«Особенно я сдружилась с одним из своих коллег – Леонидом Тихоновым. Как и я, Леонид был ленинградцем, поэтому нас объединила любовь к городу и к профессии (мы оба были увлечены картографированием и геофизикой). Леонид был немногим старше меня, но его профессиональный опыт и блестящие способности сразу вызвали мое уважение и намерение относиться к нему, как к наставнику. Леонид стал опекать меня – помогал советом, поддерживал, когда я однажды повздорила с начальником экспедиции из-за серьезного расхождения в важных, как мне тогда казалось, вопросах. Долгие снежные вечера (если бы вы знали, Женя, как долго тянется зимний вечер, когда вокруг на сотни верст только бесконечные снега!) мы с Леонидом часто коротали за разговорами. Вспоминали родной Ленинград, потому что в снежном безмолвии Севера, в котором мы как будто оказались заперты, ленинградские парки, дворцы, Эрмитаж, белые ночи над Невой, встречи со школьными друзьями – все, что составляло нашу прежнюю жизнь, казалось теперь таким далеким. Обсуждали прочитанные книги, подсчитывали, сколько оттенков есть у снега (мы с Леонидом соревновались в том, кто больше их придумает или назовет), мечтали о том, что будет на этой земле через пятьдесят или сто лет. А однажды я узнала о его увлечении каллиграфией и попросила научить меня ее основам. Леонид стал давать мне уроки красивого письма. С тех пор, благодаря ему, каллиграфия стала большой частью моей жизни».

Оля перестала читать, задумалась. Словно бы откуда-то из глубин памяти к ней теперь возвращались разрозненные воспоминания и выстраивались в единое целое. Срабатывал эффект фотопленки – в прошлом что-то зафиксировалось в Олиной памяти, но до поры до времени хранилось в ее сознании нетронутым, а тут вдруг начало проступать, проявляться. Она стала вспоминать подробности разговоров с Верой Павловной о ее друге, который увлекался техникой, каллиграфией, лыжным спортом. Вспомнилось Оле и то, как теплел голос Веры Павловны, когда она говорила о нем. В ее голосе тогда появлялись интонации любящей женщины, которые другая женщина всегда угадает и почувствует.

Оля вновь взяла письмо и продолжила чтение.

«Дорогая Женя, признаюсь, хотя мне это и нелегко – я была влюблена в Леонида. Но что в этом удивительного – не влюбиться в него было невозможно! Его интеллект, обаяние, многочисленные таланты привлекали к нему людей, в нашем отряде он был душой компании. Однако, узнав, что у него есть любимая девушка, я запретила себе даже думать «в эту сторону» и рассматривала наши отношения с Леонидом исключительно как дружеские. Знаете, Женя, по той теплоте и нежности, с которой он говорил о Вас, я понимала, как сильно он Вас любит, как много Вы для него значите. К сожалению, я никогда не расспрашивала его о подробностях и даже ваше имя узнала уже спустя много лет (сдается мне, что Леня ревностно оберегал ваши отношения и не хотел ни с кем делиться самым личным, потаенным). Впоследствии мне пришлось сожалеть о том, что я практически ничего о Вас не знаю, но об этом позже».

Страницы складывались в воспоминания о прожитой яркой, наполненной событиями, встречами с интересными людьми жизни. Вера Павловна с гордостью рассказывала о своих товарищах, повторяла, что вся отечественная геология и геофизика во многом держалась на героизме наших изыскателей, на их мужестве и силе духа.

«Смелые, отважные люди открывали русский Север, осваивали недра земли, строили магистрали, летали в космос, совершали научные открытия. Составляли величие нашей страны».

Вера Павловна вспоминала, как в декабре шестьдесят девятого, за несколько дней до Нового года, в экспедицию приехал столичный корреспондент – писать статью о буднях и праздниках советских геологов. «Накануне Нового года Леонид принес елку. Ребята обрадовались, сказали, что надо бы ее нарядить. «Люди все немного дети, даже если они суровые мужики-геологи!» – рассмеялся тогда Леонид.

В новогодний вечер я смастерила игрушки из фольги и ваты, ребята нарядили елку, мы организовали стол. Писали открытки и письма близким, слушали Москву по радиоприемнику.

– А до Москвы теперь сто непролазных гор и снегов! – вздохнул корреспондент.

Мы фотографировались, обнимались и поздравляли друг друга с Новым годом. Несмотря на трескучий мороз за окнами, на душе у нас было светло и тепло оттого, что рядом с тобой люди, ставшие близкими, от осознания, что мы делаем нужное для нашей страны дело, приносим пользу и что впереди у нас долгая, наполненная интересными событиями жизнь. Потом танцевали и пели. Помню, что московский корреспондент спел нам тогда песню прекрасного барда, чьи песни потом долгие годы сопровождали нас в наших странствиях по стране.

Как сейчас помню – метель за окнами, лица ребят, елка с неказистыми игрушками, и приятный мужской голос поет под гитару.

Все это было в другой жизни, дорогая Женя. Ни страны, ни тех людей больше нет. И все-таки в минуты отчаяния, когда кажется порой, что и не было ничего, а так – привиделось или приснилось то наше двойственное, трудное, а все-таки прекрасное прошлое, я повторяю себе: нет, не привиделось, а было на самом деле. И великая страна, и героические люди, и моя юность.

Я достаю тогда ту фотокарточку: встреча семидесятого года, мои товарищи – героические мужики и немного дети, метель за окнами нашего дома, чувство светлого счастья».

Письмо было длинным. Но Оля понимала, что на самом деле оно было куда длиннее, чем эти семь страниц убористого почерка. Вера Павловна писала его много лет – должно быть, ей было важно выговориться.

В том месте, где она сообщала незнакомке о гибели Леонида,

ее почерк дрожал. Даже самый совершенный каллиграф иногда не может совладать с чувствами. Вера Павловна писала, что через десять дней после Нового года Леонид с товарищем отправился «на маршрут» выполнять задание, однако из-за обрушившегося на край снежного бурана геологи сбились с пути, не смогли дойти до зимовья и на базу не вернулись.

Звучало сухо, безэмоционально, но по почерку Оля видела, что эти строчки резки и прерывисты, написаны дрожащей рукой и словно кричат от боли.

«Дорогая Женя, Леонид погиб в январе. Не буду писать о том, каким ударом стала для всех нас и для меня лично гибель наших товарищей. Долго потом у меня перед глазами стоял тот миг, когда Леонид попрощался с нами, обернулся на пороге дома, махнул нам рукой и ушел в снег. В свой последний снег, из которого он больше не вернется. Позже долгие годы, Женя, я не могла видеть никакие оттенки снега».

Оля отложила письмо, посмотрела в окно, за которым сейчас кружились снежинки. Каким бывает снег? Алмазным на солнце, лиловым в сумерках, отливающим голубым, розовым, сиреневым где-нибудь в лесу. Но чаще всего он белый, как молоко, как чистая страница. Как саван. Последний снег.

«Дорогая Женя, спустя три месяца я вернулась из экспедиции и, оказавшись в Ленинграде, хотела найти Вас, чтобы рассказать Вам о Леониде, о том, как сильно он Вас любил. Но поиски и расспросы в кругу наших с ним общих знакомых ни к чему не привели, ведь я даже не знала Вашего имени. Шли годы. Но вот недавно, целую вечность спустя после тех событий, ко мне в руки попала старая открытка, которую Леонид написал Вам в тот памятный новогодний вечер. И тогда я решила все-таки попробовать найти Вас. Уже два месяца я переписываюсь с однокурсниками Леонида, с его коллегами. Кто-то из них удивляется, чего ради я придаю значение старой открытке, случайно попавшей ко мне в руки. Но знаете, дорогая Женя, прожив долгую жизнь, я стала считать случай «мощным орудием провидения» и верить «в невидимое», в некую предначертанность событий и их логику, даже если она для нас, на первый взгляд, неочевидна.

Именно поэтому я верю в то, что это письмо из прошлого будет доставлено и так или иначе попадет к Вам.

И да, мне необходимо передать его в Ваши руки. Ради памяти Леонида, нашей с ним дружбы, его любви к Вам. Да и для меня самой это имеет большое значение. Мне кажется, если вы получите эту открытку, та новогодняя ночь в каком-то смысле повторится, прошлое снова станет реальностью и что-то важное вернется.

