Правда, оставалась одна существенная проблема: ее средств хватало только на три месяца этой самой новой жизни. Нужно было срочно что-то делать. И вот однажды холодным мартовским утром, когда Эвелин купалась в море, ее осенило. Она вспомнила, что у нее есть знакомый, который может помочь в ее беде и который, по совпадению, находится перед ней в большом долгу. Просто удивительно, как эта мысль раньше не пришла ей в голову.

Когда-то Бобби Рэдклифф очень сильно подвел ее, и она до сих пор расхлебывала последствия. Тогда – неужто с тех пор прошло целых сорок лет? – она поклялась, что он больше никогда о ней не услышит. Однако теперь она нарушила эту клятву и достаточно быстро разыскала его дублинский офис. Бобби был более чем счастлив прийти ей на помощь; мало того, он сам настоял на этом, когда узнал о ее беде. По его собственному признанию, он был очень удивлен и взволнован – настолько, что ради ее звонка даже оторвался от такого важного занятия, как игра в гольф. Но самое главное: он был ужасно благодарен ей за то, что все это время она держала рот на замке.

Таким образом, вопрос об оплате аренды был улажен. Механизм, который Эвелин привела в действие, работал как часы. Эвелин всегда умела держаться на плаву, и никакие дурацкие решения, принятые когда-то ее мужем, не могли ей помешать. Пускай даже ради этого и приходилось слегка приукрашивать правду…

Эвелин набросила белый махровый халат, туго его затянула, чтобы подчеркнуть свою изящную талию, сунула ноги в шлепанцы и, прежде чем выйти на улицу, внимательно оглядела себя в зеркало.

– Что ж, Эвелин Мэлоун, – сказала она своему отражению, – ты на свете всех милее.

На террасу лились лучи раннего утреннего солнца. Дорога была почти пуста, и только изредка мимо проносились одинокие машины каких-то ранних пташек. Чтобы пешеходам было удобнее добираться до бухты, на дороге для них специально поставили светофор. Однако Эвелин редко дожидалась зеленого сигнала.

Она проверила, не едут ли машины – в это время суток они обычно мчались на огромной скорости, дорога практически полностью была в их распоряжении, – но обнаружила только одинокий спорткар. Тогда она поставила одну ногу на проезжую часть (ее ужасно забавляло это подобие игры в ястреба и голубя ^[1]). Разумеется, водитель немедленно остановился и галантно махнул ей, показывая, что она может переходить. Тогда она улыбнулась в знак признательности и тоже помахала ему. Затем она беспечно перешла дорогу, а водитель ухмыльнулся ей вслед и покачал головой. Разумеется, это был мужчина – женщина бы просто проехала мимо.

Ее дражайший Бобби всегда говорил: «Запомни, Эви, что у женщины есть в семнадцать – того у нее не отнять и в семьдесят семь. И у тебя все будет так же, вот увидишь». Что ж, до наглядного подтверждения этой мысли ей оставался всего год, а что она подтвердится, Эвелин не сомневалась.

Она миновала круглую башню Мартелло и спустилась по ступенькам к бухте, где уже собралось несколько завсегдатаев. Они плескались в воде или вытирались полотенцами на берегу, а некоторые о чем-то болтали, потягивая горячие напитки из прихваченных с собой термосов. Несмотря на то что на дворе стоял конец мая и дни становились теплее, рано утром все еще было довольно прохладно. И особенно явственно эта прохлада ощущалась, когда ты только-только вылезал из моря после заплыва.

– Доброе утро, Эвелин, – сказал пожилой мужчина, выходя на берег. – Море сегодня очень красивое.

– Доброе утро, Питер. Я весь вечер не могла дождаться, – ответила Эвелин, окунулась и легко заскользила по волнам. Прохладная вода окутывала ее как шелк.

Несколько женщин стояли неподалеку и о чем-то переговаривались. Эвелин подплыла к ним поближе.

– А вот, кстати, и Эвелин! – воскликнула одна из них, заметив ее. – Можешь сама ее спросить.

– О чем? – поинтересовалась Эвелин, после чего легла на спину и вытянула ноги, а подбородок прижала к груди.

– Как вам удается так потрясающе выглядеть? – спросила ее молодая девушка. – Вы в такой прекрасной форме…

– …для старушки. Правильно?

