Когда он заговорил снова, в груди Сафи вспыхнули первые искры счастливого тепла от ощущения правды.

– После того, как изобразишь беззаботно танцующую и пьющую вино юную донью, – подтвердил он, – и сделаешь это так, чтобы все в империях тебе поверили… Ну а после этого ты будешь совершенно свободна.

Свободна. Это слово повисло в воздухе, как завершающая нота мощной симфонии.

Сафи попятилась назад. Это было больше, чем мог вместить ее разум, больше, чем могло проверить ее ведовство. Слова Эрона дрожали и горели правдой.

– Почему, – осторожно начала Сафи, боясь, что неверное слово перечеркнет все сказанное дядей, – ты позволишь мне уйти? Предполагалось, что я стану следующей доньей фон Гасстрель.

– Не совсем. – Он поднял руку над головой и прислонился к стеклу. Все в его позе было до странности грустным, а ожерелье, снятое с шеи, болталось между пальцами. – Титулы скоро перестанут иметь значение, Сафи, и, скажем прямо, ни ты, ни я никогда не ожидали, что ты действительно будешь управлять поместьем. Ты не очень-то приспособлена для таких дел.

– А что с тобой? – Девушка вздрогнула. – И зачем меня всю жизнь готовили, если ты и не собирался… Я могла просто уйти.

– Это был не мой план, – прервал ее Эрон, и его плечи напряглись. – Но все меняется, когда на горизонте маячит война. Кроме того, разве ты жалеешь о том, что тебя научили фехтовать или драться? – Дядя наклонил голову. – Твоя стычка с главой Золотой гильдии едва не разрушила все мои планы, но мне удалось спасти ситуацию. Теперь все, что тебе нужно сделать, – это вести себя как легкомысленная юная донья на протяжении одной ночи, и тогда твои обязанности будут выполнены. Навсегда.

Сафи прыснула со смеху:

– И это все? Это все, чего ты от меня хочешь? Все, что ты вообще хотел от меня? Прости, но я тебе не верю.

Эрон пренебрежительно пожал плечами:

– Ты и не обязана мне верить. А что говорит твой ведовской дар?

Дар Сафи подтверждал истинность всего сказанного, внутри по-прежнему нарастало ощущение тепла. И все же девушка никак не могла до конца поверить в происходящее. Все, чего она когда-либо желала, внезапно оказалось в ее руках. Выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Эрон вскинул бровь, явно забавляясь недоумением Сафи.

– Когда куранты пробьют полночь, Сафи, то, что ты – ведьма правды, больше никого не будет волновать. Ты сможешь делать все, что тебе заблагорассудится, и вести такое же незамысловатое существование, как и раньше. Хотя… – Эрон сделал паузу, и его взгляд стал острым. От опьянения не осталось и следа. – Если бы ты захотела, Сафи, ты могла бы менять миры. Ты для этого отлично подготовлена, уж об этом я позаботился. Но, к счастью или нет, – мужчина развел покрытыми шрамами руками, – похоже, тебе не хватает амбиций.

– Если мне и не хватает амбиций, – прошептала Сафи, и слова вырвались сами собой, прежде чем она успела остановиться, – то это потому, что ты сделал меня такой.

–Это правда.– Эрон улыбнулся ей свысока, в улыбке сквозила искренность.– Не надо ненавидеть меня за это, Сафи. Скорее я заслуживаю твоей любви.– Его руки замерли.– Но не переставай остерегаться меня. Это и есть путь Гасстрелей. А теперь заканчивай одеваться. Мы отправимся в путь со следующим ударом курантов.

Не говоря больше ни слова, Эрон прошел мимо Сафи и вышел из комнаты. Сафи смотрела ему вслед. Она заставила себя следить за его бодрой походкой и широкой спиной.

На несколько секунд Сафи погрузилась в раздумья. Незамысловатая жизнь? Не хватает амбиций? Возможно, так оно и было, когда речь шла о жизни в промерзшем замке среди стаи жаждущих власти дворян и бдительных Адских Алебард, но не о жизни с Изольдой.

