– Врачи только отчитались, что тебе повезло выжить. И становится непонятно – у киллера рука дрогнула или ты такой везучий.

– Ладно. Узнаешь что-то, набери.

– Выздоравливай.

Я отложил мобильный и уставился перед собой.

Мне нужно было поговорить с Игорем обо всем. Отец просил. Но не для себя. Он просил разрешить наш конфликт для меня самого. А мне и правда нечего терять. Работу? Волчью жизнь? Я ничего не создал за все время такого, ради чего хотелось бы остаться и жить… Ну, разве что ради одной беспризорной своры, которая, наверное, без меня не выживет. Нужно было как раз озаботиться этим. Только стоило снова взять мобильник, как в палату постучали. И по мою душу нарисовался сам Горький. Легок на помине.

– Приветствую, Стас, – встал он у дверей. – Можешь говорить?

Я отложил телефон и настороженно кивнул.

– Как ты?

– Говорят, жить буду.

– Это радует.

Он прошел к стулу.

– Тебя Игорь попросил? – вяло поинтересовался я.

– Ему не нужно просить. – Горький вытащил небольшой планшет. – Я затребовал выдать мне список дел, которые ты ведешь.

– Мог бы не утруждаться. Я сам могу все рассказать и подсказать подозреваемых.

– У тебя может оказаться много врагов, – поднял он на меня взгляд от планшета.

– Не так уж и много. Главный мой враг на сегодняшний день – владелец игорных домов и притонов Даниил Ветлицкий. Мы с ним очень не сошлись во взглядах на молодое поколение оборотней…

– Ты вытащил многих детей от него, – пристально посмотрел он на меня. – Я не знал.

Я только неопределенно хмыкнул. Да, пожалуй, единственное, чем я мог успокаивать свою совесть – это десятки спасенных жизней. Молодые оборотни – легкая добыча для тех, кто занимается незаконным делом. Мальчишек с детства подсаживают на наркотики, и они готовы батрачить на главарей за еду и дозу, образуя управляемую массу, которую боятся. Я вытаскиваю таких волчат. Расселяю по приемным семьям, отправляю на реабилитацию, если нужно, нахожу легальную работу и не позволяю вернуть их обратно в шайку Ветлицкого. Меня тоже боятся. Это – основное условие. Страх должен быть непроходящий и обоснованный. Белым и пушистым быть не получится. Силу приходится демонстрировать, чтобы зверье боялось. И постоянно оглядываться – тоже.

– Думаешь, покушение на тебя – его рук дело.

– Жирный мотив, – усмехнулся я.

– Да уж…

– У моего хобби нет легального покровителя, Давид Глебович. Если ты хочешь меня за что-то подтащить, как и обычно…

– Нет, не как обычно. Обстоятельства изменились – ты едва выжил и больше не угрожаешь Игорю.

– Я никогда не угрожал Игорю, – процедил.

– Я неправильно выразился.

– Ты тоже думаешь, что я решил загрести жар чужими руками и натравил на него сумасшедшую ординаторшу? – сузил я зло глаза. – Да иди ты!

– Стас, ты вставлял мне палки в колеса, пока я вытаскивал Игоря из газовой камеры за убийство пациента! – Ему надоело терпеть мои нападки. – Ты сознательно не давал мне его спасти тогда!

– Он виновен в смерти моей матери! Он убил собственноручно мужа пациентки! Я вмешивался абсолютно легально, а не исподтишка! Стрельба в Игоря – не моих рук дело!

– Что тут у вас происходит?! – вдруг ворвалась в двери белокурая ведьма, стягивая находу куртку. – Приборы шкалят!

– Привет, Ива, – хмуро глянул на ведьму Горький. – Беседуем.

– Ты должен был у меня спросить, можно ли с ним вообще беседовать! – вызверилась она неожиданно.

А хорошенькая она в гневе. И имя у нее интересное какое – Ива. И не та, которая плакучая, а та, которая розгами так отходит, что на задницу не сядешь неделю. Я восхищенно оскалился невпопад, любуясь сценкой и, что уж там, Ивой. Горький даже сдал под ее взглядом. Поднялся пришибленно, пока она, игнорируя его, пристроила стетоскоп на моей груди.

«Вали давай», – красноречиво сообщил ему довольным взглядом.

