Осталось испытать только одно средство. Няня набралась смелости заговорить об этом только в тот день, когда ей предстояло вернуться в Кольвен-Граундс.

– Как мы видели, народные средства не помогли, – сказала она, – и от молитв тоже никакого толку. Может, дерзнёте обратиться к колдовству? Кто-нибудь из местных сможет магией изгнать из ребёнка зелёную пакость?

В тот же миг Фрекс вскочил и набросился на няню с кулаками. От неожиданности та упала с табурета, и Мелена засуетилась над ней с причитаниями.

– Да как ты посмела! – кричал Фрекс. – В этом доме! Мало мне унижений и зелёной дочери! Колдовство – удел людей безнравственных, откровенное шарлатанство либо опасное зло! Сделка с дьяволом!

– Ох, упаси боже! – ворчала испуганная няня. – Сам-то не понимаешь, весь такой безгрешный, что клин клином вышибают?

– Нянюшка, перестань, – попросила Мелена.

– Ишь чего, бить немощную старуху, – обиделась няня. – Которая только хотела помочь.

На следующее утро няня собрала вещи. Больше она ничего не могла тут поделать и не собиралась проводить остаток жизни с фанатиком-отшельником и ущербным ребёнком – даже ради Мелены.

Фрекс отвёз няню обратно на постоялый двор в Стоунспар-Энд, чтобы оттуда её забрала домой карета, запряжённая четвёркой лошадей. Няня знала, что Мелена всё ещё подумывает об убийстве ребёнка, – но сомневалась, что та вправду на это решится. Боясь разбойников, няня прижимала к пышной груди саквояж. В саквояже была спрятана золотая подвязка (она всегда могла заявить, будто эту вещицу туда подбросили без её ведома, что звучало бы менее правдоподобно, будь подвязка у неё на ноге). Заодно няня прихватила с собой вязальный крючок с рукояткой из слоновой кости, три бусины Фрекса, потому что ей понравился узор, и красивую зелёную бутылочку, оставленную странствующим торговцем страстями и видениями.

В остальном она не знала, что и думать. Кто на самом деле Эльфаба – дьявольское отродье или полуэльфёнок? Наказание для отца, неудачливого проповедника, или распущенной беспамятной матери? Или девочка – просто врождённый уродец, как кривое яблоко или пятиногий теленок? Няня и сама понимала, что видит мир необъяснимым, полным загадок, и в голове её вперемежку роятся демоны, молитвы и народные предания. Однако от её внимания не ускользнуло, что и Мелена, и Фрекс истово верили, что у них родится мальчик. Сам Фрекс был седьмым сыном седьмого сына и, вдобавок к этой мощной предрасположенности, священником в седьмом поколении. Любой ребёнок любого пола с трудом осмелился бы нарушить столь благоприятную линию.

Возможно, подумала няня, зелёная крошка Эльфаба сама выбрала себе пол и цвет кожи – а родителей побоку.

Квадлинг-стеклодув

На один короткий, дождливый месяц в начале следующего года засуха отступила. Весна хлынула в долину, как зеленоватая колодезная вода: бурлила у изгородей, пузырилась на обочине дороги, выплёскивалась с крыши домика потоком вьющихся плетей плюща и тянь-цвета. Мелена разгуливала по двору полураздетой, чтобы всей бледной кожей чувствовать солнечные лучи, впитывая тепло, которого ей так не хватало всю зиму.

Полуторагодовалая Эльфаба, пристёгнутая к стулу в дверном проёме, шлёпала ложкой пескарика, предназначенного ей на завтрак.

– Давай, ешь, а не вози по тарелке, – сказала Мелена, но без особой строгости.

После того, как девочке перестали завязывать рот, мать и дочь стали уделять друг другу больше внимания. К своему удивлению, Мелена обнаружила, что иногда Эльфаба пробуждает в ней нежность и умиление, как обычный ребёнок.

С тех пор, как Мелена покинула элегантный особняк своей семьи, её глазам каждодневно открывался один и тот же пейзаж, и вряд ли этому суждено было измениться. Рябь ветра на воде Гиблого озера, тёмные каменные домишки и трубы Раш-Маргинс на противоположном берегу, недвижные холмы за ними. Она так с ума сойдёт в этом мире, где нет ничего, кроме воды и одиночества. Если бы по двору вдруг проскакала стайка резвящихся эльфов, Мелена была бы рада даже им – пусть хоть поговорят с ней, хоть пристанут, хоть убьют.

– Твой отец – жулик, – сказала она Эльфабе. – Смылся на всю зиму, а меня бросил с тобой вдвоём. Ешь свой завтрак, а то, если скинешь еду на пол, больше ничего не получишь.

Эльфаба приподняла рыбку и сбросила на землю.

– И лицемер, – продолжила Мелена. – Для святоши он был слишком уж хорош в постели, вот так я и догадалась. Священники должны быть выше земных радостей, но твой отец любил наши ночные развлечения, о, ещё как любил. Давным-давно! Но мы не станем говорить ему, что знаем, какой он обманщик, иначе это разобьёт ему сердце. Мы же не хотим разбить ему сердце, правда? – И Мелена разразилась громким немелодичным смехом.

Лицо Эльфабы никак не изменилось, она молча без улыбки указала на рыбу.

– Завтрак, да. Завтрак в грязи. Теперь завтрак для муравьёв, – подтвердила Мелена. Она опустила ниже воротник лёгкого платья и повела розовыми оголёнными плечами. – Пойдём сегодня прогуляемся вдоль озера? Может, ты там утонешь?

Но нет, Эльфаба никогда не утонет – потому что к озеру и близко не подойдёт.

– Возьмём лодку, поплывём на ней да и опрокинемся! – визгливо захихикала Мелена.

Эльфаба задумчиво склонила голову набок, словно искала в словах матери какой-то тайный смысл, не внушённый ей дремотными листьями и вином.

Солнце вынырнуло из-за облаков. Эльфаба нахмурилась. Платье Мелены сползло ниже, и над грязными оборками воротника показались груди.

«Что творится-то, – думала Мелена, – показываю грудь ребёнку, которого и кормить своим молоком боялась, чтобы она мне ничего не откусила. А ведь я была розой Нест-Хардингс, первой красавицей среди сверстниц! А теперь рядом со мной и не осталось никого, кроме этой моей маленькой колючки. Да она же больше кузнечик, чем девочка: ноги-палки, бровки домиком, пальцами вечно тыкает. Она всему учится, как любой ребёнок, но не радуется: толкает, ломает и грызёт вещи без всякого удовольствия. Как будто нарочно родилась на свет испытать все разочарования жизни. А их в Раш-Маргинс полно. Боже милостивый, ну какая же она уродина».

– Или пойдём в лес, поищем зимние ягоды? – Мелена вдруг остро ощутила вину за равнодушие к дочери. – Испечём ягодный пирог. Хочешь, испечём пирог, детка?

Эльфаба ещё не умела говорить, но кивнула и начала дёргаться, пытаясь слезть со стула. Мелена попыталась поиграть с ней в ладушки, но дочь не обратила на неё внимания. Девочка закряхтела, указала на землю и выгнула длинные худые ноги, подтверждая желание спуститься. А потом махнула на калитку, ближнюю к огороду и курятнику.

У бокового столба, нерешительно заглядывая во двор, стоял мужчина. Вид у него был тощий и потрёпанный; цвет его кожи, ало-смуглый, розоватый, напоминал лепестки роз в сумерках. На плечах у незнакомца висела пара кожаных сумок, в руке он держал дорожный посох. Лицо у него было красивое, но измождённое.

От неожиданности Мелена вскрикнула, но спохватилась и быстро заговорила тише. Уже очень давно она не беседовала ни с кем, кроме хнычущего младенца.

– Боже мой, как вы нас напугали! – воскликнула она. – Что вам нужно? Вы голодны?

Она совершенно разучилась вести себя в обществе. Например, явно не стоило выставлять груди напоказ перед незнакомцем. Но она не торопилась застёгивать платье.

– Прошу простить внезапный чужеземец у ворот госпожи, – сказал мужчина на ломаном языке.

– Я вас прощаю, разумеется, – нетерпеливо ответила она. – Входите же, я хочу на вас посмотреть – входите, входите!

Эльфаба видела так мало чужих людей в жизни, что закрыла один глаз ложкой, одновременно подглядывая другим глазом.

Мужчина зашёл, поступь его отяжелела от усталости. У него были мощные лодыжки и широкие ступни, узкие талия и плечи и крепкая шея – словно его обточили на токарном станке, но поленились доделать конечности. Его великолепные огромные руки, снимавшие со спины мешки, казались юркими зверьками, обладающими собственным разумом.

