– Вер. – Артем заглянул ей в лицо. – А ты это за чистую монету, да? Призраков с шестами по правде боишься? Кажется тебе. Тут померещилось, там причудилось. Сама говорила, что впечатлительная. Не будь ты впечатлительная – не влюбилась бы так в заброшки, не писала бы столько про «город-одуванчик»… Да, я на тебя подписан. Тут для тебя вдобавок другая планета, это ж не в соседнюю область переехать. У меня знакомый в больничке в соседнем районе работает, сходи к нему, успокоительного выпишет и прочего… от кукухи.

– Я что, по-твоему, чокнутая?

– Я к нему сам ходил.

– А ты зачем?

– Я ж айтишник, – нарочито серьезным тоном объяснил Артем. – Тоже бездельник вроде тебя. А когда человек не трудится в поте лица, как все, на стройке, в шахте – у него кукуха едет.

Он завел мотор, а Вера опять тихо засмеялась.

– Знаешь, я и раньше таблетки эти пила, от кукухи. В Москве еще, думала, тут не понадобится, новую жизнь начну.

– А что у тебя там-то было? Тоже покойники по лестнице шастали?

Вера задумалась. Три врача поставили ей три разных диагноза, и все как-то не очень располагали к перспективам счастливой совместной жизни. Длинные такие диагнозы, для человека, не слишком знакомого с проблемами ментального здоровья, – пугающие, а для знакомого – очень уж расплывчатые. И галлюцинаций у нее не было уже очень давно, с первых курсов института, наверное.

– Да так… неврозы всякие, тревожность.

– Вот видишь – тревожность. А ты по кладбищам шаришься.

Вера обернулась и посмотрела в окно сзади. За ним, удаляясь, покачивались кладбищенские шесты.

К врачу Вера ходила почти крадучись, у дверей больницы долго озиралась, чтобы убедиться, что поблизости нет никого из соседей. Знакомый Артема оказался рано облысевшим пухляшом, немного суетливым, но внимательным. Вере он чем-то напомнил этого, и, приглядевшись, она поняла, что дело в ясных, почти прозрачных голубых глазах. Она рассказала врачу больше, гораздо больше, чем Артему, о некоторых моментах все равно благоразумно умолчав. И потом ревниво следила, как пухляш выводит в заключении: «Сознание ясное, на вопросы отвечает четко. Функции памяти не изменены, интеллектуальный уровень не изменен. Критические замечания к своему состоянию воспринимает адекватно».

Пухляш успокоил Веру, что от резкой смены обстановки бывает и не такое, заверил, что госпитализация ей ни при каких обстоятельствах не грозит, рассказал смешную историю о местном пациенте с лунатизмом, который как-то ночью съел всю имевшуюся в холодильнике колбасу и временно переехал в отделение гастроэнтерологии. Потом выписал три вида таблеток. Это было немного – когда-то Вере приходилось выпивать на ночь целую пригоршню.

Выйдя с пакетиком из аптеки, Вера увидела на другой стороне улицы старую, явно оставшуюся еще с советских времен вывеску «Парикмахерская». Отправилась туда и попросила срезать к чертовой бабушке все цветные косички. Это давно пора было сделать, они отросли и растрепались. Получилась симпатичная короткая стрижка, которую явно довольная своей работой парикмахерша все ерошила перед зеркалом, укладывая то на один бок, то на другой. Вера с легким удивлением разглядывала свои золотисто-русые волосы – после многолетних экспериментов с разными красками она успела забыть, какого они на самом деле цвета.

– Хотите, мелирование сделаем? – спросила парикмахерша.

– Не надо, и так хорошо. Красивый же цвет, правда?

– Очень красивый. У вас прекрасный оттенок, такой… медовый.

– Медовый, – с удовольствием повторила Вера, и по языку как будто разлилась легкая сладость.

Артем был немного озадачен ее новым обликом, тоже, как парикмахерша, потрепал медовые волосы, а потом сказал, что так даже лучше. Зимой выскользнет косичка из-под капюшона – и заиндевеет, хоть отламывай, а летом Вера вечно цепляла на заброшках какие-то веточки и репьи.

Вера начала пить таблетки, несколько дней ползала, как сонная муха, протягивала руку за солонкой или телефоном – и задремывала на несколько секунд, пытаясь ухватить пальцами воздух. Потом приходила в себя и понимала, что солонка дальше или левее. Артем говорил, что она похожа на сомнамбулу, и закрывал на всякий случай окна на шпингалеты, хоть она и объясняла ему не один раз, что хождение лунатиков по карнизам и крышам – миф и что она не лунатик, это побочный эффект от таблеток, который скоро пройдет.

* * *

Может, это и сейчас из-за таблеток, думала Вера, еще одним крошечным рывком подтаскивая продрогшее тело ближе к тумбочке, на которой хранились беруши. Смешала с алкоголем или забыла, что уже приняла положенную на сегодня дозу, – и приняла их еще раз. И все это полусон, тумбочка совсем не здесь, Вера ползет в противоположную сторону, к стене, или вот-вот свалится на пол. А шаги, скрежет и, может, даже холод ей просто снятся. Полусон – странная штука, почти волшебная, с непривычки ее и за осознанное сновидение принять можно, и за путешествие по «тонким мирам». Половина сознания бодрствует, половина спит, а мозг соединяет воспринимаемое и с той и с другой стороны, как умеет.

Может, это просто полусон, надо потерпеть, постараться заснуть полностью, и тогда все пройдет. Через пару часов она проснется окончательно, все вспомнит и долго будет чесать стриженый затылок, удивляясь играм собственного разума.

Грузные шаги, за которыми неизменно следовал скрежет, создавая ритм какого-то биомеханического вальса – «раз-два-три, раз-два-три», приблизились. Кто-то тяжело сел на кровать совсем рядом, в полуметре от Вериного лица. Ни дыхания, ни движения, только холод.

– Я не сниму маску, – хрипло прошептала Вера. – Я буду угадывать…

* * *

Наконец препараты вроде бы начали действовать как надо. Вера стала чуть менее шустрой и говорливой, зато больше не шарахалась от каждой тени и не оборачивалась испуганно на скрежет качелей во дворе. Ей казалось, что тексты в ее блоге получаются уже не такими остроумными, будто мысли замедлились и поскучнели, поэтому Вера сосредоточилась на роликах и фотографиях. «Город-одуванчик» цвел и приносил плоды, подписчики прибавлялись, все с нетерпением ждали впечатлений от первой в Вериной жизни полярной зимы – хоть до нее и было еще далековато. Они с Артемом съездили в очередной заброшенный поселок, Вера наснимала кучу материалов и теперь азартно с ними возилась.

А потом, ночью, когда они лежали рядышком в кровати и Артем гладил ее по голой спине, Вера увидела, как за окном быстро всходит большая золотистая луна. Не успев удивиться красоте и скорости зрелища, она вдруг заметила, что за луной тянется железная палка, услышала знакомый скрежет по стене и поняла, что это позолоченный круг на шесте, блестящий, совсем, наверное, новый. Снаружи скреблось и шуршало, пара пухлых пальцев – на одном большой перстень, такие любила Верина бабушка, – легла на карниз.

– Ты видишь? – отрешенным, ничего не выражающим тоном спросила Вера.

– Что?

– Там, за окном. Круг на шесте, золотой. А вон рука. И лицо, смотри, лицо показалось, тоже круглое, и очки… такие… как у учительницы…

– Вера, это луна. – Артем повернул ее к себе. – Сегодня суперлуние, везде же писали.

– Луна… – Вера снова попыталась взглянуть в окно, но Артем набросил ей на голову одеяло, а сам встал и быстро задернул шторы.

– Это луна, – уговаривал он. – Спи. Потом еще раз к доктору сходишь. А пока давай спать, пожалуйста. Мне завтра вставать рано.

Вера уткнулась лицом в подушку и замолчала, а через минуту услышала тихий размеренный храп.

На следующий день Вера встала совсем рано, вместе с Артемом. Тот чмокнул ее в губы и ушел, а Вера достала из холодильника все запасы мяса и принялась готовить холодец. Она с остервенением рубила кости, чтобы голяшки влезли в кастрюлю, вычищала ножом пленки, процеживала бульон. От густого мясного духа, наполнившего квартиру, кружилась голова, воздух, казалось, стал вязким и жирным, капельки пота на сосредоточенном Верином лице были маслянистыми на ощупь. Надо выпить еще таблетку. Лавровый лист, перец, морковь, горошек. Артем говорил, его мама всегда клала в холодец зеленый горошек. Тапки хлюпали по лужам на линолеуме, ошметки мяса прилипли к кухонному гарнитуру, один, с острым кусочком желтоватой кости, улетел на потолок, и Вера счистила его черенком швабры. Пожалуй, бокал вина не повредит. И второй тем более. Горячие волокна свинины и говядины обжигали пальцы, но Вера разбирала их старательно и торопливо, не дожидаясь, пока они хоть немного остынут, и не обращая внимания на боль.

