Но проклятье привело меня к этому моменту. К другому богу. А он еще хуже.

Этот бог явно считает мое проклятье интересным. Почему? Потому что меня проклял Зевс? Нынешний царь богов – козел. В этом мы с Аидом тоже согласны. Вопрос в другом: что он теперь будет со мной делать?

Аид машет мне рукой почти апатично:

– Можешь идти.

Могу…

Стоп… Что?!

5

Не спрашивай бога о причине

– Я могу… идти? Серьезно…

Аид медленно поднимает брови:

– Желаешь поспорить?

– Нет. – Никогда не смотри в зубы дареному коню… или дареной лазейке.

– Сюда, – говорит бог.

Он поворачивается к тропинке, которая ведет нас к другому спуску с горы. Видимо, мне стоит следовать за ним? Аид идет легким стелющимся шагом. Я сосредоточиваюсь на его ботинках, потому что таращиться на его спину – те кожаные полоски встречаются у него между лопаток – или на его идеальную задницу, если уж на то пошло, просто не вариант.

Я задерживаю дыхание; каждый сантиметр моей кожи пощипывает от неуютного ощущения, которое лишь растет, пока я тороплюсь за Аидом. Это вся эта тема с «сырой силой богов». Я говорю себе, что пощипывание только из-за этого.

Я не уверена, что верю самой себе.

Мы молчим, пока не показывается тротуар, идущий параллельно центральной улице. Вместе с толпами. Я останавливаюсь. Аид тоже – и оборачивается.

– Проблемы?

– Э-э… – Я таращусь за его спину, и он прослеживает мой взгляд. Еще метр – и все смогут увидеть нас вместе. Увидят меня… с богом гребаной смерти.

– Не волнуйся из-за них, – говорит Аид, как будто прочитав мои мысли. – Только ты видишь, кто я на самом деле такой. Все остальные видят обычного смертного мужчину.

Ясно. Шикарно. Разве что заложники, которые еще крутятся рядом, могут заметить меня со странным мужиком и начать задавать вопросы. Я смогу выкрутиться?

– Идем.

Кажется, не смогу.

Мы выходим на многолюдный тротуар, и я приостанавливаюсь. Мне попрощаться, прежде чем мы разойдемся… или еще что?

Я коротко салютую:

– Спасибо, что не покарал меня.

Я думаю, что все проблемы позади, когда поворачиваюсь, чтобы уйти, но Аид разворачивает меня к себе, крепко схватив за плечи. Внезапно я смотрю в глаза цвета расплавленного металла. Они мерцают, словно горящий уголь.

– Будь осторожнее со словами, звезда моя, – говорит он уже не таким ровным голосом, как раньше: сейчас это уже шелк-сырец. – Тебе не угадать, когда боги могут поднять брошенную тобой перчатку… В любой другой день я мог бы сделать это.

Струны нервов натягиваются так туго, что я могу лопнуть в любую секунду; адреналин в жилах такой горячий, что сжимается кожа. Но проблема не в этом. В этот момент я чувствую себя более… живой. Как будто каждая оставшаяся мне секунда бесценна, потому что секунды эти сочтены.

– Кара – это быстрая смерть, – шепчу я. – Есть вещи и похуже.

Глаза Аида вспыхивают, когда он исследует выражение моего лица, и я задерживаю дыхание в ожидании вспышки боли перед пустотой смерти. Так я себе это представляю.

Она не приходит.

Вместо этого его лицо меняется. Эта перемена настолько тонкая, настолько медленная, что сперва я даже не уверена, что вижу ее, но предупреждающее пламя становится… мягче. Совсем другим видом жара.

Аид поднимает руку, чтобы провести кончиком пальца от моего виска к челюсти; прикосновение к коже совсем легкое, опьяняющее меня. Бог смотрит на меня, а я таращусь на него и знаю, что должна отвести взгляд. Из нас двоих смертная я, так что это я должна ломаться, сдаваться, признавать поражение.

Не могу. Не буду.

– Ты права, звезда моя, – тихо рокочет он. Его взгляд спускается ниже и задерживается на моих губах. – Есть вещи и похуже.

