Мелена вдруг вспомнила свои сны под влиянием зелья: о местах настолько экзотических, что ей не хватило бы фантазии их выдумать.

– Вроде замужем за священником, а всё равно не знаю, верю ли я в потусторонний мир, – призналась она. Она не хотела сообщать, что замужем, хотя сознавала: наличие дочери довольно очевидно указывает на её статус.

Однако Черепашье Сердце закончил говорить. Он отодвинул тарелку (оставив нетронутым пескаря) и достал из своих заплечных сумок небольшой плавильный горшок, трубку и несколько мешочков с песком, содой, известью и другими порошками.

– Мочь ли Черепашье Сердце отблагодарить госпожу? – спросил он.

Мелена кивнула.

Гость разжёг огонь в кухонном очаге, отобрал нужные порошки и смешал их. Он разложил инструменты и протёр чашу трубки особой тряпочкой, лежавшей в отдельном мешочке. Эльфаба сидела без движения, обхватив зелёными руками такие же зелёные пальцы ног. Её острое личико выражало живое любопытство.

Мелена никогда не видела, как выдувают стекло, прессуют бумагу, ткут полотно, обтёсывают брёвна. Этот процесс казался ей не меньшим чудом, чем местные истории о передвижных часах, которые прокляли её мужа и отняли у него способность исполнять долг священника – и он до сих пор не мог одолеть злые чары, невзирая на упорные попытки.

Черепашье Сердце глухо, в нос, промычал какую-то долгую ноту и выдул из трубки неровный зеленоватый пузырь, похожий на шарик льда. Тот дымился и шипел на воздухе, но квадлинг легко с ним управлялся. Со стеклом он мог творить настоящие чудеса. Мелена едва успела удержать Эльфабу, когда та потянулась к стеклянному пузырю, – чтобы малышка не обожгла руки.

В краткий миг, как по волшебству, полужидкая форма затвердела, претворилась в мир. Получился гладкий, не вполне ровный круг, похожий на продолговатое блюдо.

Пока стеклодув работал над своим творением, Мелена думала о собственной душе, которая из юного сгустка эфира обратилась прозрачной и пустой твёрдой оболочкой. Но не успела она полностью погрузиться в жалость к себе, как Черепашье Сердце взял обе её руки в свои и поднёс их к кругу, не касаясь поверхности стекла.

– Госпожа поговорить с предками, – предложил он.

Но Мелена не желала связываться с какими-то скучными мертвецами из Мира Иного, особенно теперь, когда большие ладони Черепашьего Сердца накрывали её руки. Она старалась дышать через нос, чтобы гость не почувствовал её несвежее дыхание (с утра она успела поесть фруктов и выпить бокал вина – или пару?). Казалось, ещё немного – и она лишится чувств.

– Посмотреть в стекло, – призвал Черепашье Сердце. Но Мелена видела перед собой лишь его шею и медово-малиновый подбородок.

Он посмотрел сам. Подошла Эльфаба и, опёршись кулачком о его колено, тоже заглянула в стеклянный круг.

– Муж близко, – сказал Черепашье Сердце. Что это – предсказание из стекла или вопрос? Но он продолжил: – Муж едет на осле, чтобы привезти к вам пожилая женщина. Родня хочет навестить?

– Это наша старая нянька есть, наверное, – ответила Мелена, сочувственно подстраиваясь под его ломаную речь. – Вы правда всё это увидеть в стекле?

Он кивнул, и Эльфаба следом за ним – но чему?

– Сколько у нас времени до его прибытия?

– До вечера.

Они не произнесли ни слова до заката. Они притушили огонь, снова пристегнули Эльфабу к стулу и усадили перед остывающим стеклом, подвесив его на верёвке, как линзу или зеркальце. Зачарованная блеском Эльфаба успокоилась настолько, что даже не пыталась грызть собственные пальцы. Дверь в дом оставили открытой, чтобы время от времени выглядывать из кровати и проверять девочку, которая и сама не оборачивалась посмотреть, что происходит в тёмном доме, но и не смогла бы ничего различить после яркого солнечного света дня. Черепашье Сердце был невыносимо прекрасен. Мелена обвивалась вокруг него, ласкала его губами и руками, бесконечно касалась его сияющей кожи. Он заполнил собой её пустую жизнь.