– Да нет же! Возраст тут ни при чем. У вас просто потрясающая фигура!

– О, она всегда так выглядела. Не правда ли, Эвелин? – улыбнулась пожилая женщина с морщинистым лицом.

– Что ж, не буду лукавить, мне повезло. Но и плавание тут очень помогает. А еще я курила, пока все вдруг не засуетились и не объявили курению войну. Тогда мне пришлось бросить, и, скажу не таясь, это прибавило мне три лишних килограмма.

– Пари держу, что через неделю от них не осталось и следа, – засмеялась крупная женщина с венозной сеточкой на лице.

– Ну, ты же знаешь, Салли, что я вечно куда-нибудь подхватываюсь и бегу. Просто не могу усидеть на месте.

– Дедушка говорит, что в свое время вы разбили множество мужских сердец, – сказала Кэрол, дочка Салли, и смерила Эвелин задумчивым взглядом.

– Передай дедушке, что мое время еще не прошло.

Молодая девушка рассмеялась в ответ.

– Не правда ли, в нашей Эвелин нет ни единого изъяна? – обратилась она ко всей компании. – Она, наверное, самый почитаемый человек в Эбботсвилле. Каждая из нас мечтает однажды стать такой, как Эвелин. Я бы все отдала за такую же энергичность. Как вам удается столько всего делать? Вы и плаваете, и рисуете, и занимаетесь йогой, и еще находите время помогать Нессе с ее ярмаркой!

Кэрол выглядела пристыженной:

– Я не хотела…

– Конечно не хотела. Я все понимаю, – усмехнулась Эвелин и плеснула на нее водой. – Хотя я уже не та, что прежде… Кстати, Голди Хоун и Джоанне Ламли сейчас тоже по семьдесят шесть, и ты знаешь, они до сих пор бодры и свежи.

– Кому-кому? – оторопело переспросила Кэрол, а остальные женщины расхохотались.

– Ну, теперь видишь, что ты не на ту напала? – поддела ее Салли.

– Пожалуй, мне пора. Еще увидимся, девочки! – сказала Эвелин и поплыла дальше, в направлении залива.

Оттолкнувшись ногами, она перевернулась на спину и заскользила вперед, грациозно разрезая волны.

Когда она через двадцать минут вылезла из воды и потянулась за полотенцем, висевшим на перилах, то заметила двух своих соседей по дому. Несса, молодая женщина, держала веганское кафе и в свободное время гадала на картах Таро, а сейчас еще занималась организацией ярмарки. Вторым был Майк, высокий темноволосый молодой человек, местный скульптор.

– Доброе утро, Эвелин, – поприветствовала ее Несса. – Я смотрю, уже стало потеплее?

Это означало, что температуру воды наконец-то можно было измерять двузначными числами.

– Просто божественно! – сказала Эвелин и присела на низкую ограду, чтобы вытереть ноги. – А ты, Майк, что-то сегодня рано, – добавила она, повернувшись ко второму соседу, который в это время натягивал толстовку.

– В последнее время он все пытается вас опередить, – усмехнулась Несса. – С тех самых пор, как я сказала ему, что вы всегда приходите сюда первой.

– А я думала, что ты работаешь в утреннюю смену, – заметила Эвелин.

– Обычно так оно и есть, – пожал плечами Майк. – Просто я подумал, что раз уж я наконец передал свою скульптуру литейщикам, то могу немножко изменить свой распорядок.

– Как интересно! – сказала Несса. – Мне уже не терпится взглянуть. Когда все будет готово?

– Где-то через месяц. Точную дату должны объявить со дня на день.

– Ну, раз уж этой скульптуре суждено стоять здесь во веки веков, я жду, что она будет очень хороша, – заявила Эвелин. – Мужчина, который глядит на море и не теряет надежды, что его жена, погибшая во время кораблекрушения, однажды вернется, это ужасно романтично. А еще это прекрасное и очень своевременное предупреждение для вас, мужчин. Чтобы вы не смотрели на нас, женщин, как на предмет интерьера, который всегда под рукой и никуда от вас не денется.

– Вы знаете, Эвелин, я сильно сомневаюсь, что городской совет думал именно об этом, когда решил почтить память погибших в той катастрофе, – ухмыльнулся Майк. – Но буду иметь в виду.

