Она вскочила и умчалась в другую комнату. А через несколько минут Кирилл в сухой одежде (трусы он тоже заменил), присев к столу, ел теплую картошку с кислым молоком. Мать повинилась, что другого блюда нет – она не думала, что он приедет в этот день, поэтому сегодня ничего не приготовила, иначе постаралась бы. Кир только мыкнул и махнул рукой – подумаешь, беда. К тому же вареный корнеплод, который приготовили в печи в сосуде странной формы с названьем «чугунок», внезапно оказался очень вкусным. У стенок сосуда он слегка припекся до золотистой корочки; такая «бульба», как назвала ее мать, была ну просто восхитительной. Не уступало ей по вкусу и молоко – чуть кисловатое, густое, нежное. Все натуральное, как понял Кир. Продукты в магазинах на Агорне не шли в сравнение с едой крестьянина Земли. Безвкусные, с добавками, происхождение которых производители не раскрывали. Лишь уверяли, что они полезны для здоровья. Нет, продавали в Обитаемых мирах и натуральные продукты, но цена их была недоступной для отставного офицера.

Устроившись напротив за столом, мать не сводила с сына глаз. В этом взоре Кир видел радость и любовь и чувствовал себя неловко. В Обитаемых мирах он не познал родительской любви, поэтому терялся, не зная, как с этой женщиной себя вести. К тому же сын ее погиб, Кир занял его тело и теперь, выходит, обязан этой женщине. Системник просвещал, что в обществе СССР положено чтить и уважать своих родителей, заботиться о них. Ему придется следовать такому правилу. Но это не проблема – он и сам бы это делал, но как отреагировать на ее взгляд? Здесь принято благодарить родителей за вкусный ужин? И если да, то как? Что следует сказать? Как хорошо, что немой…

Закончив есть, Кир отодвинул опустевшую тарелку и кружку из металла, покрытую эмалью. Кивнул и улыбнулся.

– Поев? А можа, дать ящэ? Ёсть сало, хлеб и яйки. Могу яешню сделать на газу.

Он сделал жест – не нужно больше, и в доказательство погладил свой живот: наелся, дескать.

– Что ж, добра, – она взяла тарелку и вдруг поставила обратно. – А як ты разумеешь, што я табе кажу? Чытаешь па губам?

Кир понял, что невольно себя выдал. Глухие в этом мире между собой общались, используя жесты и мимику лица. Мать донора такой язык немного знала – от сына научилась, но в этот раз она всего лишь говорила, и Кир ее прекрасно понимал, несмотря на смесь русских слов с белорусскими. Системник закачал в имплант оба этих языка. Кир мысленно пожал плечами – таиться он не собирался: глухонемому в этом обществе в элиту не пробиться – там инвалидов нет. Не для того он умер и возродился в новом теле, чтобы в дальнейшем прозябать. Жить заново прекрасно, но хочется, чтоб лучше, чем в Обитаемых мирах. Кир, улыбнувшись, указал на уши.

– Ты меня чуешь?^[3]

Он кивнул.

– Як гэта? – женщина, похоже, растерялась.

Кир пальцем в воздухе изобразил зигзаг.

– Пасля маланки?

Он опять кивнул.

– Святая Богородица!

Она метнулась в угол, где на стене висела темная икона, украшенная полотенцем с вышивкой, упала на колени и стала истово молиться, крестясь и кланяясь до пола. Кир удивленно наблюдал за ней. Религию он не любил. В Республике существовало много культов, и все они боролись за адептов, охмуряя паству обещаниями благ в жизни и в загробном мире. На деле добивались денег и влияния, что Кир прекрасно понимал. А СССР, как сообщил системник, был атеистическим государством, и с верой в Бога здесь боролись, что Киру понравилось. Но выходило, что религия здесь существует, раз женщина так молится.

Мать донора поднялась и повернулась к сыну.

– Приедешь в Минск, сходи в царкву и свечку там поставь, – велела строго. – Скажи спасибо Господу и Богородице за то, что исцелил тебя. Понял?

Кир подтвердил кивком.

– А зараз будем спать, вставать нам рано…

* * *

Его подняли на рассвете. Мать накормила сына яичницей, зажаренной на сале, налила молока и спросила после того, как он поел:

– Як ты? Работать можаш?