Затем они умылись и оделись. Ужин был уже почти готов, когда от озера донёсся ослиный рёв. Мелена покраснела. Черепашье Сердце уже вернулся к выдуванию стекла из своей трубки. Эльфаба повернулась на звук, плотно сжала губы, почти чёрные на фоне яблочно-зелёной кожи. Она немного пожевала губами, прикусила, словно в раздумье, нижнюю, но не до крови, – с большим трудом она всё-таки научилась соизмерять силу своих зубов. Девочка протянула руку к сияющему стеклянному диску, коснулась его. Он ещё улавливал последнюю синеву закатного неба, но вскоре обратился подобием волшебного зеркала, внутри которого плескалась серебристая прохлада.

Места виданные и невиданные

Всю дорогу от Стоунспар-Энда, где Фрекс встретил её карету, няня жаловалась на здоровье, поминая прострел поясницы, почечные колики, ослабевшие челюсти, ноющие десны, больные бёдра. Фрексу хотелось спросить: но больше всего, верно, досаждает невероятное самолюбие? Однако, даже избегая долгое время человеческого общества, он понимал, что подобное замечание прозвучит грубо. Няня ёрзала, потирая многочисленные больные места и отчаянно цепляясь за сиденье. И вот, наконец, они добрались до домика около Раш-Маргинс.

Мелена приветствовала Фрекса с поразительной робостью.

– Супруг мой, моя защита и опора, – тихо поздоровалась она.

После суровой зимы она постройнела, на лице заметнее выделились скулы. Кожа её была розовой от мытья, следы мочалки выделялись как мазки кисти художника, но она и так нередко походила на живую картину. Обычно при встрече жена с порога набрасывалась на Фрекса с пылкими поцелуями, и его слегка встревожила её сдержанность, но почти сразу он заметил в тени незнакомца. Затем, после общего представления, няня и Мелена засуетились, накрывая на стол. Фрекс насыпал немного овса для жалкой клячи, что тянула повозку, и отправился посидеть немного в весеннем вечернем свете и посмотреть на дочь.

Эльфаба немного дичилась его. Фрекс отыскал в сумке безделушку, которую вырезал для неё, – маленького воробья с изящным клювом и раскинутыми крыльями.

– Смотри, Фабала, – прошептал он (Мелена ненавидела это сокращение, поэтому он охотно им пользовался: в этом слове воплощалась его собственная связь с Эльфабой, сговор отца и дочери против всего мира). – Смотри, кого я нашёл в лесу. Маленькую кленовую птичку.

Девочка взяла фигурку в руки, осторожно потрогала и засунула голову птички в рот. Фрекс мысленно уже представил себе треск древесины и приготовился сдержать вздох разочарования. Но Эльфаба не стала кусать игрушку. Она пососала голову птички, вынула изо рта и снова посмотрела на неё. Мокрая от слюны, та стала ещё больше похожей на настоящую птицу.

– Тебе нравится? – предположил Фрекс.

Она кивнула и начала ощупывать крылья птицы. Пользуясь тем, что дочь отвлеклась, Фрекс притянул её к себе на колени, уткнулся курчавой бородой в её волосы – она пахла мылом, древесным дымом и чуть подгоревшим хлебом, всё вместе это составляло приятный здоровый запах, – и закрыл глаза. Было хорошо вновь оказаться дома.

Зиму он провёл в заброшенной пастушьей хижине на наветренном склоне Грифоньей горы. Он молился и постился, пытался глубже заглянуть в собственную душу и, напротив, расширить границы восприятия. А что ещё ему оставалось? Дома он чувствовал презрение всех жителей узкой долины у Гиблого озера. Они связали клеветническую историю Дракона Времени о продажном священнике с появлением в его семье уродливого ребёнка и сделали собственные выводы. Они перестали посещать его службы. Так что это своеобразное отшельничество, по крайней мере на короткий промежуток времени, представлялось ему и покаянием, и подготовкой к чему-то иному, к тому, что будет дальше, – вот только к чему?

