У Назми был брат, который также получил должность в Дамаске и переехал туда. По вечерам, когда после работы два брата начинали играть – один на скрипке, другой на кануне, – Бедия уже не могла просто слушать их. Она брала какую-нибудь палочку и терла её о свою руку, словно смычок, или же выдергивала из метлы соломинки и проводила по ним пальцами, будто играла на кануне, подражая своим отцу и дяде. Назми Бей был счастлив, видя любовь Бедии к музыке и её талант, которого не было у других его детей. Его заветной мечтой было, что дети разделят с ним его пристрастие к музыке. Его старшие дети любили слушать музыку, но все его попытки научить их играть на инструментах были безуспешны. Они овладели азами, но сравниться в мастерстве с отцом не могли. Разглядев в маленькой Бедии увлечение музыкой и талант, которых он не видел в других своих детях, Назми вновь обрел надежду. Бедия подрастала, и его надежды росли вместе с ней.

Когда Бедия играла или была чем-то занята, она негромко пела вполголоса, и Назми тайком наблюдал за ней и с наслаждением слушал. Когда Бедии исполнилось восемь, Назми заказал для нее маленький канун, подходящий для её небольшого роста. Сначала Бедия занималась со своим отцом и дядей, но потом для углубленных уроков ей наняли в учителя пожилого музыканта по имени Эбу А., чьи знания и опыт были сопоставимы с его возрастом. У Назми не хватало терпения, чтобы научить её аккордам и теории игры на инструментах. Но он хотел сам научить дочь играть после того, как она освоит азы. Мастерство Эбу А. было известно и в других городах, у него учились играть многие музыканты. И именно у такого учителя Бедия начала брать первые уроки.

Бедия всему училась очень быстро, поражая отца своим талантом. Очень скоро она доросла до совместных выступлений с отцом и дядей. Нужно было видеть радость в глазах Назми. Но больше всего он ждал, когда они начнут разучивать макамы^[11], которые требовали мастерства и практики. Но этого пока не позволяли ни возраст Бедии, ни её опыт. Впрочем, со временем она освоила и это. В скором времени брат Назми женился и переехал в свой дом, и оставшиеся вдвоем отец и дочь со скрипкой и кануном в руках разучивали куплеты и исполняли композиции. Каждый вечер их дом наполнялся гармониями и мелодиями.

Бедия начала играть вместе со своим отцом, ей было десять лет. Вскоре мастерство её возросло, и ей вручили настоящий четырехструнный канун. Чтобы ей было удобно держать его в руках, для инструмента сделали особую подставку. Следуя традиции, во время занятий под ноги Бедии Эбу А. подкладывал деревянную доску, чтобы, играя на инструменте, она одновременно отбивала ритм ногой.

По мере того как Бедия росла, увеличивалось и её мастерство. К своим тринадцати годам она уже превосходно музицировала на кануне, и все ею восхищались. Несмотря на то что Бедия долго и усердно училась играть и играла прекрасно, особенно в дуэте с отцом, её сердце лежало к скрипке. Всегда, когда отца не было рядом, она брала в руки скрипку и играла с ней, пытаясь разобраться в ее устройстве. Когда она заметила, что одни и те же песни на разных инструментах звучат по-разному, то почувствовала, что звучание скрипки ей нравится больше. И, наблюдая за игрой отца, она сама научилась играть на ней некоторые мелодии. Назми, увидев интерес дочери, начал обучать её игре на инструменте. Три с половиной года Бедия училась играть на скрипке у своего отца. И эти занятия походили на другие: те же аккорды, те же композиции, оставалось только привыкнуть к струнам и отточить мастерство. Бедия практиковалась по три-четыре раза в неделю, по утрам и вечерам. И когда она взяла в руки скрипку и начала импровизировать, даже такой искусный мастер, как её отец, был поражен. Когда играла дочь, плакал отец, когда играл отец, плакала дочь. Если на кануне Бедия играла превосходно, потому что отточила свое мастерство, то совершенство её игры на скрипке определяла её любовь к инструменту. Когда отец и дочь играли вместе, он играл на скрипке, а она аккомпанировала ему на кануне. Когда она импровизировала на скрипке, отец ей подпевал. Иногда они так увлекались, что играли ночи напролёт. По вечерам, сидя на террасе, около журчащего фонтана посреди устланного мрамором зала, Бедия брала в руки скрипку и начинала музицировать. Когда Назми видел, какие аккорды она перебирала и какие ноты извлекала, он с восхищением вопрошал: «Господь, на что еще она способна?» Но сама Бедия не считала это чем-то серьезным, в ее импровизации мелодии перетекали одна в другую, подобно воде, словно это было для нее естественно. И когда Назми слышал её игру, глаза его наполнялись слезами от гордости, и каждый раз по мере развития мелодии он начинал горько плакать.