«Похоже, что бесплатно здесь не кормят», – подумал Кир и жестами показал: пока что слаб, и тяжело трудиться он не сможет. Импланту нужно время, чтобы окончательно прижиться в голове. Хотя бы пару дней.

– Тады гуляй, – вздохнула мать. – Тут бульбу надо б подкучить, но пачакае^[4]. Пилу наточишь? Скоро дровы привязуць, пилить их надо.

Кир подтвердил, что постарается.

– За курами гляди, – велела мать. – Залезуць в огород, павыдзираюць огурцы и помидоры. В обед им дашь зерна – стоит в мешке в кладовке. Там миска, одной им хопить. Кабана я накормила, корову выгнала пастись, сама приду нескоро. Сегодня – бураки, а там барозды длинные, пока окучишь…

На том расстались. Воспользовавшись памятью донора (она не вся, но потихоньку возвращалась), Кир заглянул в сарай напротив дома, где обнаружил небольшую мастерскую: верстак и инструменты – в ящике и на стенах, развешанные на гвоздях. От донора он знал, что все это принадлежало отцу Чернухи, колхозному механизатору, который умер год тому от рака легких – курил Василий много. Здесь Кир нашел двуручную пилу, а после, покопавшись в ящике, – слегка заржавленный напильник на деревянной ручке. Системник подсказал: нужна еще разводка – нехитрый инструмент, которым отгибают зубья в стороны, чтобы пила легко ходила в дереве. Разводку он нашел и выбрался во двор, где сел на табуретку, которую принес из дома, и занялся работой. Пил раньше не точил, но процесс легко освоил – он все же инженер. Зажав пилу между колен, он шоркал по металлу напильником, в два-три движения придавая зубьям остроту. Светило солнце, по двору бродили куры, которые вначале потолкались рядом, но, поняв, что еды им не отвалят, разбрелись по сторонам. Клевали травку, копались у забора, а Кир точил пилу. Покончив с этим, отложил напильник и взял разводку. Очень скоро пила была готова для работы, и Кир отнес ее в сарай. Окинул его взглядом и обнаружил в углу велосипед. Они имелись в Обитаемых мирах – использовались для катания на свежем в воздухе и на спортивных состязаниях. Кир вытащил велосипед во двор и осмотрел. Обод переднего колеса был похож на цифру «8» – скорей всего, им куда-то врезались. Приподняв велосипед, Кир покрутил педали. Так, скрип в узле и тормоз не работает. Скорей всего, из-за него седок и угодил на велосипеде в яму…

Найдя в сарае нужный инструмент, Кир занялся ремонтом. Сняв колесо с «восьмеркой», перетянул в нем спицы – одни закручивая, а другие ослабляя. Восьмерка выправилась – пускай не идеально, но ездить можно. С колесом он провозился до полудня. Сходил, поел так полюбившейся ему картошки с кислым молоком, прогнал из огорода кур – они, пользуясь моментом, подрылись под забором и уже бродили между грядок. Взяв хворостину, Кир вернул пернатых во двор и заложил проделанный проход доской, после чего вновь занялся велосипедом. Работал с удовольствием – любил возиться с механизмами, тем более что этот – примитивный, и починить его труда не составляло. Разобрав каретку, он вычистил ее от старой смазки, добавил свежей, заменил подшипники (они нашлись в сарае) и разобрался с тормозом. Отрегулировал седло и подкачал колеса. Выкатив велосипед на улицу, он не спеша поехал вдоль домов. Педали вращались без усилий, каретка не скрипела, а тормоз схватывал мгновенно. Доехав до опушки, Кир развернулся и покатил обратно.

У дома посреди деревни он увидел нескольких мальчишек разных возрастов – от самых маленьких до подростков. Они стояли у забора, во все глаза глядя на приближающегося на велосипеде Кира.

– Глядзи, глухи катается! – воскликнул вдруг один из старших. – Семеновны сынок. Вчера приехав, бабушка сказала. Яна в окно его заметила.

– Ён правда, что глухи? – спросил его второй.

– Да як тетеря, – заверил первый. – Ты можешь крикнуть, што захочешь, он не услышит.