Горький вышел, а я заметно сдулся, проваливаясь в подушку.

– Плохо? – тихо поинтересовалась она.

– Значит, ты – Ива.

– Слабость чувствуешь?

– Да, – нехотя признался я, развлекаясь изучением ее лица. – Сколько тебе лет?

– Решишь, нужно ли спросить у меня отчество?

– Я не буду называть тебя по отчеству. Почему ты не сказала, что меня охраняют?

– Ну, ты же считаешь, что этой охраны недостаточно.

– Ты проницательна.

– Конечно. Таким нарциссам как ты всегда кажется, что они – особые персоны, которых все недооценивают.

– Тебя давно пороли? – сузил я недобро глаза.

Сердце на мониторе угрожающе набрало обороты.

– Ты еще и садист. – Она потянулась к ящику с медикаментами и принялась расколупывать ампулы.

– Ты себе глупые диагнозы позволяешь ставить только в терапии или и оперируешь также хреново?

– Ты обиделся на «садиста»? – усмехнулась Ива. – Не думала, что ты такой чувствительный…

– Что ты собралась мне колоть? – насторожился я.

– Успокоительное и адреноблокатор, – сосредоточенно сообщила она. – Ты не соблюдаешь спокойствие.

– Успокоишься тут с вами, – прорычал я.

– Я помогу. – Ива прыснула из шприца и направилась ко мне. – Руку давай.

– Кто еще тут садист! – процедил я, терпя инъекцию.

– Отдыхай, – заботливо прижала она место укола салфеткой.

– А ты когда отдохнешь? – поинтересовался, когда она направилась к креслу у стены, чтобы забрать куртку.

– Из нас двоих врач – я.

– Возвращайся быстрее, Ива, – прожег я ее взглядом, когда она обернулась от двери.

Бесила. Все тут бесило. И главное – мне с какого-то черта впервые захотелось доказать, что я – не такой, каким кажусь на первый взгляд. У хороших парней шансы на выживание больше, наверное. А мне все больше хотелось жить.

Я вернулся к плану дозвониться до своей своры и набрал самого старшего, которому доверял присмотр за остальными. Семён попал ко мне, страдая глубокой зависимостью. Стоило больших трудов вытащить его из того состояния, в котором он находился. Даже не знаю, чего я за него так уцепился… Но теперь он платил преданностью, и меня это устраивало. Сегодня моя большая орава жила в доме на окраине одного из поселков. Те, кого не удалось пристроить. С местными они были в ладах – часто нанимались в помощь, работали на совесть и не дебоширили. В основном никто из пацанов не хотел к прежней жизни и все они зубами цеплялись за возможность жить нормально. Но и без проблем, само собой, не обходилось. Наверное, я вымотался спасать кого-то постоянно. Но не мог остановиться.

Сёма ответил сразу.

– Тихо! Это Стас! – раздалось сначала в трубке. – Да, Стас.

На заднем фоне воцарилась тишина. Я знал, что Семен пугал мной временами ребят, но что было делать? Воспитание молодняка держится на страхе и уважении.

– Как обстановка? – постарался поинтересоваться я твердым голосом.

– Все, в общем, нормально, но тут Карен что-то жалуется…

Карен поступил в стаю недавно. Замкнутый мальчишка шестнадцати лет не привык жаловаться, и это давно стало проблемой. То он температуру на ногах перенес, то рану прятал. И, хотя оборотни в целом, живучи, все это добавляло проблем. Но то, что Карен жалуется, я слышал впервые.

– Что с ним? – напрягся я.

– Он то отключается, то жалуется на спину и ноги поджимает. С кровати не вставал сегодня. Еще он, кажется, горит. Ну, жар, в смысле у него.

– Я сейчас наберу участкового, чтобы привез врача вам, – нахмурился я. – Как в остальном?

– Нормально.

– Если у Карена жар, дай ему обезбол.

– Хорошо. Ты скоро приедешь? У нас продукты кончаются.

– Закажи. Привезут все.

– Хорошо.

– Давай. Буду звонить участковому.

