Я не стал задерживаться у Зои, хотя видел, что она не хотела оставаться одна. Промелькнула мысль, не попросить ли бабушку, чтобы она приютила Зою у себя, пока мы не разберемся с проклятием Гнезда, но затем эта идея показалась абсурдной. Что подумают люди? К тому же я был уверен, что сама Зоя не пойдет на такое. Ее слишком сильно заботило чужое мнение.

Я понял, что не позавтракал, именно тогда, когда дошел до деревенского магазина. Живот протяжно заурчал, требуя пищи. Поздоровавшись с продавщицей – все той же худощавой женщиной с сожженными обесцвечиванием волосами, – попросил посчитать мне шоколадный батончик и сок.

– Ну здравствуй, горожанин, – недовольно хмыкнув, ответила она. – Сегодня снова что-то устроишь или можно жить спокойно?

– Простите?

– Я про пожар. Не успел приехать, а уже всю деревню на уши поднял.

Я знал, что случай с поджогом дивана местные просто так не забудут, но не подозревал, что окажусь крайним в этой истории.

– А я здесь при чем? Не я же поджог устроил.

– Не напугал бы Кулему, сидя в подполе, ничего бы не произошло. Мужик чуть Богу душу не отдал, когда понял, что, кроме него, в доме кто-то есть, вот и оставил на диване незатушенную сигарету.

– А может, пить меньше надо, чтобы белочка на горизонте не маячила?

– Вот наглец! Ты еще будешь указывать взрослым, как жить! А сам чего в подвале делал?

– Не ваше дело! Просто продайте мне эту чертову шоколадку, и я пойду!

Я разозлился не на шутку, и продавщица, поняв это, тут же умолкла.

Она приняла у меня купюру, отсчитала сдачу и вручила ее мне вместе с покупками. Делала все молча, но когда я выходил, то услышал, как она пробурчала:

– Ваньки Толстого нам будто не хватало, так еще один хулиган приехал.

Это сравнение и вовсе заставило меня внутренне вскипеть. К Глебу я уже шел съедаемый дикой злостью.

* * *

Лидера нашей группы нашел там, где и планировал, – у могилы Катюхи во дворе ее отчего дома. Глеб сидел на пеньке, уперев локти в колени и зажав голову руками. Плачет, решил я, и злость тут же отступила. Я недолго знал Глеба, но, казалось, уже изучил его характер вдоль и поперек. Поэтому мне было крайне сложно видеть его таким разбитым. Глеб в моих глазах был необычайно стойким, самоотверженным храбрецом с острым умом. Ему тяжело далось осознание, что он все забудет, но только потому, что он боялся потерять свою личность и оставить нас самостоятельно противостоять Гнезду. Сейчас же его съедало изнутри совсем другое чувство…

– Привет.

От моего голоса Глеб вздрогнул. Он шмыгнул носом и, быстро вытерев слезы с лица, встал. Мы пожали друг другу руки.

– Чего это ты вдруг пришел сюда? – хрипло спросил Глеб.

– Хотел поговорить.

– Мм, ну, говори тогда.

Глеб засунул руки в карманы шорт и уставился на невысокий земляной холмик, под которым покоилось тело Катюхи. В землю было воткнуто несколько новеньких искусственных цветков, а территория рядом очищена от сорняков, пожухлая крапива и полынь аккуратно сложены в кучу подальше от могилы. Я понял, что Глеб проводил здесь очень много времени и от нечего делать облагораживал последнее пристанище подруги. Если бы не покосившийся трухлявый забор и несколько разбитых стекол в окнах дома, я подумал бы, что здесь живут люди.

Я не знал, как завести разговор о том, что меня беспокоило. Не хотелось сразу вываливать на Глеба свои опасения, поэтому начал издалека.

– Я не спешил сюда приходить, потому что не хочется верить, что ее больше нет… Кажется, вот-вот она прибежит и начнет бросаться нравоучениями. Только Катюха могла сказать мне, что я балбес, и я беспрекословно верил ее словам. Такая мелкая, а смышленая и крутая.

– Это точно, – грустно улыбнулся Глеб.

– Катюха желала тебе счастья. И любила тебя. Наверное, ей сейчас не очень приятно видеть тебя в таком состоянии.

