Пусть эти существа и отказывались признавать очевидное, они в нас нуждались. А если твои способности могут пригодиться, на них есть и цена.

Все ценное всегда в дефиците. Если бы мы питались травой, мир превратился бы в пустыню. Если бы мы пили соленую воду, он стал бы суше пыли.

– Мы не такие, как вы, купец.

Таурви выгнула шею и улыбнулась.

Я не стал напирать. Я знал, что Таурви любит притворяться. Оборотням это нравится. Поэтому, предложив ей принять облик внучки Эстевао, я понимал, что Таурви это доставит удовольствие.

Но это значило, что я что-то ей должен. Таурви не продает, а дает взаймы. Ее услуги привели меня куда дальше, чем я смел мечтать. Но придет время, и она потребует плату.

Кстати, о долгах. Кое-кто ожидал меня в каюте.

В расшитой изумрудами парче и тюрбане из золотого шелка в кресле сидел Лаль Сет с бокалом роншарского розового вина в руке.

– Легок на помине. – Я устроился за письменным столом. – Мне нужен твой совет. Что подарить императору, когда я с ним увижусь?

– Он же твой император. Ты должен знать, чем ему угодить.

– Я плохо это умею. Вот почему я не пользуюсь успехом у женщин, по крайней мере у тех, кто не называет свою цену. Подарок должен затронуть душевные струны, верно?

– А еще он показывает возможности дарящего.

– Скажи, что бы ты подарил своему господину, шаху Бабуру?

Лаль усмехнулся, обнажив золотые и платиновые зубы:

– Десять тысяч юных рабынь со всех восьми уголков света. Тысячу верблюдов с грузом рубинов, сапфиров, алмазов и изумрудов. Двадцать тысяч боевых слонов, восемьдесят тысяч кашанских кобыл…

Я поднял руку:

– Вряд ли император Крестеса видел больше десяти рубинов за раз. Или десяти слонов, если уж на то пошло.

Лаль засмеялся:

– Последний посол Бабура приехал в Крестес с даром из семисот рубинов. Увы, слонов он не привез.

– Вы, кашанцы, разбрасываетесь рубинами направо и налево, как песком. Неужели ты не понимаешь, что так вы только понижаете их ценность?

– Думаешь, шаху Кашана не все равно, сколько будут стоить серьги, которые сделают на другом краю земли?

Это вряд ли, но лично меня бо́льшую часть жизни это заботило. Именно так я и сделал себя и совладельцев Компании богатыми. Когда-то совладельцы Компании Восточных островов не были богачами. Мои наниматели – не лорды, князья или экзархи, а кузнецы, кожевенники или плотники.

Но у скромных, работящих людей не бывает много лишнего серебра. Поэтому, чтобы купить долю в Компании, они обращаются к банкирам.

Половина Саргосы в долгу у банкиров вроде Лаля Сета, хотя он и выходец из Кашана. У меня нет таких денег, как у него. Даже все юнанские банкиры, вместе взятые, с ним не сравнятся. Вот почему я часто предлагал в обмен нечто нематериальное.

– Я подарю императору то, что он не купит и за тысячу кораблей с сокровищами.

Лаль поднял кудрявую бровь и глотнул розового вина.

– Такого не существует, друг мой. Все можно купить за серебро и золото. Вопрос лишь в цене.

– Но не в этом случае, – просиял я.

– Дай угадаю. Еще один пленник, которого ты пытаешь?

Я откинулся назад и поднял брови, признавая его правоту.

Лаль поставил бокал на стол.

– Что касается этого, я должен кое о чем тебе напомнить по-дружески. Мы здесь уже почти две луны, и только сейчас нам открыли дверь в Высокий замок императора.

– Первое плавание Компании Восточных островов заняло одиннадцать лет. Но принесло десять тысяч процентов прибыли.

– Мы не столь терпеливы, а это не просто плавание. Крестейцы – гордый народ. Они не готовы вот так продать свой флаг чужеземному головорезу.

– Ты же сам сказал, все имеет цену. А я скажу тебе вот что. Все имеет свой срок, и срок Священной империи подходит к концу. Люди подчинятся нам, потому что мы предложим им кое-что получше.

