Барбара достала из саквояжа маленький черный мешочек и выудила оттуда довольно увесистый круглый амулет, на котором Гладышев и вправду рассмотрел голову Горгоны в окружении змей.

– Он всегда со мной, и охраняет меня и от духа Сотникова и от всей прочей нечисти.

– Выходит, что то, что не удалось сделать Нормандским храмовникам, удалось питерской ведьме?

– Представь себе. С тех пор прошло уже пять лет, но я более не видела того негодяя – ни в полуяви, ни во сне.

– Ловко!

– Под утро мы вернулись в дом к Алесте, в миру Александре Федоровне. И каковы же были вновь метаморфозы с ее внешностью! Ночью, на кладбище, с нами общалась старая и седая ведьма. А рано утром эта же женщина предстала перед нами уже даже не сорокалетней дамой, а скорее темноволосой прелестницей лет тридцати.

– Как это возможно?

– Не знаю, Миша… Но, поверь мне, я говорю правду.

– М-да…

– Рано утром я готова была прыгать от того, сколько теперь сил вернулось ко мне. Я просто летала на крыльях. И мне очень хотелось есть. Прямо с утра нам подали жареных цыплят, золотистого картофеля, томатов, грибов, сыру, бекона, яиц и масла с булками.

– Господи, Барбара, ты не лопнула от такого гастрономического изобилия? – хохотнул Михаил.

– Ты знаешь, Миша, я вообще-то люблю хорошо поесть и испытываю неземное блаженство от вкусной еды. Мне кажется, что Господь создал нас не только для серьезных дел, но и для того, чтобы мы иногда с большим аппетитом кушали.

– Ты поклонница Эпикура?

– Наверное, – улыбалась она.

– Господи, я так рад, что всё плохое для тебя осталось позади.

– Скорее да, чем нет… Мы с Казимиром были несказанно благодарны этой питерской ведьме за то, что она наконец-то сумела спасти меня от этого кошмара. Мы оба почти плакали от избытка чувств. Знаешь, у меня отчего-то сразу появилось чёткое ощущение, что Сотников больше не потревожит меня. Это было какое-то шестое чувство. Я просто об этом знала и всё. И потому была счастлива. Но перед тем как уйти, Александра Федоровна позвала меня в свой кабинет для небольшого разговора.

– Присядь, девочка моя, – произнесла она, и ее красивое лицо вновь сделалось немного старше. – Знаешь ли ты о том, что ты тоже уродилась на этот свет ведьмой? Я внимательно изучила твой взгляд и всю твою природу, пока ты спала. Я проверила и твою родословную. Твои родители оба занимались оккультизмом. Но это был Спиритизм и Белая магия. Но в прошлом твоего рода есть и тёмные маги. И ты с легкостью можешь унаследовать их дар. Его надо развивать. Но для этого тебе необходимо будет вступить в наш ковен. Вернее, я должна буду тебя посвятить. А потом ещё долго учить. Желаешь ли ты себе такую судьбу?

Я была жутко растеряна.

– Вижу, что не готова ты. Тогда живи пока в миру. И наслаждайся этой жизнью. Возможно, что ты ещё встретить в скором времени свою настоящую любовь.

– Так я уже замужем, – пролепетала я.

Ведьма лишь с тихой усмешкой покачала головой.

– Я не стану открывать тебе судьбу. Но любовь однажды постучится в твое сердце. И это будет настоящая любовь.

– Спасибо, мадам, – произнесла я, наклонив голову в почтении. – Я обязана вам жизнью.

– Очень может быть, что наступит время, и мы вновь встретимся с тобой. А насчет обязательств… Ты, кажется, забыла о том, чем заплатила мне за этот обряд.

И тут я вспомнила. Ребенок… Видимо, у меня никогда уже не будет детей.

– Иногда даже счёт не принимается к оплате. Если ты встретишь настоящую любовь, то заклятие перестанет действовать, и очень может быть, ты родишь здорового ребенка. Ты поняла?

– Да, мадам… Благодарю вас!

– Но, настоящую любовь встретить очень сложно, – произнесла она, и её губы тронула грустная улыбка.

Я же промолчала в ответ.

