Жестокие клятвы (страница 3)
Он проницательный сукин сын и уже почуял, что подобные разговоры до добра не доведут.
Марианна же натянуто улыбается. Мой ответ не пришелся ей по вкусу. Видимо, последнее слово должно было остаться за ней. И она смотрит на меня так, словно я занятный щеночек, которого только что подарили в коробке с пышным красным бантом и которого еще надо подвергнуть дрессировке.
– Как мне вас называть? – спрашиваю ее, чтобы нарушить повисшую тишину. – Марианна или…
– Можно просто Мари. Меня нравится, когда сокращают.
– Хорошо, Мари. И мы перейдем на «ты»?
– А как лучше для ваших практик?
– На «ты», – я киваю с улыбкой. – Лишняя дистанция нам не нужна.
У меня нет никакого желания ей выкать. Мне и работать с ней не хочется, но надо пересилить себя и побыстрее закончить с проблемой этой малышки. Третьяков сказал, что ей нужно помочь кое-что вспомнить. И что же это может быть? В этой пустой головке вообще хоть что-то задерживается?
Я делаю вид, что хочу еще раз полюбоваться на прекрасный вид из окна, а на самом деле смотрю на Барковского. Его строгий мощный силуэт успокаивает. А вот Марианна меня откровенно раздражает, поэтому приходится брать передышку. На секунду наши глаза с Антоном встречаются, и в его темных океанах можно прочитать просьбу притормозить, подкрепленную парочкой крепких словечек.
Черт.
Зря я успела так хорошо узнать Барковского. И он тоже выучил мои повадки. Теперь читает как открытую книгу.
– Я могу показать вам дом, – бросает Мари. – Хотя он большой, и это скучное занятие. Можно отложить на потом. Бабушка, может, ты покажешь Алине окрестности?
Боже…
Бедный Антон. Эта малышка тоже зовет его Бабушкой. Вообще-то Антона так называют только грозные мужики из охраны и босс, это чисто их мужской прикол. У меня никогда мысли не возникало так обращаться к нему.
– Бабушка? – мне приходится вновь поворачиваться к Барковскому и изображать изумление, хотя я не могу удержаться и откровенно веселюсь, стреляя в его сторону немым: «Какого хрена ты это терпишь?» – Это такое прозвище?
– Да, – мрачно кивает Антон. – Я могу устроить экскурсию позже.
– Вот и классно! – отзывается Мари и складывает ладошки на уровне груди. – Мы тогда можем сразу приступить к делу. Я только отлучусь ненадолго, захвачу свою записную книжку.
– Встретимся в кабинете, – говорю ей.
Я вытаскиваю из чемодана свою сумку для ноутбука, в которой лежит всё необходимое для работы. Антон задерживает у двери, собираясь проводить меня как джентльмен.
– Она называет тебя Бабушкой?
– Не начинай. – Антон прикрывает глаза так, словно это доставляет ему физическую боль.
– Меня бы ты убил за такое.
– Ничего подобного.
– Да? Ну тогда я тоже начну звать тебя Бабушкой.
У Барковского сводит нижнюю челюсть.
– Ладно, я погорячился, – он злобно выдыхает. – Тебя я убью за такое.
– Вот-вот, Барковский. Что-то вы с Третьяковым вообще расклеились, завели силиконовую фею в доме и ходите над стеночкой.
– Он выглядит счастливым с ней.
– Да? Значит, за эти два года он несколько раз падал и бился головой.
Глава 3
Я выхожу в коридор первой и поворачиваю к кабинету, который мне успел показать Антон. Он уходит по своим делам, оставляя меня одну. Я раскладываю свои вещи на небольшом столике рядом с креслом. Второе кресло я немного передвигаю, чтобы воссоздать привычную для своих сеансов обстановку. Потом я настраиваю освещение, добиваясь рассеянного и уютного эффекта. Жесткий холодный свет только повредит делу.
– Я вернулась, – сообщает Мари и входит в кабинет. – Как вам дизайн? Я сама выбирала мебель сюда.