Он знал, что не такой жизни ожидала когда-то Мелена, выходя за него замуж. Благодаря своей родословной Фрекс выглядел самым подходящим кандидатом, чтобы возглавить приход, а то и занять в конечном итоге место епископа. Он воображал себе, как пойдёт Мелене роль светской дамы, как счастлива она будет, устраивая праздничные обеды, благотворительные балы и чаепития в доме епископа. Вместо этого сейчас у очага она тёрла вялую зимнюю морковку на сковородку с рыбой – здесь, на холодном, унылом берегу озера спутница его непростой жизни неприкрыто чахла. Фрекс давно понял, что его периодические долгие отлучки не огорчают жену, поскольку приносят хоть какую-то недолгую радость возвращений.

Он так задумался, что нечаянно пощекотал бородой шею Эльфабы, и девочка, дёрнувшись, сломала своему деревянному воробью крылья. Она снова пососала игрушку, как свистульку. Затем слезла с коленей отца, подбежала к стеклянной линзе, подвешенной на верёвке на выступ карниза, и хлопнула по ней ладонью.

– Не трогай, сломаешь! – одёрнул её Фрекс.

– Она не мочь это сломать. – Путешественник подошёл к ним от раковины, где до этого мыл руки.

– Смотрите, как она изувечила игрушку, – сказал Фрекс, показывая гостю испорченную птичку.

– Ей себе самой нравятся вещи-половинки, – сказал Черепашье Сердце. – Я думаю так. Маленькая девочка больше любить играть с обломками.

Фрекс не совсем понял его мысль, но кивнул. Он знал, что спустя месяцы, проведённые вдали от человеческого голоса, первое время ему будет несколько неловко в обществе людей. Мальчик-слуга с постоялого двора, который поднялся на Грифонью гору, чтобы передать просьбу няни забрать её в Стоунспар-Энд, очевидно, посчитал Фрекса рычащим косматым дикарём. В доказательство, что и он принадлежит к роду человеческому, Фрексу пришлось процитировать несколько строк из «Озиады»: «Земля зелёной пустоты, земля густой листвы». Больше ему ничего не пришло в голову.

– Почему она не может разбить это стекло? – спросил Фрекс.

– Я сделать его не для того, чтобы оно быть разбитым, – ответил Черепашье Сердце.

Но улыбался он при этом очень миролюбиво. И Эльфаба бродила вокруг блестящего стекла, разглядывала игру теней и света, отражения, пробегающие по его неровной поверхности, точно и вправду играла.

– Куда вы держите путь? – спросил Фрекс, как раз когда Черепашье Сердце начал произносить вопрос:

– Кто вы есть родом?

– Я манникинец, – сказал Фрекс.

– Я раньше думать, что все манникинцы есть ниже меня или вас.

– Крестьяне, земледельцы – да, – подтвердил Фрекс, – но в любой известной семье с долгой историей порой случались браки с более высокими людьми. А вы? Вы же из Края Квадлингов?

– Да, – кивнул квадлинг.

Его влажные рыжеватые волосы постепенно высыхали, образуя вокруг головы пушистый нимб. Фрекс про себя порадовался щедрости Мелены, которая предложила простому прохожему воду для купания. Возможно, она всё-таки привыкла к жизни в глуши. Ведь, право слово, если какие-то люди и занимали в нынешнем обществе самую нижнюю ступень, это точно были квадлинги.

– Но я понимать, – продолжил гость. – Оввельс – маленький мир. Пока я не уходить, я никак не знать о холмах, один за другим, и о колючих хребтах, о таком широком мире вокруг. Размытое вдали делать больно моим глазам, потому что я не различать его. Пожалуйста, господин, вы описать мне мир, который вы знаете?

Фрекс взял палку. На земле он нарисовал нечто вроде яйца, лежащего на боку.