Воронье гнездо 2. Призрачный зов (страница 7)
– Я говорил, нельзя высовываться поодиночке. Двоих будет достаточно.
Ненадолго воцарилась тишина. Я прекрасно понимал ребят – никому не хотелось торчать у колодца и ждать мертвеца, особенно ночью. Я бы и сам с удовольствием отказался от этой авантюры.
Пока я размышлял об этом, Рыжий нашелся с ответом:
– Это не дело. Что мы за команда, если бросим вас одних?
– Вы все-таки младше…
– Всего на два года, Глеб, – возразил Рыжий. – Катюхе вообще было двенадцать, и она везде с нами таскалась.
Рыжий осекся, Кики толкнул его под ребро, и оба опустили глаза. Едва речь зашла о подруге, все снова резко умолкли. Мы не обсуждали все вместе то, как каждый из нас переживает утрату, нас больше заботило состояние Глеба. Но потеряли Катюху мы все. Возможно, ни Рыжий, ни Кики не воспринимали ее как младшую сестру, но им тоже приходилось несладко. Видимо, Глеб это понял, поэтому сказал:
– Да, Катюха была тем еще хвостиком. – Он улыбнулся. – И я знаю, вы все бесстрашные, просто даю право выбора. Ночь может быть опасной.
– Можно тогда я не пойду? – по-идиотски улыбнулся я. – Да шучу, шучу… Зой, а тебе, может, правда лучше дома остаться?
– Чтобы я поседела, думая, как вы там? Ну уж нет. Идем все вместе, и точка.
Мы переглянулись с Глебом, и каждый из нас, я уверен, почувствовал облегчение. Мы не были специально обученными охотниками за привидениями, даже спортивными навыками никто из нас похвастать не мог. Обычные подростки, которые попали в необычную ситуацию. Все, чем мы могли козырять, – это наша дружба. Один за всех. И все за одного!
* * *
Сумерки сгущались. Мы впятером стояли вокруг бетонного колодца и ждали отпечатка. Все как всегда, в руках – фонарики, у Кики – бита. И Катюха была как будто с нами, ну, или хотя бы у нас была ее настойчивость.
Страх сковывал, руки то и дело потели, приходилось вытирать их о джинсы. Мы почти не переговаривались, лишь изредка шептали что-то друг другу. Все сосредоточились на Мещановом ключе. Ждали.
Время, близкое к полуночи, выбрали не просто так. Все отпечатки, которых мы упокоили, проявлялись в основном после двенадцати ночи. Мы знали, что и днем творилась чертовщина, но в последнее время с этим было туго. Пришлось играть по правилам Гнезда. Но когда часы отмерили четыре утра и в небе показались первые рассветные лучи, мы поняли, что все тщетно. Здесь не нашлось ни одной неупокоенной души.
– Кости ломит, – пожаловался сонный Кики. – Я в спортивках, а продрог как собака. Еще и сырость такая из-за этого тумана, уже сопли пошли.
Туман действительно спустился очень плотный. Очертания друг друга мы видели хорошо, а вот растущий рядом ивняк скрылся за мутной пеленой. Когда, решив разойтись по домам, отошли от колодца на несколько метров, он почти пропал в этой дымке.
– Не ожидал провала, – буркнул Глеб.
Я кивнул, соглашаясь. Широко раскрыл рот и зевнул так, что аж уши заложило, а когда слух вернулся, резко остановился. И не я один. Замерла вся наша компания. Мы стояли и прислушивались. Со стороны Мещанова ключа доносилось пение.
Мама, готовя завтрак, обычно напевала что-то себе под нос. Тихо, убаюкивающе. Я любил просыпаться под ее напевы. Вот и сейчас на долю секунды мне почудилось, что поет мама.
– Это колыбельная? – прошептала напуганная Зоя.
Глеб приложил указательный палец к губам и двинулся обратно к колодцу. Мы последовали за ним. По мере нашего приближения к роднику песня слышалась отчетливее.