– Мари, мы ведь решили общаться на «ты».
– Ах да… Просто непривычно. Я сейчас перестроюсь.
– Ты можешь сесть на это шикарное кресло.
Она принимает мой комплимент с довольным выражением лица. А я молча наблюдаю, как она плавно опускается в кресло и весьма эффектно закидывает ногу на ногу. Отрицать глупо, она отлично чувствует свое тело и умеет двигаться так, что у мужиков включаются инстинкты. Даже я оценила.
– Как ты узнала обо мне? – спрашиваю и тоже сажусь, но как обычная женщина, без секси-спецэффектов. – Кто-то дал рекомендацию?
– Моя знакомая обращалась к тебе. Я бы даже сказала – знакомая знакомой. Но мне передали, что ты отличный специалист и решаешь самые сложные кейсы.
– Стараюсь.
– Это тот самый случай, Алина. Я очень надеюсь на твою помощь.
– Так в чем сложность?
Я привычно подтягиваю к себе блокнот, в котором делаю короткие заметки по ходу беседы с клиентом.
– Помощь нужна не мне, а моему мужу. В этой вселенной запрещено произносить фразу «у Германа проблемы», но это действительно так.
– И что с ним?
– Мне кажется, у него стерли отдельные отрезки жизни из памяти. Как ластиком провели. Он отрицает, что что-то не так, но он может рассказывать историю из своего недавнего прошлого и потом споткнуться… раз – и всё, дальше белый лист.
– Люди не могут вспомнить всё, Мари. Даже если сильно захотят.
– Нет, ты не понимаешь! Это другое. – Она раздраженно взмахивает ладонями, и по комнате расходится перезвон ее больших браслетов. – Это не забывчивость, это напоминает блок. Да, точно! Его что-то не пускает в воспоминания. Как стена стоит! Ты же как раз этим занимаешься, ты должна знать, как это устроено.
Она впивается в меня требовательным взглядом. А я изо всех сил сохраняю невозмутимость. Хотя внутри всё кипит и требует отдаться хотя бы мимолетной панике.
Я киваю ей.
– Герман очень влиятельный и богатый человек, – продолжает она. – У него полно врагов. Не конкурентов, а именно врагов. Я боюсь, что ему могли как-то навредить. Вдруг его заставили забыть что-то важное? Или что-то внушили… Ведь это тоже возможно? С такими вещами нельзя шутить.
Мне точно не до шуток. Я понимаю, что вляпалась. Меня вызвали не выполнять глупый запрос избалованной малышки, а хотят, чтобы я занялась самим Третьяковым. Чтобы сняла блок, который сама же поставила два года назад.
Мари смотрит на меня испытующе.
Наверное, и правда уже пора что-то ответить.
– Хорошо, допустим, – я немного растягиваю слоги. – Но если Герман не видит в этом проблемы, то и решить ее невозможно. Без его желания ничего не получится.
– Точно?
– Точно.
– Ну нет, такой ответ меня не устраивает. Нужно что-то придумать.
– Например?
– Ты можешь проконсультировать меня. Скажи, что тебе нужно знать, чтобы помочь ему. Я расспрошу Германа и потом передам тебе его слова.
– Мари, – я пытаюсь сдержать тяжелый выдох, – понимаешь, для работы с памятью Германа мне нужен… сам Герман.
А если его нет, то давай разойдемся по домам.
Это я держу в голове, произносить вслух пока не решаюсь.
Марианна резко поднимается на ноги и начинает мерить комнату беспокойными шагами туда-сюда. Она определенно не привыкла, что жестокая реальность может спорить с ее желаниями. Видимо, обычно всё происходит в точности, как она себе придумала.
– Хорошо, – кивает она со всей решительностью. – Тогда мы сделаем по-другому. Я скажу ему, что необходимо его присутствие на моих сеансах. Как семейная терапия.
Она подмигивает мне.
Мол, классно же придумала.