– У всего и впрямь свой срок. Ты прав, Васко деи Круз. Скоро наступит зима. Я никогда не видел снега, но мне сказали, что эта река замерзнет. И я готов поставить все свои дворцы в Роншаре на то, что многие люди тоже замерзнут. А если их не доконает холод, то доконают пустые животы. Ведь в этом году не хватало людей, чтобы сеять зерно и собирать урожай, – все были заняты в неудачных походах.

– К чему ты клонишь? – спросил я.

– Покупай дешево – продавай дорого. Сейчас самое время купить Священную империю Крестес, пока она стоит на коленях. Если будешь тратить время на то, чтобы разбойничать и по неизвестным мне причинам пытать священников, Крестес восстановит силы, как уже не раз случалось, и тогда будет слишком поздно. – Он сжал латианские молитвенные четки в кармане халата. – Позволь выразиться еще конкретнее. К концу зимы мне нужен свой порт в одном дне пути от Гипериона. А рядом с портом – крепость. А внутри крепости – три тысячи лучших аркебузиров. Пусть будет пять тысяч. А больше всего я хочу, чтобы император, патриарх и вся знать кормились с наших щедрых рук.

Я тоже всего этого хотел. Но это было лишь средство достижения цели. Это было служение. Нет, религия.

Этого я Лалю сказать не мог.

– А если у меня не получится?

– Тогда Дом Сетов найдет кого-нибудь другого, у кого получится.

Он не упомянул, что я в таком случае буду болтаться вверх тормашками на носу собственной «Морской горы», пока какая-нибудь морская тварь не откусит мне голову. И мою команду ждет не лучшая судьба. Думаете, завоеватели жестоки? Только потому, что вы никогда не встречались с банкирами.

– Банкиры из Дома Сетов получат прибыль со своих вложений, – любезно улыбнулся я. – И впервые в истории этой прибылью станет целая империя.

Точнее, ее зловонный труп.

3. Михей

В следующий раз, когда целитель-альбинос начал запускать в мою комнату газ, я задержал дыхание. Голова закружилась через минуту. Через две захотелось уснуть. Через пять я напрягся изо всех сил, чтобы не вдохнуть.

Через семь минут меня спас от потери сознания скрежет открываемой двери.

Склонности к актерству я никогда не имел, но спящим может притвориться любой дурак.

Я почувствовал, что меня подняли и бросили на носилки. И вынесли из комнаты, болтая на саргосском. В коридоре дул холодный сквозняк, предвестник скорой зимы.

Отойдя совсем недалеко, они опустили меня на холодный каменный стол и ушли.

Я открыл глаза.

Прямо на меня смотрел единственным глазом ангел Принципус. Я припомнил, какой великолепной и яркой была когда-то эта мозаика. Щупальца ангела обвивались вокруг весов, на которых в День суда он взвесит все наши добрые дела и грехи.

Я оказался в подземном молельном зале, но сейчас он пропах кровью и превратился в руины. Я молился здесь прежде, шестнадцать лет назад. Помню Мириам на коленях у алтаря, ее темные, заплетенные в косы волосы. Помню, как она обернулась ко мне, взгляд был одновременно и невинен, и полон скрытой похоти. Ее соблазнительный смех зазвенел у меня в ушах.

Они скоро вернутся. Сейчас не время для воспоминаний.

Справа стоял латунный поднос с инструментами целителя, несколькими пустыми стеклянными флакончиками, иглами и нитями из мягкого стекла.

Приближались шаги, я прикрыл глаза, притворяясь спящим. Двое мужчин. Я узнал слабый голос целителя-альбиноса. Казалось, он напрягал горло, хотя почти не издавал звуков. Другой голос звучал сильнее и был не так хорошо знаком.

Альбинос воткнул в меня иглу. Я не дрогнул. Из моей руки потекла кровь, как будто ее высасывали.

На краткий миг я приоткрыл один глаз. Надо мной стоял темнокожий человек, и его губы были в крови.

Они говорили на саргосском, но мне удалось разобрать имена. Темнокожего звали Ионас, или Ион, – распространенное этосианское имя. Целителя-альбиноса – Хит, языческое темзийское. Должно быть, темнокожий был лабашцем, а альбинос – темзийцем. Похоже, у Васко разношерстная команда.

