– Нет, государь император. Если ограничиться портом Гипериона, нам потребуется много лун на разгрузку, и за это время большая часть товаров испортится. Если ты позволишь нам выстроить новый порт менее чем в дне езды отсюда, я завалю твои улицы специями и фарфором. Даже нищие будут красоваться в шелках. – Я опять опустился на колени и положил руку на сердце. – Клянусь Архангелом и Двенадцатью святыми, что ни одна душа не останется голодной. Мы заполним зерном все амбары отсюда и до Пасгарда. Бушель пшеницы будет стоить десятую часть от того, что стоил, когда на этом троне сидел твой отец.

Иосиас в раздумье опустил взгляд, и тогда я заметил, что император босой. Я припомнил, что таков был обычай апостола Партама. Он смотрел на собственные босые ноги, таким образом напоминая себе, что по-прежнему человек, несмотря на почет и высокий статус.

– Ты поешь такую сладкую песнь, – сказал император. – Честно говоря, с тех пор, как вернулся в эти стены, я не могу спать и всю ночь беспокоюсь о судьбе людей. Сквозняки в этих залах все холоднее. А ученые говорят, что урожай ничтожен и каждый восьмой не переживет эту зиму.

Он был добрым человеком, этот Иосиас. По его измученному лицу было видно, как сильно он тревожится о нуждающихся.

– Это так печально. Подлинная трагедия. – Он сурово взглянул мне прямо в глаза. – Но именно она и нужна Крестесу.

– Прошу прощения? – удивился я.

– Страдание делает нас сильными – это как огонь, выжигающий сор из золота. А такие излишества, как ты описываешь, лишь ослабят нас и откормят для сирмян, которые придут поживиться.

Я старался скрыть удивление.

– Прости, государь император, но как же вы будете воевать с сирмянами, когда армия и народ умирают от голода?

– Наше чрево наполнит вера. Или ты забыл священные песнопения?

Я едва мог поверить своим ушам. Было ясно одно: взывать к его здравому смыслу – все равно что плыть по морю против ветра. Благочестие полезно в разумных дозах. Но когда тонешь в нем, как этот человек, оно туманит разум, подобно жинже.

Этот день, похоже, станет одним из самых неудачных в моей жизни. Если я не исправлю курс корабля, мы окажемся в водовороте, который сами и создали.

– Твой народ окружен неверными всех сортов, – сказал я. – Твою землю топчут племена рубади и отряды наемников, поклоняющихся только золоту…

– А кому поклоняется твоя Компания?

– Архангелу, как и вы.

Взгляд Иосиаса стал лишь пронзительнее.

– Ты, должно быть, отплыл в Крестес много лун назад. Дай-ка угадаю – в тот день, когда узнал, что умер мой отец?

Он не ошибся. Мы действительно начали приготовления к этому рискованному предприятию в тот самый день, находясь в порту Вахи, самого западного города Аланьи. А победа сирмян на Сир-Дарье только сделала наше стремление более неотложным. Ведь возможности никого не ждут, как и сумерки.

– Старый яростный лев наконец-то пал, – продолжал император, – и ты решил, что найдешь на троне мяукающего детеныша. Жаль тебя разочаровывать, но Крестес не какая-то блудница, которую можно купить за блестящих слонов. Нет, пока на троне сидит Сатурнус. Может быть, благодаря Михею ты и купил эту встречу, но Священная империя не продается.

– Светлейший, я не прошу Священной империи, только клочок земли.

– Светлейший? – Иосиас задрал ступни так, что подошвы оказались прямо перед нами. – Селукская манера обращения. Ты пробыл на востоке так долго, что сам запутался? Думаешь, мы такие же, как те беспутные царства? – Он усмехнулся и покачал головой. – Похоже, священник в тебе потерялся в море. Я вижу перед собой лишь неверного, который желает вести дела в моих владениях, будто он здешний лорд. Ты думаешь обольстить меня своими кораблями с сокровищами, чтобы я даровал тебе имение, как даровал представителям самых древних семей, чей род восходит к апостольским временам? Чья кровь оросила ту землю, которую они берегут?

Я почуял запах вонючих ног, хотя при таком расстоянии между нами, вероятно, это было лишь воображение.

– Мы хотим торговать в подходящем месте. И ничего больше.