Потом его взгляд в мгновение ока становится из пламенного ледяным. Аид внезапно выпрямляется, разворачивает меня и слегка подталкивает в толпу, как будто выпуская слишком мелкую рыбешку обратно в океан.

Каким-то образом, хотя все остальное во мне полностью отключилось, ноги умудряются унести меня прочь. Я отхожу на десяток метров, прежде чем он окликает меня:

– Не нарывайся на неприятности, Лайра Керес.

Я столбенею, но не оборачиваюсь. Это не то имя, которое я ему назвала.

Я бы с удовольствием поинтересовалась, откуда он его знает или зачем спрашивал, поскольку очевидно, что знал его заранее, но наконец во мне включается инстинкт самосохранения – хоть и поздновато, – а я уже почти ушла.

Так что я поднимаю руку в знак того, что слышала… и иду дальше, считая шаги так, будто они могут быть последними.

6

Горстка избранных

Присутствовать на ритуале открытия Тигля – хуже, чем скататься на прогулку по реке Стикс.

У Феликса срывает крышу. Я это знаю, потому что каждый раз, когда замечаю его в толпе, он скрежещет зубами и дико оглядывается. Как мило, что он появился наконец-то. У меня хотя бы получилось воссоединиться с остальными на городском конце моста, не попавшись ему на глаза.

Это простое крохотное чудо.

Бун и Шанс меня тоже не заметили. Я планирую продолжать в том же духе. Как только тут все начнется, я тихой сапой вернусь в логово. Не только затем, чтобы избежать различных столкновений, но и чтобы переварить все, что я пережила сегодня. Особенно встречу с конкретным богом.

Феликс кидает взгляд в моем направлении, и я пригибаюсь, пытаясь стать как можно меньше. Может, он и не знает, что я бросила свои обязанности, но сейчас не время выяснять. Когда он отворачивается, не заметив меня, я испускаю тихий вздох облегчения – и не могу слегка не улыбнуться про себя. Раздражение не очень-то идет неровным чертам лица Феликса.

Не то чтобы я могла его винить. Это рай для воров. Карманы так и просятся быть обчищенными, а у всех его заложников связаны руки, поскольку полночь уже миновала и празднество официально началось. Собравшиеся люди сбились в плотную толпу.

Такое ощущение, что сюда пришли все до одной живые души в радиусе полутора тысяч километров от Сан-Франциско – даже те, кто не поклоняется этому пантеону богов.

Если подумать, все логично.

Большинство смертных лично заинтересованы в назначении следующего царственного правителя олимпийских богов по нескольким причинам: это может быть бог или богиня, которых больше всех любят, ненавидят или боятся, – или определенный бог-покровитель (это мой случай). На других же избрание одного из богов оказывает более сильное влияние. Я так понимаю, многие фермеры хотят, чтобы победила Деметра, благословила их посевы и урожай. Солдаты предпочитают Ареса. Ученым и учителям нужна Афина. И так далее.

Любопытно даже смертным, которые поклоняются другим богам, ведь зрелище красочное. Или, возможно, им не нравится собственный бог с похожими или противоборствующими силами. Или, что куда проще, они элементарно не хотят оскорбить упомянутых богов.

Но как ни посмотри, а мир наблюдает с интересом.

И несмотря на это, все до единой ценности в безопасности.

Неудивительно, что мой старый наставник так издерган. Ни единого свиста. По крайней мере, из тех, какими общаются наши заложники, обсуждая потенциальную цель.

И так будет целый месяц.

Я покачиваюсь на носочках, разглядывая храм Зевса, а там не видно ничего, кроме обычных молний.

В этом храме смертные служители богов сжигают приношения, шепчут молитвы и проводят ритуалы, которые считают необходимыми. Поскольку это случается всего лишь раз в сотню лет, держу пари, что их выдумывают на ходу.

Не то чтобы отсюда я могла хоть что-нибудь разглядеть. В храмах запрещены записывающие устройства (еще один эдикт богов). Но это значит, что я застряла вместе с миллионами людей, пялящихся на здание с белыми колоннами на вершине горы на той стороне моста так, как будто оно может внезапно превратиться в дракона и извергнуть пламя.