Сафи снова достала книгу об ордене Кар-Авена и раскрыла ее. Пиестра сияла, расцветая, как роза в лучах заката. Эта страница важна, и Сафи просто необходимо было выяснить почему…

Она провела пальцем по описанию монашеских рангов. Монах-наемник, монах-учитель, монах-стражник, монах-ремесленник… Ее пальцы остановились на монахе-целителе. Именно такая монахиня помогла Изольде, когда та покинула свое племя. Изольда заблудилась на перекрестке дорог к северу от Веньясы, и добрая целительница помогла найти дорогу.

А тот перекресток находился рядом со старым маяком, который девушки использовали как укрытие. Должно быть, повязанная сестра собирается покинуть Веньясу и вернуться в их старое убежище.

Сафи уронила книгу, закинула голову назад. Девушка не могла пока сбежать из города – сначала нужно пережить сегодняшний вечер. Она должна избавиться от колдуна крови и позаботиться о дяде. Тогда, не опасаясь преследования, она сможет отправиться на север и найти свою повязанную сестру.

Сафи резко выдохнула, опустила голову и повернулась к зеркалу. Эрону нужна была послушная донья, не так ли? Что ж, Сафи могла такой стать. Все ее детство карторранская знать видела в ней тихую, смущенную девчонку, которая, переступая с ноги на ногу, прячется за дядю.

Но сейчас Сафи была другой, а Адские Алебарды не имели права хватать людей в этой империи. Поэтому девушка выпятила грудь вперед, довольная тем, как платье подчеркивает ее плечи. Рукава задрались достаточно высоко, чтобы обнажить запястья и ладони, покрытые мозолями, как у солдата.

Сафи гордилась своими руками, и ей не терпелось увидеть, как высокомерные аристократы с отвращением уставятся на них. Ей хотелось, чтобы доны, что пригласят ее на танец, почувствовали, какие шершавые у нее пальцы. Совсем как песчаник.

Сафи была готова стать доньей Карторры на один вечер. Да она императрицей бы стала, если бы это позволило ей вернуться к Изольде и уйти от колдуна крови.

Один вечер, и Сафия фон Гасстрель будет свободна.

Глава 8

Изольда всматривалась поверх гривы украденного коня в наступающую темноту. Девушка одной рукой держалась за поводья, а другую подняла повыше, надеясь остановить кровь, что все еще капала из раны.

Канал рядом с ней светился оранжевым светом заходящего солнца, и обычная вонь Веньясы наконец-то начала исчезать, как и дневная жара. Еще немного, и Изольда вырвется за болотистые границы города, на заросшие травой луга, всегда напоминавшие о родине. Вокруг зазвенят комары, мухи станут пировать на боках коня.

Толпа, покидавшая город через восточные ворота, оказалась достаточно плотной, чтобы Изольда смогла незаметно выскользнуть из столицы. Как только дорога вокруг нее опустела, она пустила коня в галоп.

Кровь не останавливалась, так что девушка оторвала оборку от оливковой юбки и обмотала руку. Каждый раз, когда повязка пропитывалась кровью насквозь, Изольда отрывала следующий кусок, еще туже перетягивая рану. Всего одна ночь, повторяла она снова и снова, в такт галопу. Наконец, в двух лигах^[3] от городской черты, когда бока лошади уже потемнели от пота, девушка перешла на рысь. Ритм сменился: одна ночь, одна ночь.

В словах пульсировала отчаянная надежда на то, что Изольда не подвергла Сафи опасности, отправив ее к старому маяку. Импровизация никогда не была ее сильной стороной, а сообщение, переданное через Габима, вышло слишком спонтанным. Беспорядочным. Поспешным.

Наконец Изольда добралась до неприметной ольховой рощицы и замедлила ход коня, а потом соскочила с седла. Бедра заныли, поясница застонала. Она не ездила верхом уже несколько недель, а в таком темпе – несколько месяцев. Девушка все еще слышала, как стучат ее зубы в такт галопу. А может, это был стрекот цикад в белых зарослях.