Прощайте, дорогая Женя, и будьте счастливы!»

История жизни на семи страницах – нежное чувство к человеку, любившему другую женщину, горечь по утраченному и несбывшемуся, благодарность, ностальгия. Всё сплелось, но за долгие годы переплавилось и выкристаллизовалось в одно – верность памяти погибшего друга. В нежность к нему и к его возлюбленной.

И эту нежность Оля теперь бережно – согревая в ладонях – хотела передать той, кому она предназначалась.

***

Открыв тетрадь Веры Павловны, Оля увидела списки, содержащие около пятнадцати фамилий женщин с именем Евгения; против некоторых стояли даты рождения и адреса. Какие-то фамилии были зачеркнуты, из чего Оля сделала вывод, что Вера Павловна так или иначе проверила их и убедилась, что это не те, кого она ищет. Несколько адресов находились в других городах, какие-то в Петербурге. Все московские адреса, за исключением трех последних, были зачеркнуты.

«Значит, эти три адреса Вера Павловна проверить не успела, – подумала Оля. – Ну что ж, мой поезд уходит послезавтра, поэтому завтрашний день я посвящу поискам».

***

Во времена студенческой юности Оле приходилось работать с архивными документами, и во многих из них часто встречалось сухое безжизненное слово «выбыл» или «выбыла». В документах оно означало, что такого человека больше нет. В каком-то конкретном месте его нет (если речь шла, допустим, о домовых книгах) или на этой земле уже нет, для канцелярских записей было не столь важно – выбыл, и все тут. Что на самом деле стояло за этим «выбыл» – некая драматическая история или банальный переезд, не расшифровывалось, тем не менее данное слово звучало грустно и безнадежно, как некий приговор.

– Выбыл, – сказал, как отрезал, услышав ее вопрос открывший дверь пожилой мужчина.

– Кто «выбыл»? – растерялась Оля. – Я вообще-то назвала вам женскую фамилию.

– Ну, значит, выбыла, – пожал плечами хозяин квартиры. – Нет здесь такой. Мы переехали в этот дом десять лет назад, и я понятия не имею, чем вам помочь.

Дверь закрылась.

Грустная Оля стояла на одной из улиц спального района Москвы, застроенного тысячами домов. Это только в теории кажется, что найти человека в наш век оцифрованных баз данных легко, а на практике страна – это огромный стог сена; вот и попробуй найти в нем иголку – одного конкретного человека!

Тем не менее Оля отправилась проверять второй адрес из списка Веры Павловны. Искомый дом находился в районе Сретенки. Переулков здесь оказалось так много, что прежде, чем найти означенный дом, Оле пришлось изрядно поплутать. Наконец она оказалась перед нужной квартирой; Оля долго звонила в дверь, однако ей так никто и не открыл.

К вечеру она добралась до третьего, последнего московского адреса, указанного Верой Павловной. Пожилая женщина с именем Евгения никак не могла понять, чего Оля от нее хочет. Сначала она вообще не хотела разговаривать, потом сказала, что знает, как мошенники сейчас ловко разводят людей. Но красногрудая птица со старой открытки заставила ее улыбнуться. Узнав о цели Олиных поисков, женщина вздохнула:

– Даже жаль, что эта романтическая история приключилась не со мной! К сожалению, я не та, кого вы ищете.

На прощание Оля подарила хозяйке квартиры подписанную новогоднюю открытку из числа тех, что захватила с собой в Москву. Женщина тоже поздравила Олю – в конце ноября уже было можно! – с наступающим Новым годом.

Следующим утром Оля проснулась рано. Ее поезд в Петербург уходил днем, и в оставшееся до отъезда время можно было придумать что-то интересное – сходить в музей, посмотреть на празднично украшенный город, пройтись по новогодней ярмарке…

«Нет, проверю-ка я опять тот адрес на Сретенке, где вчера никого не оказалось дома», – решила Оля.

Она сдала номер в отеле и вышла в раннее, только начинающее рассветать утро.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЧАСТЬ 2

СЕРДЦЕ СЕРДЦУ ВЕСТЬ ПОДАЕТ

ГЛАВА 8

ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