– В подходящем месте. – Иосиас неожиданно встал. – Позволь научить тебя кое-чему прежде, чем прогнать с глаз долой. Мой отец правил так долго именно потому, что умел поддерживать равновесие. Лорды владеют землями, но не могут иметь ни войска, ни кораблей. У воинов есть армии и корабли, но землей распоряжаться они не могут, а в дальнейшем я запрещу им распоряжаться и кораблями, чтобы безрассудство Михея не повторил какой-нибудь другой честолюбивый безродный пес. У торговцев есть корабли, зато нет ни армии, ни земель. У каждого из вас есть границы, и вы должны оставаться внутри них. Только я, император, могу иметь все.

– Я понимаю, но…

– До меня дошли вести, что Компания контролирует огромную территорию в нагорье. Вы похожи на взгромоздившегося на гору пса, который истекает слюной, глядя на лежащий внизу кусок сочного мяса. Не бывать тому, чтобы с гор на меня глазели страдающие манией величия торгаши. Вы передадите свои владения императорской армии.

Мы много лун сражались против Черного фронта, чтобы захватить эти территории. Об их передаче не может быть и речи.

– Мы заплатили за эти земли кровью. Ты сам говорил, что крестейская кровь бесценна. Наша тоже.

Мне хотелось уйти отсюда, оказаться за дверью. Вернуться в деревянный покой «Морской горы».

Но я не трус. Я сталкивался лицом к лицу с султанами и набобами. Я смогу противостоять императору.

– Ты мне отказываешь? – Иосиас сделал шажок ко мне. – Я повторю еще раз, последний. Передай занятое вами нагорье императорской армии.

Я заглянул прямо в яркие карие глаза:

– Мы их не отдадим.

Он отвернулся:

– Отныне саргосской Компании Восточных островов не дозволено использовать порт Гипериона. Я направлю проверяющих в ваши конторы в Саргосе, чтобы убедиться в правильной уплате налогов со дня основания этой Компании. Надеюсь, ваши документы в порядке.

– В дни основания Компании Саргоса даже не подчинялась Крестесу, – с сомнением сказал я.

– Саргоса подчинялась Крестесу с момента закладки первого камня. Вы мои слуги, и ничего более. Когда мое войско прибудет в горы, мы постараемся, чтобы вы больше об этом не забывали.

Похоже, он хочет нас уничтожить. Мы могли сделать его богатейшим правителем на земле. Но этот босоногий глупец настаивает на собственном выборе.

Теперь наш черед показать ему последствия неправильного решения.

7. Михей

В предместья Гипериона мы приехали голодными и уставшими, когда солнце тонуло в равнинах на западе.

Луговые ворота выходили на юго-восточные равнины, питавшиеся водами Партамской бухты. Металлические ворота шириной в десять лошадей и высотой в пять были открыты и не охранялись, приглашая войти любого желающего.

Мы застряли в толпе. Воняло немытым телом и сточными канавами. Мы находились в Ступнях, одном из четырех районов Гипериона. Император жил в Голове, Сердце служило домом этосианской церкви, а Ладонь предназначалась для лордов, князей и экзархов.

Все остальные жили здесь, в Ступнях, хотя район не так уж плох, каким казался на первый взгляд. Здесь были и приятные, и не очень приятные места. Дома стояли невпопад, часто перегораживая улицы, потому что люди строили здесь что хотят и где хотят. Пока не наступаешь никому на ноги, ты мог делать с арендованным участком все что заблагорассудится, невзирая на указания имперских чиновников. Здесь же находился и порт, яркие паруса украшали восточный горизонт.

Мне нравились Ступни. Многочисленные воспоминания юности об этом месте скрашивали мне печальные времена. Я знал, в каких постоялых дворах стены в кровавых пятнах и водятся клопы в постелях, а в каких нет. Вот только денег у нас не было ни на те ни на другие.

– Можно продать вот это. – Мара показала надетый на тонкое запястье браслет из золотых слонов с крохотными сапфировыми глазками. – Его дал мне Васко. Сказал, это подарок какого-то набоба, а значит, он стоит приличных денег.

