– Наверное, не только тело. Она так спокойно говорит о смерти, как будто это просто часть расписания… – Анна помолчала. – Моей тетушке когда-то поставили смертельный диагноз. Я тогда была совсем маленькая, почти ничего не понимала… Но помню, как тяжело было на нее смотреть, как она страдала от страха и ожидания. Больше, чем от телесной боли.

– Для Милавы все иначе, – вздохнул он. – Она живет здесь всю жизнь. По иным правилам, по-другому смотрит на смерть. Я не уверен, что она вообще видит в ней конец… Скорее – переход.

Анна замедлила шаг и, не оборачиваясь, с деланным равнодушием поинтересовалась:

– А ты давно ее знаешь?

– Не очень. Весной впервые увидел. А ближе познакомились на Купалье, летом.

Он замолчал, Анна кивнула и все же решила уточнить:

– А ближе – это как?

Фёдор сбился с шага, и Анна смущенно поправила волосы. Откровенность вопроса и то, что как он прозвучал, создало неловкую паузу. Федер остановился, подумал и заговорил, аккуратно подбирая слова:

– Я остался здесь на ночь. Тогда был праздник, Купала, горели костры и над рекой стелился туман. Она пела у воды, а потом… потом мы долго говорили. Я был неопытен и очарован, в общем, все как будто само собой случилось. А утром бабушка сказала, что я идиот.

Анна рассмеялась – коротко, беззлобно:

– Строгая она у тебя.

– Иногда, – кивнул он. – Милава хоть и старше и очень непосредственна, но она не сделала мне ничего плохого. Просто… это другой мир. Свои правила. Я потом не знал, как себя с ней вести, но для Милавы все, что между нами произошло, так и осталось милым и незначительным приключением. А потом и я стал так же к этому относиться.

Анна смотрела на него, стараясь побороть смущение. Перед глазами возник романтический образ ночной реки, и она с удивлением поняла, что ревнует. Опустив глаза, Анна эхом повторила:

– Да, другой мир… Свои правила. Удивительное место! Спасибо, что показал мне Затишье! Я бы хотела узнать его получше!

Некоторое время они шли молча и немного смущенно в тишине, но потом понемногу вновь заговорили, обсуждая окрестности.

Вскоре лес рядом с тропой разошелся, и они увидели в отдалении небольшой город – редкие, просторно стоящие дома, высокие шпили с огнями, мерцающими сквозь легкую дымку. Анна остановилась:

– Это город? – спросила она. – А много их тут живет?

– Ну я перепись населения не устраивал, – хмыкнул Фёдор. – Сотни, тысячи… вряд ли сильно больше. Древний сплел тропу в обход. Не хочет, чтобы ты пока туда заглядывала.

Анна молча кивнула. Они пошли дальше, и почти сразу тропа нырнула обратно в лес. Через некоторое время сделали привал и подкрепились.

Сидя на пригорке и заканчивая трапезу, Анна поинтересовалась:

– Мне вот еще что непонятно. Ты тогда на угольном складе спокойно пошел договариваться с Митяем, искать выход, однако, когда появилась навья, ты сразу приготовился к бою. Почему? Ведь это тоже… ну… призрак.

Фёдор усмехнулся и немного откинулся назад, глядя в легкие, как пар, облака.

– По сути своей – да, душа, не ушедшая полностью. Только разница между ними такая же, как между заблудившимся путником и зверем в капкане.

– Объясни.

– Воля человека – удивительная сила. Иногда она способна остановить смерть. Не отменить, но и не отпустить до конца. Держит желание, долг, обещание. Как у Митяя – на свадьбе хотел побывать. Или как та женщина, про которую бабушка рассказывала – мать, что не могла уйти, оставив ребенка. Она призраком приходила к нему, когда он плакал ночью, пыталась утешить, успокоить. Не просто же так у каждого народа, в любой религии есть ритуалы провода души. Это помогает отпустить. Отойти. Не зацепиться.

– А навьи?

– Навьи… это уже иное. Если смерть была насильственная, жестокая, если человека мучили, унижали, если он умер в страхе или проклятии, и душу не проводили – она не отпускает боль. И тогда боль, страх, ненависть… разъедают ее. И душа превращается в навья, который хочет одного. Смерти. Для всех без разбора. Ненавистного ко всему живому. И тут договариваться, искать способ проводить и отпустить не получится. Только драться. Жизнь против смерти.