Только участковый все не брал трубку, сколько я ни бился с дозвоном. Наш местный врач ответил, только порадовать меня тоже не смог – он уехал в другой поселок на срочный вызов. А тем временем Сёма написал, что Карену совсем плохо…

* * *

– Ну вот что ты мне усугубляешь состояние пациента? – хмуро вопросила я Горького, ожидавшего в коридоре. Давид глянул на меня исподлобья и взгляд такой виноватый состроил, что я сразу сдулась. – Прости, что накинулась. Я вторые сутки на ногах, злая… Еще и Стас тут, сам понимаешь…

– Понимаю. Но меня беспокоит то, что он тут в таком состоянии. Ему реально угрожает опасность, и, возможно, всем, кто тут рядом может оказаться…

– Он так же говорит.

– Ива, нужно устроить досмотр и проверку всех поступающих…

– Черт, – оперлась я о стенку и запустила пальцы в волосы.

– Иди сюда, – притянул меня Горький к себе и обнял. – Загнала себя совсем?

– Кто бы говорил, – замерла я напряженно в его руках. – Ты как Князев. У обоих семьи, а вы все скачете по полям.

– Семьи на то и семьи, чтобы ждать, – пожал он плечами, отстраняясь.

– От тебя будет пахнуть чужой ведьмой. Я бы на месте твоей собственной тебя бы убила…

– Этот этап мы со Славой давно прошли.

– Как сын?

– Хорошо все, – улыбнулся Давид слабо, но сбить с толку себя не позволил. – Ива, ты меня беспокоишь.

– Я сама себя беспокою. Но давай о Князеве…

– Игоре?

– О Стасе! – вспылила я. – Он просто заноза в заднице! Свалился, черт бы его побрал, на мое отделение!

– Я как раз хотел об этом и с тобой поговорить. Это ты же его нашла…

Я остолбенела, вытянувшись перед Горьким.

– Ива? – насторожился он.

– Это просто было жутко, – просипела я, сглатывая с трудом. – Сначала выстрел услышала, бросилась на парковку, а там – этот с дырой в груди. Я думала, что…

– Понятно, – помрачнел Давид. – Но, может, заметила что-то?

Я пожала плечами, мотая головой. А сама сжалась внутри. Горький – слишком хороший ведьмак, даром, что оборотень. А я заметала следы впопыхах… У меня ни единого шанса, что он не размотает след, ведущий ко мне. Правда, только если начнет это делать лично.

– Ладно. Если что, я в доступе круглосуточно, – хмурился Горький сосредоточенно.

– Я бы на месте Славы уволила тебя с работы.

– Хорошо, что вы со Славой не знакомы, – усмехнулся он.

А мне вдруг стало до тошноты отвратительно от самой себя – что я все на чужие места претендую постоянно? Будто у меня своего собственного нет. Ах, да, ведь точно нет…

Настроения не улучшало и то, что профессор ничем особо помочь не смог, кроме как разделил со мной тайну. Я была уверена в нем, как в себе. Но сведений о последствиях подобных заклятий маловато. Оно может развеяться досрочно, оставив более слабое тело без помощи. А может навредить тому, кто сплел заклятье и связал им двоих. Как именно – вопрос открытый. Самое простое – вытянуть силы из меня. Сколько? Сколько понадобится на восстановление сердцу Стаса. Это может быть немного, и я не замечу. А может оставить меня умирать от сердечной недостаточности. Пожалуй, стоит хотя бы капельницу сделать, которую прописал Князев. Пока не поздно.

Я обещала высылать профессору отчет о динамике – моей и пациента. Так моя глупость будет иметь хоть какой-то смысл, пусть и научный.

– Ива Всеславовна! – вдруг прозвучал обеспокоенный голос медсестры на весь коридор.

Мы с Горьким обернулись, и я, осознав, из чьей палаты она только что выскочила, бросилась по коридору. Чтобы, влетев в двери, застать Стаса за вытаскиванием из вены капельниц. Он мало того, что с успехом освободился от проводов, еще и слез с кушетки.

– Успокоительного! – рявкнула я медсестре.

Горький же профессионально вступил в переговоры:

– Стас, что такое?

– Мне нужно уехать, – недоверчиво буркнул он и перевел на меня злой взгляд. – Вот только подойди со своим успокоительным…

– Куда уехать, придурок?! – вскричала я, красноречиво взмахнув пистолетом с ампулой. – На тот свет?!

– Нигде он мне так не маячит, как в одной палате с тобой! – огрызнулся Стас. – Я имею право принимать решения о своем самочувствии. Я выписываюсь.