Своему мастерству в музыке Бедия была обязана труду своего отца, который обучал её и наставлял. Они постоянно говорили о музыке, и из этих разговоров Бедия узнавала много нового и интересного о тонкостях музыкального искусства. Например, отец учил её, как играть макам раст следующим образом:

– Дочь моя, смотри! Начни от ноты раст, затем, перебирая дюгах, сегях, чаргах, нева, хюсеини, эвич, гарданийе, поднимись до мухайер. Затем спустись с мухайер через герданийе, аджем, хюсеини, нева, чаргах, сегях, дюгах, раст, ырак и аширан, дойди до йегях. Повторно, зажимая йегях, перебери аширан, ырак, раст, дюгах и заверши на ырак и раст. Хоть это правило и создано для музыкальных инструментов, певцы тоже могут его применять во время пения. Особенно во время импровизации. Когда меняют стиль, то вместо чаргах переходят на хиджаз, а вместо сегях – на кюрди, исполняя раст в своей уникальной манере.

Или же, описывая макам махур, он говорил:

– Сначала выбери эвич и герданийе, затем поднимись до мухайер, открывая высокие сегях и чаргах. Потом перебери нота за нотой до буселик и заверши на раст.

Когда они учили макам саба, он говорил:

– Сначала начни с макам сегях, чаргах и газель, поднимись до хюсеини, аджем, герданийе и шехназ. Затем, придерживаясь того же ритма, снова спустись к чаргах и закончи на сегях и дюгах.

Эти объяснения помогали Бедии, и осваивать макамы становилось всё проще. Но кроме простого описания макамов, уроки Назми сопровождались пояснениями и упражнениями. Он объяснял, через какие ноты нужно соединять макамы во время импровизации, как они связаны и что означают. Затем Назми переходил к истории музыки, описывал структуру макамов, рассказывал о великих музыкантах прошлого, их вкладе в музыку, их жизни. Как известно, любой знаток интересуется мастерами своего искусства. Даже самый известный художник знает имена талантливых художников, интересуется их образом жизни, изучает технику рисунка. Даже когда Бедия и Назми не брали в руки инструмент, их дни были наполнены историями о музыкантах, композиторах и самой музыке.

Голос Бедии был столь же чарующим и чистым, как сама мелодия. Она пела так изысканно и гармонично, что её голос и звук инструмента сливались в единое целое. Во время пауз в песнях она наигрывала на инструменте такие мелодии, что нельзя было не удивиться её мастерству. В одну из ночей Назми, опершись на руку, будто околдованный слушал, как Бедия играет на скрипке. Уловив его задумчивое настроение, Бедия, желая немного развеселить отца, позволила своему воображению увести мелодию в сторону. Вспомнив колыбельную, которую всегда напевала ей сестра, она перенесла её на струны своей скрипки. Для Бедии не составляло труда выразить мелодию голосом или инструментом, она пела так чисто и точно, словно оттачивала свое мастерство годами. Услышав нежную мелодию, Назми заулыбался, но внезапно его глаза сомкнулись, будто он заснул. Но нет, он не спал, а пребывал в каком-то сладостном забвении. Увидев, что её попытка рассмешить отца погрузила его в ещё большую задумчивость, Бедия вдруг сменила мелодию на весёлую. Тогда Назми, придя в себя, с нежной улыбкой на лице сказал:

– Ах, моя дочь, ты можешь и развеселить меня, и заставить плакать. Только ты можешь меня очаровать и вновь пробудить от грез!