Но никогда в жизни я не встречал темзийца-целителя. Темзийцы живут в промерзших горных пещерах и убогих лесных деревушках, их племена без устали воюют друг с другом. Они искусно владеют булавами и топорами, а вовсе не знаниями о снадобьях и кровопускании.

Происхождение альбиноса трудно было определить по внешности. Его лицо, мало того что белое, имело странную форму. Какую-то незнакомую.

Жутковатую.

Я приоткрыл глаз. Теперь оба лица были повернуты в другую сторону и обращены к кому-то другому.

Мальчик. Лежит на полу. Я сразу узнал его вьющиеся светлые волосы.

Тот мальчик, что меня подстрелил.

Его звали Принцип. Зеленые глаза были закрыты, но все-таки он дышал.

Они укололи ребенка иглой. Он не издал ни звука. Потом вставили конец нити из мягкого стекла в бутыль с моей кровью, а другой воткнули мальчику в руку. Моя кровь потекла в него.

Но мальчик не выглядел раненым. И непохоже, чтобы нуждался в крови.

Тогда зачем они его лечат?

– Матушка! – позвал он на крестейском и внезапно открыл глаза. Его не удосужились усыпить газом. Вероятно, не рассматривали десятилетнего мальчика как угрозу. Хотя из всех, кто пытался меня убить, он один приблизился к этой цели.

Он смотрел на Принципуса, все шире распахивая изумрудные глаза. Они так напоминали глаза Ашери.

Ион вдруг обернулся, взгляд слезящихся глаз остановился на мне. Я надеялся, что успел вовремя зажмуриться. Хотя этот человек казался слепым, похоже, он видел. Всю его одежду покрывали кровавые руны.

Я слышал о колдунах, которые пользуются кровью, как писцы чернилами. Говорили, что родом они из Лабаша и Химьяра, двух земель, опустошенных кровавой чумой. Те истории о них, что я слышал, слишком страшные, чтобы быть правдивыми: реки и озера, полные крови, цветы с глазами, деревья, которые поют сводящие с ума песни, и облака, формой и цветом как человеческое сердце. От подобных ужасов человек либо станет сильнее, либо сойдет с ума, а возможно, и то и другое.

– Матушка, – опять позвал мальчик. – Матушка Мара. Я должен помочь матушке Маре.

– Все хорошо, сынок, – произнес Ион с мелодичным крестейским акцентом. – После этого мы отправим тебя к матушке Маре.

Что за матушка Мара? Они держат здесь женщину? Но с тех пор как наемники разграбили монастырь, его больше нет.

– Если еще раз причинишь ей боль, я всажу тебе пулю в сердце, – сказал Принцип.

Ион разразился утробным смехом:

– Мы не причиняем ей зла, малыш. Иногда лекарство может вызвать тошноту – ненадолго. Мы хотим лишь спасти ее. Она одна из нас.

– Нет, она не такая, как вы.

Снова смех Иона. Я не чувствовал в нем ни тревоги, ни страха.

– Вот тигренок. Лежи тихо, расслабься. Смотри мне в глаза и считай в обратном порядке от десяти. Ты ведь знаешь цифры? Если нет, тогда думай о рыбах, которые падают с неба, когда идет дождь. Представь, как они собираются в кучи на крышах.

Он был больше похож на безумца, чем на сильного.

Учащенное дыхание Принципа начало замедляться.

– Хорошо, – сказал Ион. – А теперь вспоминай. Тот день, когда ты родился. Тот день, когда ты, пахнущий океаном душ, выбрался из утробы.

Как возможно, чтобы кто-то помнил такое?

– Скажи мне, что ты видишь, малыш Принцип.

Мальчик стал дышать еще реже.

– Небо.

– Хорошо. Что ты видишь – звезды или облака?

– Звезды. Много. Яркие.

– Ты уверен, сынок?

– Звезды. Песок. Жажда. Фонтан. Слезы. Кости.

Ион щелкнул пальцами:

– Ты отлично справился, тигренок. Ты родился под звездами в проклятой пустыне. Вы с матерью хотели воды, и она была вам дарована силами, которые вы не могли видеть. Мать любила тебя, но с самого начала оплакивала потерю тебя, словно знала, что вам суждено расстаться в таком страшном месте, что оно было скрыто даже в моих видениях. Как бы ни прекрасна и печальна была история твоего рождения, она означает, что ты не один из нас.