– И не забудь, что змеи теперь – это твой талисман и твоя сила. Тебя теперь не укусит ни одна ядовитая змея. Это твой тотем. У тебя самой теперь изменится взгляд. Иногда он будет пугать несведущих и глупых людей. Дружи со змеями и люби их. Теперь ты их заклинательница.

На этом мы и расстались.

– Теперь я понимаю, отчего ты ищешь в лесу ужей, – произнёс Михаил.

– Я не только ужей собираю. Но и ядовитых змей, – с улыбкой произнесла Барбара. – Они в правду меня больше не кусают, а я их кормлю и глажу по спинкам.

Он сам не понял, сколько длился её рассказ. Судя по тающей полоске света, идущей из-за плотных портьер, за окном наступил вечер.

Как только Барбара вспомнила о своих рептилиях, ему показалось, что душный воздух комнаты, занавешенной плотными портьерами, наполнился каким-то лесным ароматом. Так свежо пах только ночной лес – фиалками, папоротником, мхом и сырым дерном. Он пристально посмотрел на её светлое лицо, обрамленное тьмой чернильных волос, и ему почудилось, что её волосы перестали быть статичными. Они ожили и как-то странно зашевелились. Длинные локоны отрывались от спины и взвивались над головой. А после вновь опадали на молочные плечи. Он зажмурил глаза, пытаясь избавиться от наваждения. Но смоляные пряди с тихим, стрекочущим звуком заскользили по её чистому лбу и маленькой голове. Он понял, что это были не волосы. Это были аспидные змеи. И одна из тонких и гибких рептилий соскользнула с её макушки и, упав на голые груди, скрылась в ложбинке кружевного лифа.

Гладышеву стало не по себе. Он машинально зажёг спичку и поднес её к лицу Барбары. Она отшатнулась от огня.

– Что с тобой, Миша?

– Ничего, любимая, мне просто померещилось…

* * *

После наваждения, оказавшегося ночным миражом, Гладышев долго курил, пуская по привычке кольца в светлеющий потолок, а Барбара лежала на его руке и немного дремала. На улице стояла Белая ночь, от которой они прятались за плотными портьерами. Он сходил на кухню и принёс бутылку вина. Потом они пили и вели неспешную беседу о каких-то пустяках. Он нежно целовал её в смеющиеся губы и светлый лоб, но отчего-то прежней близости и страсти в этот вечер меж ними уже не было.

Она ещё что-то довольно долго рассказывала ему о своём детстве и учёбе в институте. Он, словно издалека слышал журчание её мягкого голоса, а потом он провалился в глубокий омут крепкого сна.

Когда проснулся, её рядом не оказалось. Он позвал её по имени, но ответом была полная тишина, прерываемая токаньем старых ходиков. Он соскочил с кровати и заглянул в уборную. Потом, по очереди, он обошел все комнаты, но Барбары нигде не было. Он вышел на крыльцо. Но и во дворе ее тоже не было. Когда он вернулся в столовую, то не сразу увидел на стуле её аккуратно сложенный пеньюар, на котором лежал листок бумаги. Это была записка.

«Дорогой мой Мишенька, спасибо тебе огромное за те часы, которые я провела с тобой в этом доме. Я очень признательна тебе за твою ласку и любовь.

Прости меня, Миша, но мы не сможем быть вместе. Я замужем, а ты женат. Такова судьба, которой мы должны подчиниться.

Миша, я ведь недаром рассказала тебе вчера лишь о части собственной жизни, для того, чтобы ты понял, что тебе не стоит связываться со мною. Мы очень разные. Из разных миров. И мой мир – это спиритизм и магия. Тебе же чужды мои интересы.

Ты очень хороший, добрый и умный человек, но я тебе – не пара. Возвращайся, пожалуйста, к жене.

Прости ещё раз за всё, твоя Барбара».

* * *

– Ну, и куда же, чёрт побери, ты пошла? – произнес он вслух. – К Борисовым? Или вообще уехала в неизвестном направлении? И, чёрт побери, что в таком случае я стану делать? А?

Он медленно прошёлся по пустой кухне, а после плюхнулся на стул и, схвативши в руки ее пеньюар, поднес его к лицу. Он вдохнул её аромат, и от тоски у него заныло всё тело.