Хотя со стороны казалось, что Изольда бредет почти наугад, петляя в траве, словно по следу дичи, на самом деле она шла по тропе, проложенной номатси, а значит, полной ловушек.

Девушка замедлила ход. Она старалась разглядеть все метки, чтобы вовремя расшифровать их. Воткнутая в землю палка означала медвежий капкан с когтями на следующем повороте тропы. Скопление диких цветов слева означало, что впереди развилка – если свернуть на восток, дорога приведет в ядовитый туман, на запад – к поселению.

Она доберется до конца, а вот колдун крови потеряет ее след. И тогда, переждав несколько часов за толстыми стенами поселения, Изольда сможет вернуться к Сафи.

Хотя империя Дальмотти формально позволяла кочевникам народа номатси жить, как им заблагорассудится, – при условии, что их караваны держались не менее чем в четырех лигах от любого города, – они, в глазах закона, считались не более чем животными. У них не было никакой правовой защиты, а вот ненависти со стороны дальмоттийцев хватало. Так что сказать, что родное племя Изольды, мидензи, настороженно относилось к чужакам, значило сильно преуменьшить действительность. К тому же мидензи пока было единственным племенем, которое осело и прекратило кочевать. Ее сородичи нашли относительно безопасное место для себя и тщательно охраняли его от всех прочих.

Стены были толстыми, лучники – меткими, и, если бы колдун крови смог каким-то образом забраться достаточно далеко по тропе, он бы обнаружил, что его грудь утыкана сотней стрел.

Мидензи старались не только не впускать чужих, но и не выпускать своих. Если ты покидал поселение, то становился чужаком – судьба, которая ужасала любого номатси, даже Изольду.

Наконец показались дубы, скрывавшие стену, возведенную вокруг поселения, черные и грозные в темноте ночи. Для Изольды наступил последний шанс развернуться и убежать. Она все еще могла провести остаток жизни, больше не встречаясь с родным племенем, хотя, учитывая, что за ней гнался колдун крови, остаток этот мог оказаться совсем коротким.

Луна поднялась на востоке, и Изольда оказалась полностью на виду. Она заплела косу и спрятала ее под платком. У кочевниц волосы едва доставали до плеч, а у нее они спадали до середины спины, так что стоило их скрыть.

– Имя, – послышалось на языке номатси.

Слева от Изольды мелькнула стальная нить, означавшая враждебность, а среди деревьев показались слабые очертания лучников.

Она покорно подняла руки, надеясь, что повязка на ладони не слишком заметна.

– Изольда, – крикнула она. – Изольда-из-мидензи.

Зашелестели листья, затрещали ветки, нити зашевелились и задвигались – это стражники собирались вместе, чтобы посовещаться и принять решение. Мгновения ползли с мучительной медлительностью. Сердце Изольды билось о легкие, его стук эхом отдавался в ушах, конь нервно вскидывал голову. Его давно уже следовало растереть после скачки.

Ночное небо расколол крик. Сбоку взлетели два воробья.

Потом раздался еще один крик, слишком знакомый. Изольде показалось, что она падает прямиком с горной вершины, теряя сознание, а земля стремительно приближается к ней.

«Покой, – скомандовала она где-то глубоко внутри себя, – покой повсюду. От кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног».

Но покой никак не приходил. Наконец раздался скрежет огромных ворот. По земле застучали ноги, и к ней устремилась фигура в черном одеянии.

– Изольда! – выдохнула ее мать. По лицу женщины текли слезы, как и у девушки. Конечно, это были фальшивые слезы, ведь ведьмы нитей не плачут, а Гретчия была самая настоящая ведьма нитей.

У Изольды оказалось достаточно времени, чтобы понять, какой маленькой была на самом деле ее мать – она едва доставала макушкой до носа дочери. Женщина сжала ее в объятиях, от которых затрещали ребра, и в голове Изольды осталась всего одна мысль. Вот бы колдун крови оставался где-то очень, очень далеко…

Путь сквозь залитое лунным светом поселение мидензи оказался одновременно и легче, и труднее, чем Изольда ожидала.