– Мари, а что ты сказала Герману? Ты же как-то объяснила ему, почему тебе понадобилась моя помощь.
– Это было легко. Я поискала в сети, как выглядят панические атаки, и изобразила их несколько раз посреди ночи. Очень круто, кстати, ты бы тоже повелась…
– Не сомневаюсь, – я криво улыбаюсь.
– После третьей Герман сам предложил, что надо найти специалиста для меня. Я еще отнекивалась, говорила ему, что сама справлюсь. В общем, дала ему возможность почувствовать, что это его решение. Мужчины это любят. Так что он думает, что ты должна нормализовать мой сон. Хотя он уверен, что я просто нервничаю перед свадьбой.
– Но он сказал, что я должна помочь тебе что-то вспомнить.
– Ну я намекнула, что, видимо, этот дом что-то делает со мной, триггерит… У моих родителей был похожий дом, я выросла в таком, поэтому это звучало логично.
– Ты из богатой семьи?
– А это важно?
– Да, у нас же сеанс, я задаю вопросы по делу.
– Я из очень богатой и очень дерьмовой семьи.
Она фыркает и отворачивается к окну. Она занимает такую позу, что ее плечи становятся острыми. Вообще весь ее силуэт становится ломаным и некрасивым.
– Вот и он, – тянет она, касаясь тонкими пальцами стекла. – Третьяков приехал.
Так рано?
Я думала, он будет поздно вечером или вовсе завтра.
Я чувствую, как ускоряется пульс. Я умею с собой справляться, но меня раздражает, что я по-прежнему бурно реагирую на его появление. Так хочется быть холодной и спокойной, а вместо этого приходится повторять заученные мантры.
– Ох, сколько охраны, – тихо произносит Мари, не отрывая взгляда от окна. – Забегали… Давно не видела столько машин.
Я не выдерживаю и поднимаюсь на ноги. Тоже подхожу к окну.
Там внизу и правда припарковался целый свадебный кортеж. Машин хватит, чтобы уместить даже дальних родственников. Я насчитываю шесть внедорожников и еще два седана представительского класса. Дверцы распахнуты, туда-сюда суетятся охранники, и во всем этом чувствуется нервозность.
У меня появляется нехорошее предчувствие, и я ищу взглядом Барковского. Он должен быть в самой гуще, он всегда руководит парнями в таких ситуациях.
– Я закачу жуткий скандал, если Герман решил пригласить важных гостей и ничего не сказал мне. Я сейчас не в том настроении, чтобы быть милой и любезной.
Барковский стоит на верхней ступеньке крыльца и что-то выясняет у охранника в белой рубашке. Он резко взмахивает ладонями, а по его мимике легко понять, что он сейчас разговаривает одним матом.
И это плохо.
Чтобы вывести Барковского из себя, нужно чертовски постараться.
Должны небеса рухнуть на землю.
Я слежу только за ним, забывая вообще о существовании Мари, и вижу, как он спускается со ступенек и подходит к двум парням, которые помогают выйти из внедорожника… Герману. Да, это Третьяков. Он кривится от боли, но идет сам, не позволяя охранникам больше участвовать. Он сперва отталкивает одного, потом прикрикивает на второго, а на Барковского бросает тяжелый взгляд. Тот не выдерживает и отворачивается, как человек, который сильно облажался.
– Он ранен, – произношу на выдохе.
– Кто? – удивляется Мари, которая успела отвлечься на сообщения в сотовом.
А я едва не совершаю идиотскую ошибку.
Я почти разворачиваюсь, чтобы выйти из кабинета и кинуться на первый этаж. Мне нужно увидеть, что с ним… Насколько всё плохо! Но я прихожу в себя, скидывая внезапное наваждение, и ловлю непонимающий взгляд Мари.
– Третьяков, – отвечаю ей. – Он хромает…
– Может, авария? – хмурится она.
Сколько она с ним?
Неделю?
Почему мне достаточно одного взгляда на поведение его охраны, чтобы всё понять, а она упорно витает в облаках?