жены в Ленинграде и ни в какую не желающего возвращаться под отцовское крыло, Иосиф не желал.

Что касается самого Лаврентия… поначалу Сталин еще опасался, что тот будет благодарен парню за «освободившийся пост». Что вызывало откровенную опаску. Не любил Иосиф, когда подчиненные сильно дружат. Эдак они и против него самого могут дружбу завести. Но потом неосторожные действия Лаврентия в отношении жены Сергея убрали это опасение. Однако сейчас их конфликт стал сильнее, что может в дальнейшем негативно сказаться на работе обоих. Надо, чтобы они учились работать, невзирая на личную неприязнь. Когда это необходимо конечно. А то – оба еще молодые, горячие. Лаврентий же с таким стремительным взлетом и в такой специфической структуре похоже начинает забывать, что не все вокруг должны его бояться или относиться уважительно. И тем более не все должны полностью следовать его рекомендациям. Да и внешний вид Сергея сыграл с Берией похоже злую шутку. Зря он парня не воспринял всерьез.

«Или наоборот? – вдруг проскочила мысль у Сталина, – Лаврентий очень серьезно относится к Огневу и потому спешит его убрать или взять под контроль пораньше, пока это возможно? Стоит обдумать это…»

Тут на веранду забежала девочка лет пяти, за которой запыхавшись бежала женщина.

– Света, стой! – крикнула она девчонке вдогонку, но нагнать сумела лишь уже на веранде, когда та с усердием забиралась на колени Сталина. – Извините, Иосиф Виссарионович, не догнала я ее.

– Ничего, – усмехнулся мужчина в усы, – мы уже закончили, Александра Андреевна. Что ты хотела мне сказать, доча? – обратился он к девочке.

– Стих!

Лаврентий молча уткнулся в кружку с чаем. В принципе все уже было обсуждено, но покидать общество генерального секретаря пока тот не разрешит, не имея срочных дел, не стоило. Вдруг все же они еще о чем-то поговорят?

***

По возвращению в больницу меня попыталась тут же закидать вопросами Дарья. И к моему удивлению от нее почти не отставал Королев, даже выйдя из своей меланхолии.

– Дайте мне хоть слово сказать, – остановил я их.

И лишь дождавшись тишины, ответил.

– Разговаривал с товарищем Сталиным. Звонок родным разрешили, но пока не выработаем меры противодействия попыткам покушений – остаемся «в подполье». Этим буду заниматься вместе с товарищем Берией. Доклад окончил.

– Вы говорили с товарищем Сталиным? А где? В Кремле? А какой он? Очень строгий? А…