– За обман, я могу отрубить тебе руку. Как в Средневековье.

Забрался под блузку и расстегнул пуговку на джинсах. Мой ничтожный протест моментально стерся из памяти.

– Вы и так каждую минуту меня убиваете. Разве этого мало?

Асхадов, если я правильно запомнила, скользнул кончиками пальцев под кружевную кромку трусиков, и мы оба услышали бас Сталлоне. Он позвал босса, взбудоражив птиц на кусте вишни.

– Ты принадлежишь мне. Имею право делать с тобой всё, что пожелаю.

Царапнул гладкое местечко в миллиметре от влажной расщелины. Но нет, влажная я не из–за него!

– Тогда можно мне кое о чем попросить вас?

Его радужка потемнела.

– Попробуй.

– Я могу съездить на кладбище? О большем не прошу. Только это.

Сталлоне снова заявил о своем присутствии звучно присвистнув.

– Эй, босс! Люди ждут!

Я тоже ждала ответа…

ГЛАВА 8

«Друг – не кто иной,

как хорошо знакомый враг»

Я все же получила разрешение на поездку на кладбище. Немаловажную роль сыграл Сталлоне. Он поторопил босса и тот, уходя, брякнул, что я могу прокатиться до царства усопших в компании одного из его «солдат».

Вильма ради такого благого дела, принесла мне черную блузку и узкие черные джинсы. Короткие ботильоны с замком на пятке дополнили мой мрачный траурный образ.

Выйдя за высокие вороты особняка из современных готических романов, я почувствовала не облегчение, а еще более тяжелый груз, чем прежде.

Мне придется вернуться сюда.

Как бы сильно я не мечтала сбежать.

Ожидающий меня телохранитель или не знаю, как правильно его назвать, открыл дверь черного Бентли и не шевелился.

Я забралась в салон из добротной натуральной кожи молочного цвета и вздрогнула, когда парень с каменным лицом отрезал мне путь на свежий воздух.

А воздух, и правда, был свеж. Тягуч по–весеннему.

Я втянула жалкие цветочные крохи до того, как устроиться на сиденье и наслаждалась ими, пока мы не совершили круг по подъездной площадке и не выехали на дорогу.

Теперь только оставалось любоваться величественными соснами и елями. Они повсюду. Обрамляли серый асфальт с белыми полосами до самого города.

Увидев первые здания, я поняла, это Белый…

Мой родной и очень любимый городок.

Сверкнувшие вдали верхушки небоскребов напомнили мне о Нью–Йорке, в котором я провела немало веселых деньков. Я будто сиюминутно перенеслась в маленькое кафе на Манхеттене и попробовала тот удивительный кофе с соленой карамелью и пряной вишней.

Я облизнула губы и перестала умиляться воспоминаниям. Всё в прошлом.

И моя беззаботная жизнь. И мечты о симпатичном парне. И семья.

Водитель свернул вправо, и машина сбавила скорость перед кованой полукруглой аркой.

– Дальше пойдем пешком. – Сказал мой секьюрити и вышел. Любезно открыл дверь и подал мне руку. Я приняла ее, чтобы он не настучал Грешнику и тот не придумал для меня очередное испытание на прочность.

При мысли о бассейне, Валли, я замандражировала.

– Не торопитесь.

Предостерег Стоун. Буду называть его так.

Стоун – камень.

Идеально.

Я промолчала, мысленно усмехнулась собственной эрудиции и сообразительности, и двинулась сквозь арку по широкой асфальтированной дороге прямо к ряду ровненьких ограждений.

Надеюсь, Сеня похоронил родителей рядом с дедушкой и бабушкой. А не кремировал их, развеяв прах над рекой.

Это будет для меня смертельным ударом.

Какая ирония. Смерть на кладбище.

Я вздохнула и посмотрела на мраморное надгробие слева. Массивное, немного пугающее. А эпитафия, вовсе за гранью. Наверное, цитата из какого–нибудь классического романа, вроде «Фауста» или «Божественной комедии». Я плохо разбиралась в зарубежной литературе и читала в основном современных авторов.

Чуть поодаль надгробие поменьше. И ангелок пухлый высечен. Детское…

Малыш всего сутки прожил.

Сердце сжалось от трескающейся в груди боли.