Как-то вечером, вернувшись с очередной свадьбы, Бедия встречала отца с работы и воскликнула:

– Ах, отец! Сегодня я увидела кое-что новое! Это было так чудесно!

Назми заволновался:

– Что это было, дочь моя?

– То, что я услышала сегодня на свадьбе! Я думала, что нет ничего прекраснее пения скрипки. Но это… Инструмент, что был в руках того музыканта, Эбу Омер эль-Джерраха! Ах, отец, я в восторге!

– Ах, уд! Ты никогда его не видела?

– Где же я могла его увидеть? Среди женщин никто на таких не играет, и я ни разу не слышала этого инструмента на свадьбах. Это какой-то новый инструмент, отец?

– Новый? Почему новый? Если ты хочешь узнать, когда был изобретен уд, то предания о нём уходят в глубь веков. Говорят, что уд изобрёл Ламех, сын Кабиля^[12], что был сыном Адама, мир ему и благословение Аллаха. Это, конечно, немного преувеличено, ведь для того, чтобы изобрести уд, нужно было бы сперва изобрести струну. Но существует также легенда о том, что Ламех создал инструмент под названием мусикар^[13]. Это предположение звучит правдивее, ведь духовые инструменты по своей природе вероятно, появились раньше струнных. Есть ещё версия, что уд изобрёл пророк Давуд^[14], мир ему и благословение Аллаха. Это не кажется таким уж невероятным. Как бы там ни было, уд является одним из самых древних инструментов.

– Ах, это правда, отец? – воскликнула Бедиа.

– Это не мои слова, дочь моя, так сказано в книгах. Говорят, что после смерти пророка Давуда, мир ему и благословение Аллаха, уд долгое время висел на стенах Мечети эль-Акса, испуская лучи света. Однако во времена вавилонского царя Бухтуннасара^[15], когда тот опустошил Иерусалим, уд исчез. Позднее, во времена Искандера Зулькарнайна^[16], когда музыка снова обрела популярность, уд появился вновь. В других же преданиях говорится, что изобретателем уда был философ по имени Батламиус^[17]. И еще, раньше у арабов уд назывался «киран».

– Ах, у уда такая богатая история!

– Да, но здесь стоит обратить внимание на кое-что, дочь моя. Был ли уд всегда в том виде, в котором он существует сейчас? Если Ламех, сын Каина, действительно был его создателем, то является ли уд, который звучал в его руках, тем же самым инструментом, который связывают с именем пророка Давуда, мир ему и благословение Аллаха? А что, если инструмент, который назывался «киран», просто сменил своё название и стал удом? Или, может быть, форма и струны у уда со временем менялись и в него вносились какие-то изменения? Об этом стоит подумать, дочь моя!

– Пророк Давуд играл на уде?

– Говорят, что он его изобрел. Однако инструмент, на котором он действительно играл, назывался мизмаром^[18]. Но тот ли это мизмар, который известен как флейта Руми? Есть также версия, что инструмент пророка Давуда – это инструмент, который франкийцы^[19] ныне называют арфой.

– Интересно, какая из этих версий верна?

– Мы не можем сказать, что ни одна из них не верна, ведь у нас нет подтверждений, доказывающих обратное. Но и утверждать что-либо наверняка тоже трудно. Может быть, что после пророка Давуда, во времена Бухтуннасара, принесшего разорение и хаос, уд был утрачен и затем вновь изобретен в эпоху Искандера Зулькарнайна, когда музыкальное искусство процветало. А возможно, что уд Ламеха со временем исчез, и пророк Давуд создал новый инструмент. Но были ли эти уды такими же, как сегодня, мы не знаем.

– А скрипка, отец? Она ведь старше уда, верно?

– Напротив, уд древнее. В книгах франкийцев говорят, что уд, или инструменты подобного рода, восходит ко временам Ламеха, тогда как трёхструнная скрипка, называемая ребек, впервые появилась лишь в пятом веке. Я слышал от одного человека, который видел старинные музыкальные инструменты в музеях Европы, что эти ребеки напоминают наши современные трёхструнные кеманчи. А вот четырёхструнная скрипка, такая как сейчас, появилась только в пятнадцатом веке.