– Она и не видит меня, Слав, не нужно всей этой философской чепухи. Если ты пришел сюда за этим, то…

– Я решил, что ты избегаешь нас, – прервал я Глеба и заглянул ему в глаза. – Мне хочется верить, что я надумываю, но все равно постоянно ловлю себя на этой мысли. Ты не просто грустишь о Катюхе, ты винишь нас в том, что она больше не рядом.

Глеб умолк. Он отвел взгляд, и я понял, что абсолютно прав. Глеб никого ни в чем не обвинял открыто, но внутри его прожигал гнев на нас, его друзей. Мне иногда самому становилось тошно от осознания того, что мы упокоили Катюху, но я снова и снова твердил себе, что мы поступили правильно.

– Я злюсь на вас, – наконец тихо сказал Глеб. – Безумно злюсь. Знаю, что вы ни в чем не виноваты, все сделали правильно, но… ничего не могу с собой поделать. Решил, что лучше на какое-то время сократить общение, чтобы не сболтнуть лишнего. Я прекрасно понимаю, что поступаю эгоистично и неправильно, но пока здравый смысл спит.

Я глубоко вздохнул, не зная, что сказать. Убеждать Глеба в нашей невиновности глупо, он и сам это прекрасно понимал, заставить его не злиться я тоже не мог. Человек вправе проживать все чувства, будь то злость, скорбь или даже ненависть. В конце концов Глеб сможет с этим разобраться.

– Я скажу ребятам, что тебе нужно время, они поймут.

– Ты не обижен? – тихо спросил Глеб.

– Нет. На твоем месте я бы вообще, наверное, рвал волосы на голове и бросался бы во всех проклятиями. Я тебя понимаю и не осуждаю. И ты не переживай из-за нас, дай себе возможность все обдумать.

– Но Воронье Гнездо…

– У нас все равно нет какой-то определенности, так что можешь пока даже на сборы не приходить, – прервал я Глеба. Мне хотелось дать ему понять, что я не считаю его обиженным ребенком, поэтому добавил: – А если что-то произойдет, мы знаем, что на тебя можно рассчитывать.

Я похлопал Глеба по плечу и слабо улыбнулся. Развернулся, чтобы уйти, но снова посмотрел на могилку Катюхи.

– Если честно, я и сам не уверен до конца, что следовало поступить именно так. – Я снова глубоко вздохнул и нахмурился. – Трудно осознавать, что Катюха была частью чего-то потустороннего. Мне казалось, что она, мы все – единственное нормальное в этой проклятой деревне.

– Да, – согласился Глеб, откашлявшись.

– Ну, бывай.

– Бывай, Слав.

И я ушел, оставив Глеба наедине со своими мыслями.

Глава 5
Запутанный клубок

Время тянулось медленно, но меня удручало, что каждый прожитый день становился пустым. Без зацепок и подсказок. Без движения к решению проблемы с проклятием Гнезда. Наслаждаться летними теплыми днями не получалось, даже если пытался себя заставить. В конце концов понял, что это бесполезная затея. Под гнетом ненормальностей деревни и осознания того, что реальность такая, какая есть, любой отдых превращался во что-то эфемерное.

Шли дни, и я все чаще думал о том, что Катюха действительно была спасением для местных. После совершеннолетия, забыв о чертовщине, они могли жить обычной, почти нормальной жизнью. Если по случайности кто-то из старших становился свидетелем ненормальностей Вороньего Гнезда, это списывалось на переутомление, бред во время болезни или белочку. И жизнь продолжалась.

Когда я представлял, что мне и ребятам придется жить в деревне долгие годы, желудок сводило спазмом. Без дара забвения мы были обречены существовать в вечном страхе. Это и сводило с ума деревенских в прошлом.

– Славушка, ты не заболел ли?

Бабушка села в кресло напротив меня и сложила руки на столе. Ее обеспокоенный взгляд заставил меня слегка улыбнуться. Но сделал я это через силу.

– Все в порядке, просто нет аппетита.

– Раньше мои блинчики всегда вызывали у тебя чуть ли не восторг, а сейчас даже не притронулся.