Второй воспринял это, как руководство к действию, и завопил:

– Глухи казел! Тетеря!

Мальчишки засмеялись. Кир к тому времени уже проехал мимо – кричали ему в спину, но отреагировал мгновенно. Он рос в детдоме и прекрасно знал, что стоит только раз спустить такое, потом прохода не дадут – задразнят. Он развернулся и помчался на обидчиков.

Мальчишки порскнули по сторонам. Один перескочил через забор, второй последовал его примеру, но зацепился за штакетину рубашкой, повиснув на заборе, как сопля. Кир слез с велосипеда, прислонил его к забору и снял огольца со штакетины, поставив на ноги перед собой.

– Не бейте! Я не буду больше, – заверещал его обидчик.

Кир показал ему кулак и шлепнул пальцами по губам – не больно, только для острастки. После чего сел на велосипед и покатил к себе.

К вечеру вернулась мать. Кир в это время совершенствовал забор, чтобы его не подрывали куры. Найдя обрезки досок, вкапывал их в землю под оградой. Зайдя во двор, мать тут же подошла к нему.

– Ты что это устроил, Костик? Ивановна сказала, што внука ее бил.

«Не бил, а шлепнул по губам, – ответил Кир на языке немых. – Дразнился. Кричал, что я глухой козел».

– Вот сучка! – разозлилась мать. – Сама дурная, и внук яе такой же. Ну, я ёй!.. Казали, ты на велосипеде ездив. Што, пачынил?

Кивнув, Кир указал на велосипед, стоящий у сарая. Мать подошла к нему и, взгромоздившись на седло, проехала до дома и обратно.

– Як добра едзе! – сообщила, улыбаясь. – Седло мне только опусти, а то сядеть не добра ёмка.^[5] Паеду завтра на работу. А то исци пять километров долга, стамляюся.^[6]

Кир взял ключи в сарае и быстро подогнал седло до нужной высоты.

– Яки ты спрытны^[7], – оценила мать. – Совсем как батька. Не знала, што умеешь.

«Я техник, – показал руками Кир. – Меня учили».

– И слава богу, – мать перекрестилась. – Пайдзем вячераць^[8]…

За ужином она вернулась к происшествию с мальчишками.

– Наве́зли внуков к бабкам, – сказала с осуждением. – Не знаюць, чым заняться, и гойсаюць па улице. Дык лучше б в ягоды сходили! Чарники столько! И сами бы паели, и государству б сдали. Па восемьдесят копеек за килограмм дают заготовители. Зарабили б на конфеты.

Кир удивился. Оказывается, здесь не только можно бесплатно собирать дары лесов, но еще и продавать их государству. В Республике такое невозможно. Леса там частные, а в редких государственных следят, чтоб ничего не брали.

«А можно мне сходить в чернику?» – спросил у матери.

– Сходи, – она кивнула. – Малой ты добра брал грибы и ягоды. Я завтра соберу тябе для леса.

Сказала – сделала. Утром мать облачила сына в сапоги, надела кепку и подвязала спереди ведерко на веревке. Еще одно большое – эмалированное, с крышкой – завернула в покрывало и, завязав его концы узлом, закинула на спину сыну так, чтоб узел оказался на груди. Кир догадался, что сначала он набирает ягоды в ведерко, висящее на животе, когда оно наполнится, пересыпает их в большое и продолжает дальше. Он сомневался, что ему удастся собрать черники много, но попробовать хотелось – в той жизни ягод он не собирал.

– Идзи к болоту, – подсказала мать. – Возле деревни все повыбрали, а там чарники много. Возьми с собою палку. Там змеи ёсть, поэтому туда хадзиць – баяцца. Вороши перед собой чарничник, яны и уползуць. Змея баицца чалавека и не укусиць, если не наступишь.

И Кир отправился. Память донора сказала, где это болото. Не слишком далеко – примерно с километр по лесной дороге от околицы деревни. Шагая, Кир пытался говорить – понадобится в будущем, не объясняться ведь со всеми жестами? Немые знают их, а остальные люди? Пока что получалось плохо – язык не слушался. Слова не выговаривались, и выходило сплошь мычание.