Его мертвая царица.

Я вздрагиваю.

– В ее честь… я тоже выберу себе поборника, – объявляет он.

Твою мать. Аид не участвует в Тигле. Фактически он даже не входит в число главных олимпийцев. Здесь, в Верхнем мире, бродят слухи, что это потому, что он и так царь мира Нижнего и остальные в пантеоне не хотят давать ему еще больше власти, так что ему не позволено становиться еще и царем богов Олимпа.

Волна ропота от толпы вокруг храма становится достаточно громкой, чтобы ее было слышно в прямом эфире.

И смертный, которого он выберет. Быть избранным богом смерти… фу. Мне в целом плевать, чем боги заставляют заниматься тех, кого выбрали в поборники, – но этому конкретному смертному будет просто полный атас.

Аид дарит толпе ленивую улыбку:

– И мой выбор…

Внезапно густой черный дым закручивается у моих ног, наполняет помещение, и мгновенное ужасное понимание начинает прогрызать дыру у меня в животе. Я вскидываю голову, чтобы уставиться на Буна, который пялится на меня в ответ, и глаза его расширяются от ужаса.

– Лайра?

О боги.

– Да вы издеваетесь, чтоб…

Дым полностью скрывает меня, и перед глазами чернеет. Всего на секунду. Как будто я медленно моргнула, а когда зрение возвращается, то я уже не в логове и не смотрю на все это на крошечном экране.

Вместо этого я стою у входа в храм Зевса в рассеивающемся облаке черного дыма, пахнущего пламенем и серой, а рядом со мной стоит Аид.

Этот ублюдок вытащил меня сюда в самый неподходящий момент, посреди фразы, и мои губы завершают то, что я уже начала говорить:

– …меня.

Эти два слова падают в шокированную тишину, которая царит над храмом и всем Сан-Франциско. Возможно, над всем миром, мать его.

Аид улыбается мне хитро и крайне довольно, как будто я ничем не могла порадовать его больше, чем этими идиотски непристойными словами. Потом он берет меня за руку, поднимает ее и поворачивается к толпе.

– Лайра Керес!

Часть 2. Добродетель Смерти

Эта преступная душа хотела бы поблагодарить Смерть за оказанную честь… но отказаться.

8

Шуты судьбы

«Мне конец. Конец. Конец по полной программе».

– Не делай этого, – шепчу я, втягивая голову в плечи и надеясь, что никто не прочтет по губам и не услышит, как я фактически умоляю Аида меня отпустить. Мы все еще стоим перед толпой, ожидая незнамо чего.

– Уже все сделано. – Ни уступчивости. Ни жалости.

Он наконец-то сообразил, как меня наказать. Наверняка дело в этом. Как же мне не везет с мелочными богами и этим клятым храмом.

– Улыбнись, звезда моя, – приказывает Аид мягко, но настойчиво. – Весь мир рассматривает тебя перед тем, как я тебя заберу.

И тут вдруг вспышка, путающая восприятие, а вслед за ней немедленный удар грома, от которого у меня звенит в ушах… и рядом с нами встает кто-то еще.

Зевс.

Нынешний царь богов, жадный до власти. Мне нравится считать его нарциссичным карапузом.

Как и в случае с Аидом, с этим богом невозможно ошибиться: бледные кудри, как будто вставшие дыбом, формируя ореол надо лбом, странным образом не заставляют его светлую кожу казаться выцветшей. На вид ему нет и тридцати… А Аид выглядит еще младше, несмотря на то что старший из них. Видимо, не врет народ про хорошие гены и физкультуру. Но Зевс слишком миловидный, на мой вкус, хоть и говорят, что на его коже остались шрамы от Анаксианских войн. Что-то насчет Гефеста и вулкана.

Он одет в безупречный костюм-тройку, сплошь белый, только галстук зеленый – и кажется, что у него с шеи свисает водоросль.

Надменным взглядом – глаза настолько голубые, что в них почти больно смотреть, – он окидывает Аида с головы до ног.

Если бы я не так старалась не обделаться от ужаса из-за собственного положения, меня бы позабавила комическая смесь раздражения и ярости, искажающая ангельские черты Зевса. Выходит, красота, даже богоподобная, оборачивается уродством из-за гадких мыслей.