«Я сейчас же пойду к этим чертовым Борисовым, и если она там, то я её украду. Прямо при всех. Довольно с меня. Я не стану без неё жить…»

Прошло три часа, в течение которых он просто лежал на кровати и курил, думая о Барбаре. Ему казалось, что даже солнце яркого полдня светит в окна как-то мрачно, глупо и гадко. Что ему было это солнце без неё? Что значит теперь весь этот мир без неё?

Он принял ванну, надел летнюю пару и, тщательно причесавшись перед зеркалом, решительно направился к выходу. На мгновение глаза задержались на металлическом настольном календаре, стоящем на письменном столе кабинета.

«Интересно, какое же сегодня число? – подумал он – Похоже, пролетела целая неделя. Надо бы отбить телеграмму жене. Наверное, она сходит там, бедная, с ума».

Он разыскал Гордея в дворницкой.

– Гордей, – окрикнул он приказчика.

– Что, ваше благородие, надобно ещё что-то купить? Скушали вчерашнее?

– Да, нет же, – досадливо отмахнулся Гладышев. – Всё, что ты купил, пока так и стоит в погребе. Мне от тебя надобно иное…

– Чего же изволите?

– Съезди прямо сейчас в посёлок на телеграф и отбей моей жене текст этой телеграммы. Слышишь? – он протянул листок.

– Слушаю-с, Михаил Алексеевич. Всё сделаю, как пожелаете.

Гладышев в ответ кивнул и вышел из дворницкой. За час до этого он сидел в своем кабинете перед чистым листком писчей бумаги и соображал, как бы половчее написать Татьяне письмо. Но писать жене письмо ему совсем не хотелось. Он со стыдом думал о том, что на днях ему придётся с ней все-таки поговорить и признаться в том, что он любит другую женщину. Господи, какой же после этого будет скандал, с унынием рассуждал он. Она же закатит мне такую истерику. Как же быть? Нет, я должен сначала бежать. Бежать тайно. Я сниму все деньги со своего счёта, и мы с Барбарой покинем Петербург и саму Россию. Для начала поедем в Париж. А потом… Потом я уже напишу из-за границы Татьяне письмо, в котором признаюсь во всём. И потребую развода. А пока… Пока она не должна ничего заподозрить.

И всё же писать ласковое послание, с поцелуями в конце, ему вовсе не хотелось. Когда весь родительский дом пропах ненаглядной Варварой, тем самым чистым запахом, который напоминал ему аромат белых роз, когда их общее ложе ещё хранило тепло её соблазнительного тела, когда каждая комната помнила звуки её нежного голоса, он не мог думать обо всех прочих женщинах, даже о жене. Отсюда, издалека, жена казалась совсем чужим и чуждым ему человеком. И вместе с тем ему было очень совестно перед Татьяной. Совестно и жаль её, до ноющей боли в сердце.

– Господи, прости меня, я грешен. Я женился не по любви. Я измучил себя и свою венчанную супругу. Дай мне силы во всём разобраться и уладить всё так, чтобы предстоящая разлука не стала для Татьяны сильным ударом.

И он перекрестился на образ Спасителя, висевший в углу.

– Хотя, кого я обманываю? Не было сильным ударом? – он передразнил сам себя. – Миша, ты хоть слышишь, о чём говоришь? Да, она так любит тебя, что скорее убьёт, чем отпустит с миром. Нет, надо бежать. Только бежать. Почти без вещей. Бог с ними, с вещами. Скажу, что еду к товарищу по вопросу научной работы…

Он сидел ещё какое-то время, с трудом соображая о том, какие же слова написать Татьяне в письме. Укоры совести безумно мучили его. В голову не приходили ни слова, ни готовые фразы. Наконец, он взял перо и размашистыми буквами написал текст телеграммы:

«Сильно занят по ремонту дома и прочим делам. Скоро буду. Целую, Миша».

– Да, пусть так, – прошептал он. – Отправлю лишь короткую телеграмму.

* * *

Когда он шёл к дому Борисовых, то специально замедлял шаги.

«Получается, что я не был у них целую неделю, – с досадой думал он. – Что придумать по этому поводу? Скажу, что уезжал по делам. Бабка, пожалуй, не поверит. Начнет обо всём досуже расспрашивать. Ах, да бог с ней. Мне главное – Вареньку увидеть».