Наконец Вера разлила густое варево по эмалированным емкостям. Двух имеющихся не хватило, но в кладовке неожиданно нашелся блестящий, чистенький больничный лоток в форме почки. Посмеявшись, Вера хорошенько промыла его, залила туда оставшуюся часть холодца и вынесла все на балкон. По балкону она шествовала медленно, глядя прямо перед собой, точнее – на холодец. В холодце точно ничего такого не примерещится.

Когда Артем вернулся домой, Вера сидела за столом в старательно вымытой кухне и открывала вторую бутылку вина. В холодильнике стояло еще несколько – после первой идти в магазин напротив было уже не так страшно. Вера молча достала еще один бокал и щелчком отправила его на противоположный конец кухонного столика – не упал он только каким-то чудом. Артем повел носом – все вокруг было пропитано ароматом крепкого бульона и приправ.

– Я приготовила холодец, – сказала Вера. – Наверное, уже почти застыл.

– Не люблю холодец, – пожал плечами Артем и тоже налил себе вина.

– Почему? Ты же говорил, мама всегда его по праздникам готовила. С г-горошком…

– Готовила. Но я же не говорил, что он мне нравится. Так, съедал кусочек, чтоб маму не обижать.

– Но я… я весь день его делала…

Вера растерянно посмотрела на свои обожженные, порезанные пальцы, ополовинила бокал и сказала:

– Нам надо уехать.

– В смысле, куда уехать?

– Куда-нибудь. В Питер, в Москву, только подальше отсюда. Подальше от них. Они обиделись, они теперь не отстанут. Я все равно не выдержу здесь зиму. Когда полярная ночь и их заметает. А они тянутся к теплу, идут на свет…

– Тебе просто надо подлечить голову, и все пройдет.

– Я не чокнутая! – закричала Вера, резко встала и отошла к окну. Пустая бутылка из-под вина, стоявшая под столом, покатилась по полу. – Я больше не могу здесь, не могу. Давай уедем, пожалуйста…

– Ну… – Артем вздохнул. – Уезжай, раз так.

– А ты?

– Я не поеду… прости. Это как-то… – Зажурчало вино – Артем наливал себе еще. – Я здесь вырос. У меня здесь все. Работа, друзья, это… это мой город. Я люблю Воркуту, тундру люблю. А заброшки, а морошка… тьфу ты, в рифму получилось. – Он нервно засмеялся.

– Но в Москве возможностей больше! А в Питере красиво и все сумасшедшие. Там ГПТ живет… Начнем все заново, с чистого листа, а сюда приезжать можно.

– Думаешь, все мечтают к вам уехать, в Москву с Питером? Кто мечтал – давно уехал. А мое… мое – здесь, понимаешь? Не хочу я с чистого начинать, мне все нравится.

– Значит, не поедешь?

– Не поеду, – уверенно и больно отрезал Артем.

– А я?.. – Вера сморгнула слезы. – Я думала, ты меня…

– Ну… – Если бы Вера не стояла к Артему спиной, то увидела бы, как тот отводит взгляд и прикусывает губу. – Мне с тобой классно. Без тебя, наверное, не очень будет.

– Не очень…

– Никуда я не поеду. Вер, я правда хорошо к тебе отношусь, но…

Произнесший эти слова голос будто раздвоился, будто заговорили одновременно Артем и этот. К Вере опять хорошо относились. Очень хорошо относились.

Вера шагнула к столешнице, выдернула из подставки нож – тот дрогнул и звякнул в ее руке. Потом взяла чистую тарелку, улыбнулась сквозь слезы:

– Ну холодец-то будешь?

– Нет.

Тарелка врезалась в стену рядом с головой Артема, разлетелась на четыре куска и мелкую фарфоровую пыль. А потом Вера бросилась к нему и ударила ножом в живот – раз, и еще, и еще.