Я тебе, моя малютка,
колыбельную спою,
Спи, малыш мой, сладко-сладко,
Баю-баюшки-баю[1]
Босая молодая женщина в белой ночной рубашке по щиколотки стояла к нам спиной и смотрела в колодец. Из-за тумана казалось, что она парит над землей. Длинные каштановые волосы струились по ее спине.
Вот уж все уснули дети,
Только ты один не спишь,
Непослушное созданье,
Шаловливый наш малыш.
Баю-бай, баю-бай, засыпай, засыпай.
Баю-бай, баю-бай, засыпай, засыпай.
Она держала в руках сверток, качала его, словно ребенка, и пела нежным голосом, растягивая слова. Но у меня от этой колыбельной по всей спине разбежались колкие мурашки.
Вот уж папа смотрит строго,
Не серди его, малыш.
Лучше глазки закрывай,
Баю-баюшки-бай-бай.
Вот уж все уснули дети,
Только ты один не спишь,
Непослушное созданье,
Шаловливый наш малыш.
Баю-бай, баю-бай, засыпай, засыпай.
Баю-бай, баю-бай, засыпай, засыпай.
– Ее я видел во сне, – прошептал Глеб. – Это точно была она.
Мы подходили все ближе и ближе. В горле пересохло, а язык будто прирос к небу. Сколько я ни встречал мертвецов в этой деревне, страх мой с каждым разом не уменьшался. При виде их душа выворачивалась наизнанку. Хотелось бежать со всех ног, спрятаться под одеяло и больше никогда не высовываться. Потому что нас с детства учат, что смерть – это конец. Но в Вороньем Гнезде смерть – это начало новой пугающей жизни. Или, если сказать точнее, существования.
Я наступил на ветку, и она хрустнула. Треск, мне показалось, гулким эхом разлетелся по всей округе. Женщина вмиг затихла. Мы замерли. В утренней туманной тишине силуэт мертвячки выглядел настолько пугающе, что тряслись колени. Я не смел даже дышать, не то что предпринять что-либо.
Женщина вдруг встрепенулась, отчего мы все дружно вздрогнули, и снова запела. Я выдохнул с облегчением, но получил нагоняй от Глеба в виде хмурого взгляда.
Мы уже даже не перешептывались, боялись. Общались друг с другом жестами и все же маленькими шажочками подходили к отпечатку памяти. Когда Рыжий прижал к себе пластиковую бутылку со святой водой и бесшумно открутил крышку, внутри у меня все сжалось от волнения. А когда друг нацелился на мертвячку, я и вовсе беззвучно запротестовал, но было поздно. Рыжий окатил отпечаток памяти приличной струей святой воды и замер с бутылкой наперевес. Я чуть не заскулил от ужаса.
– Какого?.. – только и вырвалось у меня.
Время словно замерло. Женщина снова прекратила петь, и я решил, что в этот раз продолжения уже не будет.
Мертвячка стала медленно разворачиваться к нам лицом, и мое сердце глухо бухнуло. Волосы на руках вздыбились, а глаза защипало от боли – я силился не моргать. Сжал фонарик так же крепко, как Кики держал биту, и приготовился ко всему, что нас могло ожидать. Но то, что мы услышали, всех повергло в шок.
– Мой ребенок, – замогильным голосом произнесла женщина.
Ее помутневшие глаза, словно затянутые утренним туманом, смотрели на нас печально, но с надеждой. Посиневшие и растрескавшиеся губы дрожали.
– Я не могу найти своего ребенка, – снова произнесла она. – Помогите мне.
* * *
– И… что будем делать?
Я осмелился подать голос, потому что уже минут пятнадцать ничего не происходило. Мертвячка сказала пару слов о ребенке и снова запела, словно нас здесь и не было.
– Может, поговорить с ней? – предложил Кики. – Она вроде не злая.