Анна помолчала.

– Я вспомнила сколько насилия было раньше, да и сейчас, что скрывать, происходит. В полицейских сводках много такого: убили, ограбили, тело сбросили в Неглинку. Получается, их много? Навьев.

– Достаточно. Помогает то, что они обитают как бы между мирами. Далеко от места смерти не отходят и живых редко слышат. Но если кто-то откроет проход, нарушит границу, призовет, – тогда беда. Мы с тобой одного такого встретили. Марко его привел, на Арбате.

– Он сразу набросился.

– А я сразу стал звать на помощь. Хорошо, что было кого.

Они замолчали. Ветер прошелестел по траве. Анна убрала со лба прядь:

– Спасибо, что объяснил. Просто мне важно понимать… с чем мы имеем дело.

Фёдор кивнул.

– Конечно. Мы же теперь вроде как в одной упряжке.

Анна улыбнулась. Тепло, почти застенчиво.

– Тогда давай продолжим путь по нитке.

– Давай, – откликнулся он.

Они встали и снова пошли по тропе – рядом, в каком-то новом, более близком ощущении друг друга.

Пройдя еще некоторое время, Анна остановилась и прислушалась:

– Слышишь?

Фёдор замер и услышал тихое ритмичное пошлепывание.

– Да.

– Что это?

– Видимо, пароход, это колеса по воде бьют. Мы сейчас там, где Москва-река проходит…– он задумался, поводя руками, – над нами… вокруг. Сложно объяснить, но реки как-то с этим миром связаны, тут завеса тоньше, потому можно что-то услышать. Но это хороший знак – значит, мы рядом. Хорошо бы до темноты вернуться.

* * *

Они вышли у подножия холма. Обернувшись, Анна увидела, как зеленоватый туман, заполнивший овраг, плавно исчезает, впитываясь в землю. Под ногами чернела земля, плотная от недавнего дождя. Воздух стал другим – густым, резким, с примесью дыма и прелой листвы. Вверху над оврагом синело вечернее небо. Где-то лаяла собака. В отдалении прозвучал колокол.

– Мы уже в Коломенском? – спросила Анна, оглядываясь.

– Голосов овраг. Почти на окраине. До людей еще версты две идти.

– Немногим ближе, – раздался веселый голос сверху. – С возвращением!

Фёдор поднял голову – голос был знакомым.

– Михаил Борисович? Барон, что вы тут делаете?

– Ну, во-первых, не барон, а баро, – отозвался Михаил, – а во-вторых, вы лучше совсем темноты не дожидайтесь, пройдите немного вперед, там тропинка будет, и поднимайтесь ко мне.

Наверху Михаил протянул руку, помогая преодолеть последние метры крутого подъема.

– Пойдем, тут недалеко. – Он постучал по корпусу большого электрического фонаря в руках. – Вот, с собой взял. Боялся, что до полуночи вас ждать придется. Ан нет, вы молодцы, еще до самой темноты вышли.

– Но как вы узнали, где мы? – спросил Фёдор.

– Ты, Фёдор, помнишь, что обещал сегодня ко мне в гости заехать? – Михаил пошел впереди, освещая путь фонарем и то и дело оборачиваясь. – А я утром понял: адреса-то не оставил! Примчался на фабрику, а там Евдокия – вся на нервах. Говорит, ночью домой не вернулся, на зов не отвечает. Я сразу понял – дело серьезное, раз Петровна так забеспокоилась. Ну и сам в поиски включился. А уже к обеду она, спокойная, как вечер у костра, рядом со мной появляется и говорит, что какая-то древность ей открыла, что ты к ночи тут появишься. – Михаил усмехнулся, щелкнул по корпусу фонаря. – Расскажешь, зачем ты весь день от нас в этом овраге прятался?

Они вышли на край леса. Рядом на поле кругом стояло несколько телег и пара весьма дорогих фаэтонов. Горели костры, пахло чем-то вкусным, в воздухе звучали гитарные переборы. Фёдор замедлил шаг, почувствовав теплое, живое дыхание цыганской жизни – простое, шумное, настоящее.

Михаил махнул кому-то рукой:

– Ромалэ, неси еду. С дороги люди, покормить надо. – Потом обернулся к Фёдору и Анне: – Добро пожаловать к нашему костру.