– Путешественник не знать, где он, – сказал мужчина. – Две ночи идти через холмы от Даунхилл-Корнингс. Искать постоялый двор Три Мёртвых Дерева. Хотеть отдохнуть.

– Вы заблудились, вы не туда свернули, – поспешно проговорила Мелена, решив не обращать внимания на его странный говор. – Неважно. Давайте я вас накормлю, и вы расскажете мне свою историю.

Она вскинула руки проверить, как лежат волосы – некогда сверкающие, как медные нити. Ну, хотя бы голова у неё была чистая.

Незнакомец был стройным и подтянутым. Под шапкой его волосы, слипшиеся от грязи, оказались тёмно-рыжими, почти красными. Он разделся по пояс, чтобы умыться у колодца, и Мелена отметила, как приятно снова видеть мужскую талию (Фрекс, благослови его бог, располнел за год с небольшим после рождения Эльфабы). Интересно, у всех квадлингов кожа такого восхитительного пыльно-розового цвета? Незнакомца звали Черепашье Сердце, и он был стеклодувом из Оввельса в далёком Краю Квадлингов.

Мелена нехотя спрятала грудь под платье. Эльфаба пискнула, просясь слезть со стула, и гость запросто отстегнул её, подбросил вверх и поймал. Девочка завопила от удивления и восторга, и Черепашье Сердце подбросил её снова. Мелена воспользовалась тем, что он отвлёкся, подняла с земли несъеденную рыбёшку, ополоснула и бросила на тарелку к яичнице и варёной сладкой картошке. Лишь бы Эльфаба внезапно не начала говорить и не осрамила её перед гостем. С этой девчонки станется.

Но Эльфаба была слишком очарована гостем, чтобы возиться или жаловаться. Она не захныкала, даже когда Черепашье Сердце наконец уселся на скамью и принялся за еду. Она заползла между его гладких безволосых икр (длинные штаны он снял) и с довольной улыбкой замурлыкала какой-то негромкий мотив. Мелена поймала себя на спонтанной ревности к девочке, которой не исполнилось и двух лет. Она бы и сама не отказалась посидеть на земле между ног Черепашьего Сердца.

– Я никогда не встречала квадлингов, – сказала она с наигранной громкой весёлостью. Долгие месяцы одиночества заставили её напрочь забыть о хороших манерах. – Моя семья никогда не приглашала их в гости – хотя, насколько я знаю, не то чтобы их было много на фермах вокруг нашей усадьбы. Может, и вовсе не было. Ходят слухи, что квадлинги очень хитры и попросту не способны говорить правду.

– Как квадлинг ответить на такое обвинение, если квадлинг всегда лгать? – улыбнулся Черепашье Сердце.

От его улыбки Мелена растаяла, как масло на горячем хлебе.

– Я поверю всему, что вы скажете.

Он рассказал ей о своей жизни в глуши Оввельса: о гниющих домах в болоте, о выращивании улиток и сорных грибов, об обычаях общины и поклонении предкам.

– То есть вы верите, что ваши предки всегда с вами? – уточнила она. – Не хочу показаться любопытной, но поневоле интересуюсь вопросами религии.

– А госпожа верить, что её предки с ней?

Она с трудом поняла вопрос – так блестели его глаза и так чудесно было слышать, как он называет её «госпожой». Мелена аж расправила плечи.

– С ближайшими предками мы друг от друга далеки, они точно не со мной, – призналась она. – Я говорю о родителях. Они ещё живы, но у нас с ними настолько мало общего, что для меня они как будто мертвы.

– Когда они мертвы, то смогут часто навещать госпожу.

– Нет уж, здесь им не рады. Пусть уходят. – Она рассмеялась и взмахнула рукой, точно прогоняла нечто невидимое. – Вы же имели в виду призраков? Их я точно не жду. Такое я бы назвала худшим из обоих миров – если и вправду есть Мир Иной.

– Есть иной мир, – уверенно заявил он.

Мелену вдруг пробрал озноб. Она подхватила Эльфабу и крепко обняла её. Дочь обмякла в её руках, словно бескостная, не вырываясь, но и не пытаясь ответить на объятие: просто замерла от непривычного прикосновения.

– Вы провидец? – спросила Мелена.

– Черепашье Сердце выдувать стекло, – сказал квадлинг. Видимо, это и был его ответ.