Толпы, усеявшие склон горы, мост и предместья города, взрываются воплями при его появлении.

– Тигель тебе не интересен, брат, – говорит Зевс с улыбкой, и голос его грохотом отдается по всему мысу, когда он начинает заигрывать со своей аудиторией.

– И все же мы оба знаем, что тебе меня не остановить, – с какой-то рассеянной задумчивостью отвечает Аид, и его слышим только мы. А потом произносит голосом, что тоже скатывается со склона холма: – Мой брат не станет бояться толики конкуренции, ведь верно?

Ответное ликование заставляет ангельское лицо Зевса хмуриться, и электричество искрит над его головой крохотными вспышками света.

Я наклоняюсь в сторону Аида:

– Ты активно пытаешься сделать так, чтобы тебя поджарили?

Он смотрит на Зевса, и я не могу сказать точно, кому предназначена презрительная усмешка на его губах: его брату или мне.

– Не знал, что тебе есть до этого дело.

Видимо, мне. Я фыркаю совершенно не утонченно.

– Мне – нет. Но рядом с тобой я нахожусь в зоне поражения и, в отличие от тебя, являюсь смертной.

Аид до сих пор не смотрит на меня.

– Инстинкт в первую очередь спасаться самой хорошо тебе послужит.

Во имя Нижнего мира, а это что еще значит? Пусть я проклята и меня никогда не полюбят, но мне не плевать на других. На самом деле во многом я даже слишком запариваюсь, ставя счастье всех прочих выше моего собственного. Но сейчас это не самая моя большая проблема…

Я открываю рот, чтобы сказать Аиду, что если он считает, будто я собираюсь принимать участие в этом фарсе, он же соперничество богов, или что тут происходит, то он ошибается.

Но прежде чем успеваю ответить я и даже Зевс, голос Аида перекрывает рев толпы:

– Да начнутся игры!

И новая молния вспыхивает в тот самый момент, когда я опять начинаю мерцать и исчезать, на сей раз без дымовых эффектов. Это мерцание длится чуть дольше, и, честное слово, я ощущаю на пояснице касание, как будто меня придерживают.

Когда я промаргиваюсь, мы с Аидом больше не стоим перед храмом в ночном Сан-Франциско. Мы находимся на широкой полукруглой платформе, выдающейся из горного склона и как будто парящей над крутым обрывом, ведущим в облака, а над ней сияет солнце.

Мы одни, но это явно ненадолго.

Мне нужно выкрутиться. Быстро. Я оглядываюсь в поисках идей и застываю. Все мысли о побеге уходят на задний план, а я пялюсь на пейзаж, который простые смертные лишь мечтали лицезреть.

Олимп – дом богов.

Построенные на вершине и вдоль вздымающихся горных вершин девственно белые здания кажутся частью самих скал. Явственно древнегреческого происхождения, они демонстрируют идеальную симметрию и, разумеется, отчетливо видимые высокие колонны из различных эпох.

Я не замечаю следов или застарелых шрамов от Анаксианских войн.

– Хватит глазеть, – говорит Аид.

– Я никогда ничего подобного не видела, – выдыхаю я, на микросекунду забыв, с кем рядом я нахожусь.

– Это не настолько впечатляет.

Я бросаю на него косой взгляд. Он – единственный бог, кто не строил себе тут дом. Никогда.

– У тебя обиженный голос. Зелен виноград?

Возможно ли, чтобы в серебристых глазах полыхнула кромешная тьма? Аид улыбается, скалясь, как акула, которая вот-вот тебя сожрет.

– Вовсе нет. – Он отворачивается, и взгляд его скользит по пейзажу перед нами. – Я видел и лучше. Поверь мне.

Лучше, чем это? Не уверена, что это возможно.

– Поверю, когда увижу.

– Я могу это устроить.

Это была угроза?

Я притворяюсь, что не слышала, поднимая взгляд все выше и выше, до одного огромного храма на вершине высочайшего пика. Прямо под ним в гору врезаны друг рядом с другом три лица. Зевс, Посейдон и Аид – три брата, победившие и заточившие титанов, что правили миром до них. Из открытого рта каждого льется водопад.