– Меня, наверное, тоже ищут, – сказала Анна.

– Искали, – кивнул Михаил. – Я же сперва подумал, что дело молодое, и пропал наш Фёдор у красавицы в гостях. Нашел адрес в справочнике, послал туда мальчонку. А там какой-то господин, высокий, с тонкими усиками и одетый франтом, тоже Анну Петровну спрашивает.

– Ой, это из газеты, – Анна нахмурилась

– Парень тоже так решил, – продолжил Михаил, – и чтобы успокоить, сказал тому сударю, что вы у нас, репортаж о жизни цыган пишете. И ведь не соврал, шельмец! Вы, и правда, у нас!

– Я две ночи дома не была, а под утро с цыганами вернусь. Что люди подумают? – Анна вздохнула.

– Я вашего редактора знаю, – успокаивающе махнул рукой Михаил. – Мы у Павла Михайловича не так давно в доме играли – музыкальный вечер был. Очень душевный человек, умный. Да и память у него хорошая – если надо, передам привет и замолвлю словечко.

Фёдор сидел на мешке, протянув к костру уставшие ноги. Михаил подошел и протянул Анне пальто, а Фёдору старую шинель.

– Накиньте, вечера уже холодные, а нам тут до утра быть. Ночью мы лошадей через поле не поведем.

Он сел между ними и протянул Фёдору фляжку с коньяком.

– Ну, рассказывай, где пропадал, да так, что тебя даже Евдокия найти не смогла.

– Где был, рассказать не могу, не моя это тайна, а вот что было перед этим – есть история. Она и вам интересна будет.

– Понимаю, вы, ведуны, мешкаро, про свои дела всегда только полслова говорите.

– Мы рядом с Арбатом были, когда на нас навья напала.

– Умертвие? В самой Москве? – Михаил оторопел, взял из рук Фёдора фляжку, сделал глоток и, не глядя, протянул Анне. Та настороженно приняла.

– Оно самое. И я смог узнать, что вызвал ее уже известный нам Марко.

– Ты погоди пока про него. Старики говорили, что навьи это не просто мертвяки, это память о боли. Или о зле. Страшное дело, если эта тварь по Москве бродит.

– Уже не бродит, – Фёдор усмехнулся.

– Силен, – Михаил посмотрел на него с уважением. – Значит, говоришь, колдун тот, что Маришку привораживал, еще и такой чернью занимается?

– Выходит так. Правда, я не уверен, что он специально ее вызывал.

Михаил покачал головой, потянулся к огню, подбросил ветку. Пламя треснуло и снова затихло.

– Ага. Сделать хотел козу, а получил грозу, – пробормотал он. – Только то, что он там хотел – это уже никого волновать не будет, если от молнии дом сгорит.

Фёдор не ответил. Он смотрел в огонь, будто что-то еще видел в танце языков пламени – не прошлое, не будущее, просто что-то за гранью слов.

Анна устроилась поудобнее, закутавшись в пальто. Ее глаза уже слипались, но сознание еще цеплялось за последние фразы. Посидели так еще немного, не двигаясь и не нарушая тишины. Потом Михаил встал, потянулся неторопливо.

– Пора, – сказал он. – Ночь долгая, а под утро холод сильнее. Пойдем, устрою вас.

Костер потрескивал, будто хотел что-то сказать, но они уже уходили, унося с собой тепло, тревогу и ту тень, что осталась между словами.

По делам его

Марко сидел в своем кабинете, в небольшой квартире, которую он снимал на Поварской. Одетый в домашний халат, он, обложившись книгами и блокнотами, что-то выписывал в большую тетрадь.

– Хозяин в поисках ответов? – раздался в его голове насмешливый голос Тарнуса.

Марко поморщился и сказал вслух:

– Такой способ контакта меня отвлекает. Ты же достаточно силен, чтобы твой голос я мог слышать физически, а не только через канал в моем ментальном теле.

– Это меня сильно утомляет, – раздался ворчливый голос уже из кресла рядом со столом Марко. – Я еще понимаю – во время сеанса, когда нужно впечатлить людишек, но тут… Это больше потворство твоим капризам, Марко, чем необходимость.

– Зато это не мешает мне думать, а твои силы мы подпитаем уже завтра, на очередном сеансе.