Я никогда не встречался с набобом, но видел сокровищницы дожа Диконди. Говорили, что в тех сокровищницах лежат драгоценности, созданные из звездного огня. А этот браслет вполне уместно смотрелся бы среди захваченных у дожа богатств.

Мы стали искать ювелира. Пришлось идти пешком в приличную часть Ступней, прилегавшую к высокой стене, которая отделяла ее от Головы. Потребовался час, чтобы пройти через весь город, и к тому времени мы вчетвером уже были готовы просто упасть на мостовую. На Принципа бросали странные взгляды: не часто увидишь десятилетнего ребенка с аркебузой за спиной. По крайней мере, не здесь. В племенах рубади в приграничных землях такое было не редкостью.

Мы нашли лавку, наполненную недавно отполированными драгоценными камнями и металлами. Продавец говорил со стальным семпурийским акцентом. Лавку охранял десяток мужчин с арбалетами. Вывеска гласила «Дукас и сыновья».

Я предоставил Маре торговаться, а сам ждал с детьми. Я умел только брать, а не торговать, продавать безделушки на рынке – женская работа. Мара вернулась от ювелира с кожаными мешочками, в которых лежали золотые, серебряные и медные монеты.

Я взял золотую. На меня смотрели лицо Иосиаса и четыре глаза Цессиэли. Безвольными руками Иосиас прижимал к груди императорский скипетр.

Монета весила меньше привычного.

– Видимо, это солидус половинного веса, – сказал я. – Клянусь, монеты с каждым годом становятся все легче.

– Новый стандарт. – Мара спрятала кожаные мешочки в купленную у ювелира сумку. – И виноват в этом ты.

Ну конечно, кто ж еще. Мои войны поглотили больше золота, чем экзархат Семпурис добыл за десять лет.

– Но я почти победил. Мы проиграли из-за Ираклиуса.

– И что же ты завоевал?

– Земли, принадлежащие нам по праву. В отличие от золота, территории не добыть на рудниках. И в лавке не купишь. Их можно только заработать кровью.

– И что же в конечном счете ты заработал, пролив столько крови?

Мне не нравился ее насмешливый тон, как и презрительный взгляд. Но Мара – не один из моих воинов. Я не могу ее приструнить.

– Ничего, – признал я.

Мимо с хохотом прошла группа моряков, от них несло потом и солью, а на боках раскачивались толстые кошельки.

– Неправда. Твое кровопролитие принесло много горя двум континентам. Не прибедня… – Глаза Мары округлились. – А где дети?

Я обернулся. Они только что стояли за нами, а теперь пропали. Я посмотрел в одну сторону и в другую, но не заметил их в толпе.

– Ана! Принцип! – в панике закричала Мара.

– Тсс! – сказал я. – Не привлекай внимания.

Проигнорировав мои слова, она продолжала кричать:

– Ана! Принцип!

Я бегом проверил прилегающие улочки и переулки. Проклятье! Дети такие непредсказуемые, непонятные существа. На боковой улице я чуть не столкнулся со священником, который рассматривал прилавок с церковной утварью. Мое внимание привлек кусок черного металла. Он напомнил о моей металлической руке.

– Ана! Принцип! – не унималась Мара.

Я помчался по другой боковой улице, где располагались портные. Платья и халаты всех расцветок из всевозможных тканей, от мягчайшего шелка до самой суровой шерсти, висели на деревянных манекенах, выстроившихся вдоль улицы, как армия в засаде.

Я грубо растолкал покупателей. В конце улицы я заметила мальчика и девочку. Ана держала подол платья, а Принцип стоял рядом и озирался, словно охранял ее.

Из переулка к нам спешила Мара.

– Клянусь Архангелом! – Покрасневшие лоб и щеки Мары покрылись потом. – Думаешь, ты причинила мне не достаточно страданий?

Ана молчала, не спуская глаз с платья.

– Не уходите далеко, – добавил я. – Нас наверняка ищут люди Васко. Они могли вас схватить.

– Я сама справлюсь с дочерью. – Мара схватилась за стену, чтобы не упасть. – Можем мы просто найти место для ночлега?

Но Ана вцепилась в платье.

– У нас же найдется лишний солидус? Это платье мне как раз впору.

– Ты совсем выжила из ума? – сказала Мара. – Чем я заслужила такую пустоголовую дочь?

Ана помрачнела: