Улицы в этом районе узкие, многие по-прежнему мощенные булыжником. Скучившиеся ряды небольших зданий по большей части облицованы кирпичом и камнем. Первые этажи занимают дорогие сувенирные и антикварные лавки, тихие маленькие книжные магазинчики и кофейни. Вдоль некоторых тротуаров через равные промежутки даже растут небольшие деревца. Со стаканчиком кофе в руке я разглядывал через витрину крошечную художественную галерею. Затем побрел дальше. На единственной опять-таки вымощенной булыжником центральной аллее, которую теперь называли улица Салем, запрещалось автомобильное движение, хотя она была довольно широкой и длинной. Получался почти торговый центр под открытым небом – вдоль улицы концентрировалось больше всего магазинов этого района, и в обеденный перерыв сюда приходила куча народа. Где-то впереди небольшая группа исполняла живую музыку. В фонтане плескалась вода, и в чаше босиком ходили дети. Здесь располагался хороший музей, я бывал в нем раньше. На глаза не попадалось ни одного бродяги, разлегшегося на тротуаре. Ни один тощий подросток не подкрадывался ко мне, чтобы выпросить монетку. Да, тут встречались неприятные люди, но все-таки это было самое милое местечко, какое только можно найти в Панктауне. Конечно, по всему городу тут и там были разбросаны отдельные строения чум, но здесь было самое большое их скопление. Все это напоминало покой в центре урагана. Жемчужину, проглоченную китом и застрявшую в его наполненном желчью желудке.

Ясность. Я мог думать. И прикинул, не сжечь ли магазин мистера Голуба… все эти потенциально опасные фолианты по научной магии и магическим наукам. Но я не мог подвергать опасности проституток, которые жили в том же здании, или кого-нибудь из соседних домов. Тогда я представил, как захожу в книжный магазин и обстреливаю полки капсулами с ненасытной плазмой… наблюдаю за стремительным распространением светящейся коррозии.

Но сначала я выстрелил бы капсулой в мистера Голуба. Нельзя было вешать на него всю вину за Габриэль – она еще до встречи с ним невинно, полушутя приступила к собственному разрушению. Но они как-то взаимодействовали, и мистер Голуб усугубил ее отравление. А еще он был жрецом. И представлял угрозу для других невинных Габриэль. А мне нужно было одно-единственное лицо из плоти и крови, с которым я мог бы схлестнуться. И выстрелить.

Теперь я стал обитателем подземного мира. Улица Морфа и ее притоки были моим районом. Я нервничал из-за убийства человека в такой близости от места, где жил сам. Боялся, несмотря на все свои фантазии, жечь его книги, ведь магазинчик располагался совсем рядом с моей квартирой. А теперь еще там – внизу и неподалеку – жила и работала Салит. Салит-форсер…

Если бы я мог договориться с Голубом о встрече в другом месте. Заманить его подальше…

Под каким предлогом?

Ну, в любом случае, я хотел посмотреть книги, которые он предлагал. В частности те, которые упоминались при мне и развивали отдельные идеи из «Некрономикона». Автором одной был чум, другой – тиккихотто. В конце концов, я сказал бы Голубу, что хочу их купить. Попросить его встретиться со мной где-нибудь за ленчем. В каком-нибудь неопасном месте, где не ждешь нападения. Вроде причудливого маленького района, в котором я сейчас находился. Можно ли выбрать более безобидное место в Панктауне? Здесь ненавидели даже произносить слово «Панктаун». Тут он снова носил имя Пакстон… свое настоящее имя. Город Мира.

«Становлюсь психопатом», – подумал я, стоя в толпе перед трио чум, которые играли ту самую живую народную музыку. Что я выиграю, убив этого типа? Мне нужно забыть его. Забыть Габриэль. Я нравился Салит. Салит была дверью в другой край.

Но я уже был убийцей. Пусть из самообороны. Я сбежал, избавившись от тела. Я изменился навсегда, несмотря на отросшие волосы. «Салит – это дверь к закону, порядку и здравомыслию, которая, в конечном счете, не откроется под моей рукой», – сказал я себе. Салит тянуло ко мне, это было очевидно. Но если бы только она знала правду… зайдет ли она так далеко, что арестует меня, или я лишь вызову у нее отвращение? И то и другое было для меня одинаково ужасно. Лучше вообще не видеть ее больше. Лучше позволить себе продолжить падение, которое уже началось…

Кроме того, приближались те киты на огромных черных крыльях. Возможно, они выглядели иначе. И являлись неизвестно откуда. Но я чувствовал удары их крыльев каждой клеточкой своего тела. Слышал их беззвучные крики, будто статические помехи в венах. Габриэль открыла дверь и позволила Голубу сделать то же, вручив ему «Некрономикон». Нельзя позволить ему открыть еще больше дверей для этих существ, которым некоторые поклонялись как богам.

Я слушал бодрое позвякивание инструментов, мягкие умиротворяющие голоса певцов, смех и крики похожих на оживших херувимов детей в фонтане позади. Все это такое хрупкое. Недолговечное. Почему именно я должен сознавать, в какой опасности они находятся? Почему я должен быть тем, кто их защищает? Мне и самому не удалось добиться в жизни большего, чем работа в службе поддержки. Я не смог спасти даже свою собственную девушку.

«Взгляните на меня, спрятавшегося за темными очками, точно знаменитость, – молча предлагал я музыкантам. – Аз есмь спасение и путь».

Я должен убить мистера Голуба.

На обратном пути к станции подземки я снова приблизился к ПУ. Солнце клонилось к закату и золотило зеленый парк кампуса. Я посмотрел на университетские здания, возвышавшиеся над парком. Салит училась там на офицера полиции. Там проповедовались закон, порядок и здравомыслие. Но у них на полках не было «Некрономикона», правда? На своих занятиях по медицине они не препарировали невероятно раздутые трупы мутантов, чтобы добраться до похожих на медуз существ, плававших внутри…

Со всеми своими знаниями я чувствовал себя совершенно одиноким. В каком-то смысле это было к лучшему.

* * *

Во время сегодняшней экскурсии у меня через плечо был перекинут рюкзак. В нем лежали пистолет и планшет. Возвращаясь в подземке домой, я открыл лежавший на коленях компьютер и еще раз поискал в сети «Некрономикон».

Отыскались случайные ссылки, скудные упоминания, даже пара наиболее известных отрывков (насколько вообще можно считать известным что-то со страниц этой книги), но, опять же, полной версии в доступе не было, и ни один из книготорговцев не предлагал ее для продажи. Но, просмотрев несколько статей, я понял, что немногие существовавшие экземпляры долгие годы разыскивались и уничтожались, как правило, религиозными фанатиками или, по крайней мере, неуравновешенными личностями. Один ученый, которому разрешили подержать «Некрономикон» в зале редких книг библиотеки колледжа, поджег себя и сгорел, сидя на полу и прижимая фолиант к груди.

Еще я прочел пару строк в нескольких статьях о группе, называвшей себя «Дети Старших», которые утверждали, что лично уничтожили три копии книги и взломали сайт, где был представлен полный текст. Они уничтожили сайт и даже разыскали владельца, чтобы украсть из его дома оригинал книги. К сожалению, не было ни описания, ни имени владельца, о котором шла речь.

У меня сложилось впечатление, что эта организация существовала и сейчас. Что бы они подумали о мистере Голубе и его обладании этой книгой? Или обо мне, если уж на то пошло? Хотя я надеялся, что во мне они увидят союзника…

Я поискал информацию о «Детях Старших», но по большей части просто возвращался к тем статьям, которые уже видел. Казалось, группа существует только на Земле. Ну… по крайней мере, они прикрывают Землю. Но я был бы признателен за некоторую помощь и в эту сторону.

В одной короткой заметке, где действительно их упоминали, отмечалось, что некоторое время о «Детях Старших» ничего не было слышно, и в шутку высказывалось предположение, что их самих выследили и похитили демоны из той самой книги заклинаний, которую они стремились уничтожить.

Я попытался разузнать побольше о двух книгах, которые называл мистер Голуб, но, не вспомнив ни названий, ни авторов, не смог ничего найти. Уже подъезжая к своей станции, я убрал планшетик в сумку, где уже лежал красный диск с неуловимым «Некрономиконом».

Ступив на платформу подземки, я увидел, что улицы на шесть дюймов залиты водой. Колеса авто бороздили темную жидкость, машины на воздушной подушке проносились над маслянистыми на вид реками, тревожа гладкую поверхность. Пешеходы, ругаясь, бежали вдоль дороги, будто спешка могла сделать их суше. Я спросил мужчину на платформе, что произошло.

– Вертолет врезался в подвесной водовод, – усмехнулся тот. – Большой. Глупый мальчишка превысил скорость. Говорят, был пьян. Убил своего пассажира, но сам, конечно, выжил – идиот. Никогда не жалею неудачников, которые пьяными гибнут за рулем.

Мне тоже частенько не было жаль таких, хотя, полагаю, я испытывал бы иные чувства, окажись это кто-то из моих друзей. Как бы там ни было, я подумывал вызвать такси, но идея выглядела не слишком привлекательной, поскольку других она тоже посетила. В конце концов я просто сошел с платформы в глубокую, по самую щиколотку – холодную! – воду и начал с трудом пробираться к дому.

Я миновал пожилого землянина, который стоял посреди тротуара, уставившись в потолок и бормоча что-то себе под нос. Мужчин был насквозь мокрый, и я решил, что это бродяга, который спал на улице, когда начался потоп.

Впереди завыли сирены, оглушительные здесь, под землей, и я заметил за следующим поворотом отсветы цветных мигалок. Затем раздался рев убегающей воды, похожий на грохот водопада, обрушивающегося на улицу. Как и бродяга, я уставился в потолок. Пересечения трубопроводов, каналов, кажущийся хаос транспортировки. Но в этом должен присутствовать порядок, узор паутины. Этот кабель имел начало и конец. Та магистраль доставляла канализацию к определенному месту назначения. Возможно, не все было расписано с самого начала, не все трубопроводы проложены заранее, но планы писались на планах, а паутина сплеталась с уже существующими паутинами, и на самом деле анархия была системой.

Это напомнило мне о том, что однажды сказал мне друг, который учился в ПУ на врача (он преуспел, и с тех пор я потерял с ним связь), после своих первых вскрытий человека. Изнутри тело выглядело так… хаотично. Органы не были помечены цветами, аккуратно очерчены и независимы, как на иллюстрациях в учебниках. Все там было таким мягким, таким серым, таким бесформенным на вид. Как застывший суп из протоплазмы. Преподаватели говорили о великолепной человеческой машине, но она не выглядела машиной. «Это не должно работать!» – благоговейно рассмеялся мой друг. Это была просто… мешанина. Хотя мой друг всегда был убежденным атеистом, он сказал мне, что этот опыт действительно заставил его задуматься о Боге. Вероятно, один Бог мог оживить подобную глину.

Интересно, вырос ли этот религиозный трепет с тех пор, как мы разговаривали последний раз? Он все еще удивлялся или стал теперь измученным хирургом, который ясно различает закономерности, структуру, механизм в этом сером хаосе?

Схемы. Структура. Порядок и цель. Но их можно сломать. И это приведет к кровотечению. Я услышал, как хлынула вода.

И пока стоял там, наблюдая за разноцветными огоньками аварийных бригад, мелькавшими между зданиями на другой стороне улицы, почувствовал, как с моего плеча сорвали рюкзак.

Убегавший вор походил на скелет в громоздкой, поношенной черной одежде. Безволосая костлявая голова странного металлического цвета. Выходит, робот? Племена беглых бунтующих роботов жили в заброшенных старых секциях подземки, частично засыпанных страшным землетрясением, которое произошло несколько десятилетий назад, да так и не отремонтированных. Но когда, поднимая фонтаны брызг, я бросился в погоню, вор оглянулся на меня – он принадлежал к неизвестному мне инопланетному виду. У него были огромные черные глаза, покрытые, казалось, серебристой защитной пленкой или перепонкой, а на лице выступал длинный заостренный клюв, вроде птичьего. Кожа отливала серебром, но, как и глаза, казалась черной под верхним слоем – это выглядело странно, будто тело вора было рентгеновским снимком или фотографическим негативом.

– Эй! – крикнул я ему вслед. – Верни рюкзак, ублюдок!