Вода, текущая изо рта Зевса, почти радужно белая и превращается в туманные облака, что, кружась, спускаются к горе, укрывая Олимп от глаз обитателей Верхнего мира. Воды Посейдона бирюзовые, как Карибское море на фотках, такие чистые, что даже отсюда я могу детально рассмотреть склон под ними.

А вода изо рта Аида…

Я наклоняюсь над обрывом.

– Твой водопад питает реку Стикс?

– Да.

– Вода черная.

Судя по тому, как изгибаются его губы, мне можно не уточнять, к чему я веду.

– В Нижнем мире она не черная.

– Правда? А какого цвета? Пожалуйста, скажи, что розовая.

Аид склоняется ближе, пристально глядя на меня:

– Скоро узнаешь, если не будешь осторожна.

Я скрываю дрожь, отворачиваясь и глядя вдаль.

Водопад Аида невысок, он превращается в реку, которая вроде как исчезает в недрах горы, но река Посейдона вьется по поверхности, разделяясь, чтобы течь вдоль каждого пика. Она проходит под прекрасными изогнутыми мостами, питая роскошную зелень, покрывающую горы, и исчезает, чтобы потом низринуться из резных статуй, стоящих ниже.

И все здесь вроде как… светится. Странно, что не слышно небесного хора. Олимп ошеломляюще идеален. Я внезапно чувствую себя маленькой. Незначительной.

«Я не должна быть здесь.

Я – последняя, кто должен быть здесь. Наверняка можно как-то выкрутиться».

– Я… – Я что? Сожалею? В ужасе? Страдаю от синдрома «не то место, не то время»?

Но я не успеваю подобрать правильные слова. Аид загораживает мне вид и говорит:

– У нас мало времени. Ты должна меня выслушать.

9

Дразнить богов

Я проглатываю то, что собиралась сказать дальше, и вверх по моему позвоночнику взбирается страх.

– Ла-адно, – выдавливаю я, пока мой взгляд мечется вокруг в поисках тех, кто, судя по всему, идет за нами.

Аид поднимает бровь, скорее всего, в ответ на мое немедленное согласие, но никак не комментирует.

– То, во что я нас втравил… важно.

Выборы нового правителя богов? Да, можно и так сказать, но у меня такое впечатление, что он не об этом.

– В смысле «важно»?

Он качает головой:

– Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Единственное, что тебе надо знать прямо сейчас: до конца Тигля…

Я, моргая, смотрю на него:

– До конца… Что?

Он на секунду ловит мой взгляд:

– Ты моя.

Мое горло немедленно сжимается, хотя глупое нутро решает встрепенуться. Я никогда не была чьей-то. И, несмотря на недавние события, у меня есть чувства к Буну. Нечего тут трепыхаться.

– Мы должны выступить единым фронтом, если ты хочешь победить. Поняла?

Я трясу головой.

– Я ничего не понимаю. Почему единым фронтом?

– Совсем скоро узнаешь. Но прежде чем сюда прибудут другие, я заключу с тобой сделку… Победи – и я сниму твое проклятие.

С тем же успехом он мог дать мне пощечину. Я отшатываюсь так быстро, что спотыкаюсь, и он хватает меня за руку, чтобы удержать в вертикальном положении. Он может это сделать? Я могу избавиться от проклятья?

Я все еще перевариваю это открытие, когда без единого звука прибывают остальные божества и их избранные поборники. Вот только что мы были одни. И через секунду – уже нет.

И они все таращатся на наши руки.

Вместо того чтобы отпустить меня, Аид делает шаг ближе и поворачивается так, что мы оба оказываемся лицом к лицу с новоприбывшими. У меня создается впечатление, что он смотрит всем остальным богам и богиням прямо в глаза, тогда как его собственные напоминают два кусочка льда.

Он бросает им вызов, чтобы они остановили его? Протестовали? Высказались?

Они ничего не делают.

Даже Зевс, несмотря на весь яростный блеск и треск. Впрочем, Аид бросил перчатку своему брату перед всем миром.