– Скорее печальная и потерянная, – кивнула Зоя.
Все взглянули на Глеба. Он нахмурился, собираясь с мыслями, затем кашлянул и подступил к отпечатку памяти еще на шаг, но расстояние между ними все же оставалось приличным.
– Мы… э-э-э… можем вам чем-то помочь? Что случилось с вашим ребенком?
Никакой реакции не последовало, но внутри у меня все равно все зашевелилось от страха. Только Катюху и Федора Ильича я боялся чуть меньше других отпечатков, потому что знал их. И то осторожничал с обоими. Остальные неупокоенные души в Вороньем Гнезде казались мне воплощением зла. Даже дедушка Аглаи Васильевны в какой-то момент стал агрессивным. Кто знает, на что способен мертвец?
– Послушайте, – снова начал Глеб, но осекся, потому что мертвячка завыла, словно ей вонзили нож в сердце.
Этот вой был соткан из боли и отчаяния, и, возможно, стоило ей посочувствовать, но меня охватил ужас. Женщина уронила пустой сверток, который до этого так бережно баюкала, и вцепилась себе в волосы. Она стала вырывать прядь за прядью, каждый раз вскрикивая и содрогаясь от боли, но никто из нас не знал, как ей помочь.
Я почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Всеми силами я сдерживал порыв подбежать к женщине и остановить ее. Это ведь так по-человечески – помогать… Но женщина была мертвой. А мертвое, но живое пугает до тремора в руках. Поэтому я стоял и смотрел. Мы все смотрели и не могли отвести взгляд.
Спустя минуту самоистязания мертвячка вдруг замерла. Ослабевшие руки повисли вдоль тела; пальцы, запачканные собственной кровью, дрожали. Она все так же стояла к нам спиной и смотрела в колодец, но я отчетливо представлял ее лицо. Исцарапанное и заплаканное…
Я знал, нужно что-то предпринять, что-то сказать, но ничего не мог придумать. Как утешить мать, потерявшую ребенка? Это невозможно. Нет таких слов.
– Но ведь нужно что-то делать, – возразил я себе почти беззвучно. – Хотя бы попытаюсь…
Собравшись с духом, я протянул руку к отпечатку памяти, но женщина вдруг снова встрепенулась. Глеб махнул мне, чтобы не шевелился, и я подчинился. Мертвячка качнулась сначала в одну сторону, затем – в другую и в следующий момент резко наклонилась вперед. Мы хором ахнули, когда она полетела на дно колодца Мещанова ключа, но было поздно.
Глеб первый подбежал к колодцу и заглянул в него, мы – за ним. Родник давно пересох, дно покрылось толстым слоем мха и зеленой слизью, и там никого не было. Как и прежде, когда я приходил сюда один. Только чуть в стороне, за границей шлакоблочного круга, бил озорной ключик и утекал ручейком в дебри ивняка. Приходящие на водопой коровы губами почти касались почвы, когда пили. Поэтому люди не могли брать отсюда воду.
– Куда она делась? – испуганно прошептала Зоя.
– Видимо, исчезла, – также шепотом сказал Глеб.
Я выдохнул, пытаясь собраться с силами, и в следующую минуту сказал вслух то, о чем, наверное, думал каждый из нас:
– Может, эта женщина именно так ушла из жизни?
– Скорее всего, – ответил Глеб.
– И что теперь делать?
Рыжий смотрел то на меня, то на Глеба. Кики кивнул, как бы соглашаясь с его вопросом.
– Вернемся сюда завтра? – пожал плечами я. – Мне кажется, она появляется здесь каждое утро. Как дедушка Аглаи Васильевны.
– Наверное, чтобы упокоить ее, мы должны найти ребенка бедняжки, – предположила Зоя.
Я был согласен с ней. Но где же нам искать ребенка давно умершей женщины?
Глава 11
Сердце матери
– Ба, ну неужели никто о такой трагедии не знает?