Пока все, что было, – это одинокое облако белого дыма, вознесшегося к небу, возможно, от жертвоприношения.

Люди заполонили улицу вдоль залива до границ самого города, задним рядам приходится втискиваться между домами. Там стою и я.

Остальные заложники разбились по группкам, обсуждая, выберет ли Гермес вора. Такое случалось и раньше. После первого круга усмешек и взглядов в мою сторону меня снова игнорируют, и это хорошо для моего плана побега.

Несколько человек вокруг пялятся в телефоны, смотря разные варианты «прямых трансляций», где еще больше людей по всему земному шару стоят на улицах в других городах, глядя на различные храмы этих богов. Там и сям я ловлю пару комментариев, но пока никто не сообщает ничего нового.

– Легенды гласят, что боги и богини так устали от Зевса в качестве царя, что стали сражаться меж собой за право его свергнуть, что привело к Анаксианским войнам, – говорит ведущий новостей из девайса рядом со мной. – Все стало настолько скверно, что они изуродовали чудеса, сбив с ног Колосса Родосского и превратив сотни воинов в терракоту.

Я фыркаю от смеха. Очевидно, это разозлило совершенно другой пантеон богов.

Ведущий продолжает:

– Они уничтожали города вроде Атлантиды и Помпей, а в итоге обрушили собственный дом, Олимп, который позже восстановили.

Все знают эту историю. После этого боги заключили пакт о том, что больше никогда не будут сражаться друг с другом, и тогда создан был Тигель – состязание, в котором они позволяли нам, смертным, выяснять отношения от их имени.

По толпе вокруг меня проносится аханье.

– Зевс! – кричит кто-то. – Зевс выбирает!

– Где? – громко спрашивает еще пара человек.

После этого голоса поднимаются пестрой звуковой волной. Я подбираюсь ближе к мужчине слева от меня, который с жадным интересом смотрит в свой телефон.

И мне видно, как у простого храма, который я не опознаю, расположенного непонятно где, с ясного синего неба срывается огромная молния и поражает его с таким грохотом, что кажется, будто содрогается сама земля. И раздается оглушительный глубокий голос – возможно, из самого строения, потому что я нигде не вижу бога:

– Я Зевс, первый царь богов, бог небес, грома и молнии, бог погоды, закона и порядка, правления, судьбы и предназначения.

Я закатываю глаза. Судьба и предназначение – это одно и то же. Разве нет? Напыщенный болван.

И кстати, надо говорить «царь олимпийских богов». Но все боги в моем пантеоне настолько эгоистичны, что претендуют на все целиком. Ну что же, пусть будет царь богов.

– И ныне, в первый день Тигля, я буду выбирать первым.

Бог делает паузу, как будто ждет аплодисментов. Учитывая, что мы все толком не знаем, как это работает и что означает, и, я так понимаю, толпам, собравшимся вокруг того храма, сейчас плохо слышно из-за звона в ушах после грома, все они хранят молчание и внимают.

– Я выбираю…

7

Прочь с дороги

Тишина как будто выползает из видео и повисает над нами, пока мы вместе стоим и смотрим, затаив дыхание от любопытства, и никто не смеет даже кашлянуть. Кого он выберет?

Бьет еще один разряд молнии, на этот раз возле храма, на самом верху лестницы, между двумя колоннами главного входа. Несколько человек вскрикивает от грохота. И там, где ударила молния, из ниоткуда появляется явно ничего не понимающий человек.

Голос Зевса гремит вновь:

– Сэмюэл Себина.

Я таращусь в телефон. Избранный Зевсом смертный оказался еще выше и мускулистее Буна, с черной как смоль кожей и короткими черными волосами. Он явно оглушен и может только озираться вокруг. И пропадает так же быстро, как появился. Кто знает куда?

Снова поднимается крик.

– Гера! – орет кто-то. – Гера выбирает!

Люди смотрят, не поднимая головы от телефонов.