Она была права. Со временем даже бабушкина еда перестала радовать так, как в начале лета, когда я мог забыться в наслаждении за тарелкой вкусного, наваристого борща или блюдом свежеиспеченных пышек. А сейчас ел только для того, чтобы унять голод. И снова уходил в себя, поглощенный мыслями о проклятии Гнезда.

– Я поем, только позже.

Бабушка тяжело вздохнула. Я не хотел ее расстраивать, но и насильно заталкивать в себя блины не мог. Задумался о том, как бы перевести тему в другое русло, и вдруг вздрогнул от бабушкиного крика.

– Ой, окаянные, что творят! А ну, усь!

Бабушка соскочила с кресла и принялась тарабанить в окно. Потом открыла форточку и снова закричала свое грозное «усь!». Я нахмурился и посмотрел на улицу. Заметил только, как от дома отбегают три розовые бочки – свиньи.

– Чешутся о забор, – проворчала бабушка. – Он и так на ладан дышит!

– Давай схожу, прогоню их.

Я поднялся с места, но бабушка усадила меня обратно одним жестом руки.

– Надо с Костей поговорить, может, поможет мне забор новый поставить. Я сам не особо умею, а он научит.

– Да зачем мне новый забор, Слав? Дыр нет, и то хорошо. Я просто на дух не переношу свиней. Боюсь.

– Свиней боишься? – удивился я.

– Да как-то с детства это пошло… Моя бабуля ужасов нарассказывала, так я с тех пор к ним и не приближаюсь.

Я подавил смешок и постарался поинтересоваться как можно участливее, в чем дело. У каждого свои страхи, и нужно их уважать. Одна из моих одноклассниц до дрожи боялась голубей, хотя вроде бы голубь – безобидная птица. Самое страшное, что может сделать, – нагадить на голову.

– Бабуля рассказывала с именами, я сейчас их уже не вспомню, но саму историю помню очень хорошо. Жил в деревне один мужик. Молчаливый, все всегда в себе держал. А еще упрямый как баран и вредный. Жил с матерью; женой и детьми не обзавелся, наверное, из-за характера. – Бабушка пододвинула мне тарелку с блинами, и я все-таки взял один и стал медленно есть, слушая. – Повадилась к ним на участок свинья ходить, пакостить, – не пакостила, но мужика раздражала. Мать просила не трогать скотинку, но мужик и слушать ее не хотел. Вроде как азарт в нем взыграл, задумал он поймать свинью. В то время скотине уши резали, чтобы клеймить. Да и по сей день кто-то так помечает, но больше уже бирки с номерами вешают или красят бока и хвост. А на той свинье никаких меток не было, и решил мужик поймать ее и по-своему клеймить. Вроде как ничейная животинка, а что добру пропадать? Видимо, думал, поймает, приучит, а потом и пустит на убой.

Я кивнул, давая понять бабушке, что внимательно слушаю. А сам придумывал окончание истории, одно изощреннее другого. Представил вдруг, что в отместку мужику свинья его заживо съела, и аж всего передернуло.

Где-то я читал, что однажды искали без вести пропавшего мужика, даже соседа обвиняли в его убийстве, а потом нашли останки в желудках свиней. Предположили, что мужчина пошел кормить скотину и там ему стало плохо, он упал без сознания или замертво. А свиньи – существа всеядные, вот и поужинали хозяином. Вряд ли это было правдой от начала до конца, сколько времени потребовалось бы свиньям, чтобы полностью съесть человека? Но кто знает наверняка?

– Охотился за свиньей долго, – продолжала рассказ бабушка. – Предупреждал мать, что в саду заночует, ждал и ждал, но толку не было. Уже хотел сдаться, но упрямство не позволило. Как-то раз шел с поля домой и решил сразу в засаду засесть. Не поел после работы и матери ничего не сказал, настолько охота ему разум затмила. Но иногда настойчивость дает свои плоды, и вот в тот раз мужику удалось застать свинью.

Он изловил ее, загнав обманом в стайку, а там и клеймил. Резанул ухо два раза, чтобы все в деревне знали, что это его животинка. Сначала выпускать не хотел, но потом решил, что просто прикормить надо – и свинья сама возвращаться будет. Довольный проделанной работой, пошел домой, хотел перед матерью похвастать, но не вышло. Обычно она ждала его после работы с ужином. А тут ни ужина, ни матери.