Что же пережила его мать? Какой ад вынесла?

– У вас всего полчаса. Не задерживайтесь.

Подогнал Стоун, и я побрела мимо людей, которых никогда не знала и замерла у оградки тех, кого любила и люблю больше жизни.

Мама и папа будто бы материализовались с небес и встали возле своих памятников. Папин локоть лежал поверх гранита, и он широко улыбался. Моя мамулечка привычно рассматривала свое отражение в карманном зеркальце.

Живые. Счастливые.

Миф.

Галлюцинация.

Все по вине моего разломанного состояния.

Я почти не различала явь и вымысел.

Пребывала между двумя мирами, не понимая разницу во времени.

– Мои хорошие, – я подошла к двойной могиле и присела, – простите меня.

Мысленно взяла нежные мамины руки в свои и поцеловала каждую. Тонкая соленая струйка пронеслась вниз по моей щеке и впиталась в свежую пуховую землю.

Я сгребла влажную горсть, подержала в кулаке и высыпала в ноги маме и папе.

– Я знаю, вы рядом.

– Ангелина, – Стоун застыл позади, – время вышло.

– Хотя бы минутку, – оглянулась через плечо, – всего одну.

Он кивнул и вышел к обочине.

Я помолчала, глядя на безликие серые плиты и встала. Низ живота резануло. Поморщилась, выждала секунду и подошла к курящему парню. Он рукой указал мне обратную тропу и стряхнул пепел, пошевелив губами.

Перед машиной я устремила взгляд в тяжелое грузное небо. Подвешенные на невидимую леску тучи плавно плыли в направлении города. Пусть разверзнется гроза и ливень зальет бесовский котел доверху. Пусть Сеня захлебнется грязной водой, так и не вкусив красивой жизни без наставлений папы и заботы мамы.

Ветер принес сырой аромат. Землистый. Я как следует вдохнула и села в Бентли.

Да, ненастье накроет нас уже сегодня.

Через десять минут сбылось мое пророчество. По крыше и лобовому стеклу забарабанил дождь. Сначала несильно. В качестве затравки. А позже, когда я подъехала к особняку, пустился во все тяжкие. Развернулся с молниями и громом.

Стоун накинул на меня свой пиджак, и мы бегом добрались до крыльца под прозрачным навесом. Стряхнув воду с ткани, закинул пиджак за спину и провел меня в дом.

Вильма что–то готовила. Запах божественный.

– Спасибо.

Кротко улыбнулась Стоуну и пошла в кухню, огибая просторную гостиную, в которой сейчас царил мрак и на полу отражались дождевые зигзаги.

– Привет. – Полушепотом произнесла я.

Пышка подскочила, держа форму для пирога двумя руками в силиконовых варежках.

– Бог ты мой!

Ее будто током ударило. Засунула будущее сладкое творение в духовой шкаф, поднеслась ко мне и ошарашенно глянула на мои мокрые ботильоны.

– А ну снимай быстро!

Приложила ладошки к пухлым щекам и громко цокнула.

– Что такое?

– Мне конец…всё.

– Да что случилось, Вильма?

– Хозяин ненавидит дождь. Если хоть каплю этой заразы в доме найдет или узнает, что кто–то занес ее втайне, всем потроха перетрясёт.

– Это же просто вода. Она с неба льется.

Юркая помощница толкнула меня в плечо.

– Разувайся сейчас же! Я успею вытереть пол, пока он не появился.

– А где он, кстати?

В зеленых глазах «семи рукой богини» засиял непросто страх, а лютый могильный трепет.

И вместо ответа на мой вопрос, она схватила со стола тряпку, упала на коленки и начала тереть мою обувь и то, что я принесла с собой с улицы. А именно пару крошечных клякс дождевой водицы.

– Ты чего, встань. – Я попятилась, а она за мной поползла.

– Ой, беда. Ой, конец.

Запричитала снова.

Я пошатнулась от ее напора и в кого–то впечаталась…

– Давид Романович! – ахнула Вильма и губы задрожали. – Я ей говорила, а она своенравная, наплевала на мои слова.

Сдала меня, глазом не моргнув. Не нарочно пожелала, чтоб от ее пирога уголек остался.

– Ступай.

