Эта его присказка была известна всем присутствующим. Всякий раз перед тем, как начать обработку корреспонденции, Трофимыч выдавал перл про «блага Родины», и это означало, что последующие четыре-пять часов в вагоне должна стоять гробовая тишина. Как всегда, «на правах» самого молодого, Громов начал разбирать ящики с посылками и ценными бандеролями, доставленными с Международного почтамта. Он оттаскивал посылки к багажному отсеку и складывал их штабелями в алфавитном порядке, согласно пункту назначения. При этом он не забывал отмечать распределенную корреспонденцию в толстом журнале отчетности и ставить штемпель «ПВ» на отсортированные посылки и письма, что означало «почтовый вагон».

Трофимыч вытряхнул письма из мешка прямо на пол, подобрал запечатанные в отдельный мешок письма и бандероли с объявленной ценностью и начал распределять их по ячейкам. Беззвучно шевеля губами, он читал адрес места назначения и шлепал на него штамп. Затем подходил к нужной ячейке и вкладывал туда корреспонденцию. После этого возвращался к беспорядочной куче писем и начинал все сначала.

Егор работал чуть в стороне от остальных. Он сортировал письма по своей системе: сперва раскидывал по городам, затем вносил в журнал, ставил штамп и только потом, набрав приличную стопку, раскладывал в ячейки. Так, по его мнению, работа шла быстрее, и он не единожды говорил об этом Трофимычу, но тот всякий раз отговаривался поговоркой: «Старого учить – что мертвого лечить». В какой-то степени он был прав. И вот ведь чудеса – работал Трофимыч при этом ничуть не медленнее Егора.

С момента начала работы прошло чуть больше получаса, когда дверь купе проводников открылась, и в вагон вошел Леха. При его появлении все головы повернулись к проходу. Трофимыч, выражая недовольство, покачал головой и вернулся к прерванному занятию. Иван Громов чуть заметно нахмурился и перевел взгляд на Егора, словно говоря: «Вот видишь, начинается». Егор вопросительно взглянул на Леху и произнес:

– Уговор был про купе, или позабыл?

– Нет, не позабыл, – спокойно проговорил Леха. – Нам бы только в туалет. Естественные нужды, сами понимаете.

– Полчаса подождите, – взглянув на часы, сказал Егор. Он сам не знал, почему отказывает парнишке. Должно быть, хотел показать товарищам, что держит ситуацию под контролем.

– Полчаса? Хорошо, я передам ребятам, – произнес Леха, но уходить не спешил.

Он стоял и разглядывал горы посылок, и что-то в его взгляде не нравилось Егору. Леха будто впитывал увиденное, как губка. Впитывал и запоминал. «Ну, иди же, – мысленно проговорил он. – Возвращайся в купе, здесь и без тебя жарковато». Но Леха все не уходил, и Егору пришлось вновь заговорить, нарушая негласное правило работы в почтовом вагоне.

– Еще что-то хотел? – тон Егора не оставлял сомнений в том, что назойливость незапланированного пассажира ему неприятна.

– Да нет, просто любопытно, – беспечно проговорил Леха. – Столько писем, с ума сойти можно. И как только вы во всем этом разбираетесь.

– Всего лишь опыт, – ответил Егор.

– А вон те почему на полки не ставите? – Леха указал рукой на ценные посылки из-за рубежа, которые Иван Громов ставил особняком. – Не умещаются?

– Типа того, – буркнул Громов и добавил: – Шел бы ты, парень, работать мешаешь.

– Да я ведь тихонько, – на лице Лехи отразилось искреннее удивление.

– Для тебя тихо, а для нас – как гром, – проворчал Трофимыч. – Ты вот спрашивал, как мы ничего не путаем? Так и не путаем, потому что не болтаем во время работы. Усек?

– Усек, – Леха кивнул, еще с минуту наблюдал за работой почтальонов, затем развернулся и ушел обратно в купе.

Егор слышал, как сработала защелка. «Для чего закрываться? – промелькнуло у него в голове. – Видит же, что заняты все, не до прогулок по купе. И потом, они ведь гости, значит, и закрываться им не положено». Но вслух он ничего не сказал и вскоре полностью погрузился в работу. Сортировка шла полным ходом, он распаковал очередной мешок и ссыпал конверты в деревянный ящик, которым всегда пользовался при работе с письмами. Вдруг его внимание привлек какой-то звук. Он был непривычным, выбивающимся из общего шума: шелеста газет и журналов, звонких шлепков штемпелей, глухих ударов коробок для упаковки посылок. Этот звук что-то ему напомнил, но сообразить, что именно, он не успел. Звук, последовавший за первым, он узнал безошибочно. Это был выстрел. Стреляли из двустволки, и теперь стало понятно, что за звук привлек его внимание. Стрелок передергивал затвор, досылая патрон в патронник. Егор повернулся и увидел в проеме, ведущем к купе, Григория Шацкова. В руках он держал обрез, из дула которого выходил дымок.

– Всем стоять, – негромко произнес Григорий. – Руки в гору, мордой в пол. Живо!

Егор рук не поднял и на пол не упал. Вместо этого он повернулся туда, откуда шел пугающий булькающий звук. Он встретился с удивленным взглядом Трофимыча. В его горле образовалась огромная дыра, которая быстро наполнялась кровью. Именно кровь издавала тот булькающий звук.

– Что за на… – прохрипел Трофимыч и рухнул на пол. Тягучая кровь начала заливать почтовые отправления, руки Трофимыча сжали конверт, и тот стал красным от крови.

Егор повернулся к дверному проему, успев заметить, как дико таращит глаза Иван Громов, как вытягивает руки вверх, рассыпая бандероли. Егор встретился взглядом с Григорием. Тот гадко улыбнулся и махнул дулом вверх, требуя выполнить команду. Опуститься на колени Егор не успел. Из-за плеча Григория высунулась голова Лехи. От действий дружка тот ошалел не меньше Громова. С выпученными глазами он обозревал содеянное.

– Ты что творишь? – выкрикнул он. – Мы так не договаривались!

– Заткнись, салага, – оборвал его Григорий. – А ты, – он обратился к Егору, – падай на пол, если жизнь дорога.

– Послушай, так дело не пойдет, – снова вмешался Леха. – Ты сказал, мы просто их свяжем! А теперь что? Он же истечет кровью, – и Леха указал на Трофимыча.

– О нем можешь не беспокоиться, – холодно произнес Григорий. – Он нам уже не помеха. Бери веревку и вяжи вон того.

Григорий повел дулом в сторону Громова, который опустился на колени, уткнулся лицом в пол и закрыл голову руками.

– Двигайся, – поторопил Григорий Леху. – Время – деньги.

– Не буду я его вязать, – взбеленился Леха. – Я вообще в этом участвовать не стану. На «мокруху» я не подписывался.

– Ах вот оно что! – Григорий сплюнул под ноги. – Не подписывался, значит? И что же ты намерен делать? Стоять в сторонке, пока мы делаем дело?

– Толстый тоже не станет тебе помогать, – заявил Леха, закрывая проход от третьего подельника. – Он не идиот, чтобы за пару тысяч пятнарик чалить.

– За пару тысяч? – Григорий усмехнулся. – Малыш, стал бы я пачкаться, если бы не рассчитывал срубить здесь хотя бы в десять раз больше? Что уставился? Спроси своего дружка, прав ли я?

Леха перевел взгляд на Егора, но вопросов задавать не стал. По лицу почтальона он понял, что подельник недалеко ушел от истины. Егор заметил, как алчно заблестели глаза парнишки, и мозг пронзила мысль: его дни сочтены. Вот он стоит здесь, в почтовом вагоне, который десять лет был его вторым домом, а через несколько минут его не станет. Больше не будет прогулок по парку, не будет воскресных пирогов с яблоками, не будет веселого смеха дочки, ласкового взгляда жены. В сорок лет он закончит свое земное существование. «Нет! Не делай этого, прошу! Слишком быстро, я еще не пожил, не насладился жизнью, – чуть не выкрикнул он, но тут новая мысль пронзила мозг: – Ленька! Вот черт, как же Ленька!» Он украдкой бросил взгляд туда, где за перегородкой отдыхал Ленька. Движения там он не заметил и быстро перевел взгляд на Леху, боясь привлечь внимание к перегородке. «Надо что-то делать, и быстро. Иначе мы все здесь погибнем», – пронеслось в голове.

– Чего уставился? – голос Лехи прозвучал совсем иначе. Он уже взял себя в руки, и теперь в голосе появились стальные нотки.

– Я помогу вам, – спокойно проговорил Егор. – В обмен на его жизнь.

Он кивком указал на Ивана Громова, который так и лежал, уткнувшись лицом в пол. Григорий захохотал.

– Вот это я понимаю, деловой подход, – выдал он. – Только вот вопрос: чем ты можешь нам помочь?

– Я знаю, как помечают ценные посылки и бандероли, – Егор старался, чтобы его голос звучал ровно. – Без моей помощи вы провозитесь не один час, а через тридцать пять минут будет остановка в Александрове, и к нам наведается начальник поезда.

– С чего бы вдруг? – недоверчиво поинтересовался Леха. – Разве это входит в его обязанности?

– Так положено, – коротко ответил Егор.

– Что-то мне подсказывает, что ты заливаешь, – Леха испытующе вглядывался в лицо Егора. – Хочешь взять нас на понт?

– Думаешь, мне сейчас до игр? – Егор усмехнулся. – Сынок, на тебя когда-нибудь наводили обрез?

Григорий снова заржал, переломил обрез, ловко поддел использованный патрон, тот полетел на пол. Достав из кармана россыпь патронов, загнал один в патронник. Щелкнув затвором, он навел оружие на Егора.

– А ты мужик крепкий. Мне это нравится, – осклабился он. – Ладно, ближе к делу. Давай показывай, где тут у тебя особо ценные посылки.

– Покажу, но ты должен отпустить его, – Егор снова кивком указал на Ивана. – Отпустишь – уйдешь отсюда с таким наваром, о котором и не мечтал.

– Предлагаешь выкинуть его из поезда? – Григорий, казалось, всерьез рассматривал такой вариант.

– Нет, просто отпусти его. Пусть идет в купе, запрется там до тех пор, пока вы не уйдете.

– Не пойдет. Кто знает, какой финт он может выкинуть.

– Взгляни на него: разве он кажется тебе опасным? – возразил Егор.

– Тут ты прав, дружок твой в штаны наложил и вряд ли быстро оправится, – согласился Григорий. – И все же, как говорится, береженого бог бережет.

– О Боге заговорил? Забавно, – на этот раз Егор не удержался от улыбки.

– Тянешь время? – Григорий внезапно озлобился. – Думаешь, поможет?

– Время тяну не я. Не хочешь оставлять его так, пусть твои шавки его свяжут, – Егор указал на подельников Григория, и тот снова разразился неприятным смехом.

– Шавки? А ты шутник, – Григорий одобрительно кивнул. – Что ж, пусть вяжут.

Едва уловимым кивком он подал знак подельникам. Из-за спины Григория вышел тот, кого Леха назвал Толстым, хотя вес его вполне укладывался в общепринятые стандарты обычного человека. Толстый пошарил глазами по полкам, схватил моток бечевки, какой обычно перевязывали посылки, завернутые в грубую бумагу, и направился к Ивану Громову. При приближении парня Громов съежился.

– Поднимайся, придурок, – скомандовал Толстый. – Сегодня тебе амнистия вышла.

Громов не шелохнулся. Толстый с силой ударил его ногой в бок, Иван вскрикнул, но головы не поднял. Тогда Толстый нагнулся и ухватил Ивана за ворот форменной куртки. И тут произошло неожиданное: с легкостью гимнаста Громов подскочил на месте, перехватил руку Толстого и быстро заломил за спину. Прикрываясь им, как щитом, он вдруг пошел прямо на Григория, взгляд его при этом казался совсем безумным.

– А-а-а-а! Сука! – взвыл Толстый. Он начал изворачиваться, пытаясь избавиться от Громова, но тот не ослаблял хватку.

«Что же ты творишь? Зачем? – Егор нервно сглотнул. – Я ведь почти договорился, а теперь все пропало!» С полминуты Егор наблюдал за сценой, а затем пришел в действие. Он ухватил деревянный ящик, в который ссыпал письма, оторвал его от пола и занес над головой. В следующую секунду он обрушил его на голову Лехи, который стоял, разинув рот, между ним и Григорием. Леха пошатнулся, но на ногах удержался.

– Ах ты падла! – выкрикнул он и бросился на Егора.

Егор ловко ушел в сторону, и Леха, не удержав равновесие, полетел вперед и впечатался в стену из ячеек. Грязно матерясь, Леха оттолкнулся от стены и снова пошел на Егора. Но того Леха больше не интересовал, он рывком бросился к Григорию, понимая, что он – главное зло. Вопреки ожиданиям Егора, Григорий оставался абсолютно спокоен. Неспешно он поднял обрез и свистнул.