– А городской совет случайно не планирует никаких предварительных показов? – спросила Эвелин.

– Хорошая попытка, Эвелин, – снова ухмыльнулся Майк, – но, боюсь, все совершенно секретно. Впрочем, я даже рад.

– Что ж, я уверена, что результат оправдает все ожидания. Хорошего вам дня! – сказала Эвелин и, помахав им на прощание, взбежала вверх по ступенькам.

– Будьте осторожнее, Эвелин! – крикнула ей вслед Несса. – Не понимаю, как она до сих пор жива-здорова, – добавила она, повернувшись к Майку. – Ходить в шлепанцах по скользким местам – это же верная погибель! Люди и помоложе нее наворачивались.

– Боюсь, она и слова-то такого не знает – «осторожность», – заметил Майк, провожая взглядом удаляющуюся Эвелин.

– Она потрясающая. Я не знаю ни одного человека ее возраста… да нет, любого возраста… с такой… такой страстной жаждой жизни. На ее фоне мы все просто ничтожества. Думаю, нам, чтобы спокойно существовать с ней под одной крышей, скоро понадобится группа поддержки.

– А я просто буду надеяться, что, когда мне стукнет семьдесят шесть, у меня будет точно такая же жажда жизни.

* * *

Улыбаясь, Эвелин перешла улицу и направилась к дому. По дороге она помахала еще нескольким друзьям, которые спускались к берегу. Утренний заплыв всегда поднимал ей настроение, и эта эйфория сохранялась целый день. Если повезет, она сегодня сходит поплавать еще раз. Хотя вообще-то она обещала встретиться с Даной: та сейчас занималась перестановкой в своей художественной галерее и просила Эвелин зайти, чтобы посоветоваться, в каких цветах лучше все оформить.

Мысли о галерее снова вызвали в ее памяти образ Майка. Ведь он и сам как произведение искусства. Как жаль, что ей сейчас не тридцать и даже не сорок! А какой высокий – целых шесть футов два (а может, и три) дюйма ^[2]. Намного выше нее, и это при том, что саму Эвелин тоже нельзя было назвать коротышкой: ее рост составлял пять футов девять дюймов ^[3]. Несса явно им очарована – и разве можно ее в этом винить? Тем более что, несмотря на безукоризненную вежливость и дружелюбие, Майк всегда вел себя весьма интригующе и даже скрытно, и это наводило на мысли о его чрезвычайной замкнутости. Под его приятной наружностью как будто скрывался невидимый барьер, который так и манил рискнуть его преодолеть.

Но как бы мила и обольстительна ни была Несса, у нее с ним ничего не выйдет – такое Эвелин чувствовала сразу. Она с юных лет видела мужчин насквозь и быстро понимала, кого может заполучить, а кого нет, и не расстраивалась, если осознавала, что этот орешек ей не по зубам. Такое умение избавляло ее от душевных мук и пустых переживаний. И вероятно, именно это и прославило ее как роковую женщину – разумеется, совершенно незаслуженно. Эвелин вовсе не разбивала мужских сердец. Она просто старалась, чтобы мужчины не разбивали сердце ей, ну и, пожалуй, чтобы ее примером вдохновилось как можно больше женщин, а это, согласитесь, совсем другое дело.

Правда, в конце концов все предосторожности оказались напрасны, и душевная боль все-таки настигла ее. Будь у Эвелин больше склонности к рефлексии, она бы, наверное, решила, что и поделом ей. Но Эвелин не собиралась ни о чем сожалеть, равно как и выдавать желаемое за действительное. Это неминуемо привело бы к катастрофе. Вместо этого она прибегла к единственному известному ей средству – продолжать двигаться вперед.

Она открыла входную дверь и вошла в холл – просто потрясающий холл, со стенами цвета морской волны и черно-белой ромбической плиткой на полу. Висевшее прямо напротив Эвелин большое зеркало в позолоченной раме отражало ее фигуру, залитую лучами утреннего солнца, которые просачивались в дом через витраж над входной дверью. Вокруг было тихо. Большинство жильцов еще не успело разойтись по своим делам. Откуда-то с верхних этажей доносился аромат свежесваренного кофе.