Сухо прогнал экономку. Она включила задний ход и на четвереньках спряталась за кухонный остров.

Я медленно повернулась и утонула в карих глазах, источающих лютую ненависть.

– Иди за мной. – Почти по буквам сказал он и опустил взор на мои, черт подери, треклятые ботинки. – Но для начала их сними и выбрось.

Что? В смысле выбрось?

Но это была не идиотская шутка…

ГЛАВА 9

«Я, может, скажу ужасную вещь,

но мужчинам,

которые гордятся только тем,

что они мужчины,

просто больше нечем гордиться»

Я скинула ботильоны и пошлепала за суровой грозной фигурой в черном. Шаги были почти не слышны. Только мое бешеное сердцебиение. Бам, бам, бам…

Ритм участился, когда Давид открыл дверь своего кабинета и взглядом пригласил войти.

Я вошла. Замерла недалеко от входа.

Глаза забегали по просторному помещению с кучей книжных шкафов на современных подвесных полках и панорамному окну во всю стену. Стекла лизал непрекращающийся дождь. Снова и снова.

– Вильма предупредила тебя о маленьком правиле?

Он обогнул стол из эбенового дерева и уселся в громоздкое кожаное кресло с вогнутой спинкой. Не глядя на меня, дернул верхний шкафчик и достал пистолет с глушителем.

Аккуратно положил на тейбл–пэд и посмотрел на меня, с трудом сдерживающую дрожь.

– Она что–то сказала про вашу фобию и…

– Фобию? – карие глаза прошлись по изгибам моего тела. – А у тебя есть фобии? Может быть, ты боишься пауков? Или темноты?

– С недавнего времени я боюсь собак. В особенности ротвейлеров.

Давид и тени улыбки не выражает.

Хрустит пальцами, разглядывая меня рентгеновским взором.

– Не стоит бояться Валли. Она пережила немало на своем веку и имеет право немного злиться.

Я подумала о собачьих боях. Или о жестоком хозяине. И задалась вопросом, а чем Грешник лучше?

Собака жила в шикарном доме. Ела деликатесы. Но была пленницей. Как и я.

Разве это жизнь? Скорее не очень приятное подобие.

– Я постараюсь.

Ложь.

Я никогда не свыкнусь с таким соседством. И с тем, что принадлежу Грешнику, тоже.

– Как поездка? – выгнул темную бровь и взялся откручивать глушитель. Приглушенный лязг металла, треск резьбы взвинтил мой страх до масштаба глобальной катастрофы. Только дождь успокаивал. Но его, господин Грешник ненавидел всей душой.

Почему же? Что в обыкновенном ненастье плохого?

Даже Пушкин писал про грозу в начале мая.

Сейчас, правда, конец марта, но…

– Спасибо, хорошо.

– Попрощалась с родителями?

Дунул в выходное отверстие, и потер его пальцем.

– Мне не хватит целой жизни, чтобы принять факт их кончины и попрощаться.

– Сожалеешь, что пропустила похороны и поминки?

Пошевелил слегка пухлыми губами, нажимая на спусковой крючок. В корпусе что–то защелкало.

– Я сожалею, что у меня брат–убийца.

Впервые за несколько минут, я сдвинулась на миллиметр. Ладошки мало того, что вспотели, еще и защипали от нарастающего ужаса. Я сглотнула, как мне показалось крайне тихо, тем не менее Грешник уловил сдавленный глоток. Карие глаза полыхнули азартом. Он явно любил покер и просаживал миллионы за игрой в каком–нибудь подпольном клубе, внешне напоминающем вейп–шоп или магазинчик хозяйственных товаров.

Я попробую подыграть ему.

Как в песне Леди Гаги?

Я зажгу его, покажу, что у меня есть. Он не сможет прочитать моё бесстрастное лицо. Вроде так.

– Арсений – мальчишка. Я был гораздо хуже него в его возрасте.

– Не сомневаюсь. – Прошептала под нос и сжала кулачки.

– Что ты сказала?

Грешник собрал пистолет обратно, предварительно загнав патрон в патронник и размазал меня убийственным взглядом.

– Ничего.

Пожевала губы по очереди, не нарочно прикусила язык.

– Когда я спрашиваю, отвечай.

– Я ничего не сказала!

Грохнула в ответ с психом.