Я кивнула, хотя сомневалась. Зерна на колосьях были мелкими, как песчинки, и явно не успели набрать силу. Зато нарта, несмотря на вялые листья, держалась упрямо – ее клубни, спрятанные в земле, хотя бы не сгнили, защищенные плотной кожурой.

А потом Анара нашла клад. Самый настоящий, зарытый в землю, как в тех приключенческих книгах, что я читала в детстве. Она копала в дальнем углу огорода, у старой яблони с кривым стволом, и внезапно позвала меня хриплым шепотом:

– Госпожа! Тут есть что-то.

Удивленная, я подошла, вытирая грязные руки о передник. Сундучок был размером с толстую книгу, с выщербленными углами и следами ржавчины на железных оковках. На крышке просматривалось полустертое клеймо, похожее на переплетенные ветви – возможно, фамильный герб. Анара попыталась подцепить его лопатой, но сундучок не поддавался, будто врос в землю корнями.

– Вытаскивай, – скомандовала я, чувствуя, как учащается пульс.

– Так пыталась уже. В руки не дается, – пробормотала она, потирая поясницу.

Даже так? Ладно…

Я наклонилась, ухватилась за маленькое железное кольцо, уже покрытое рыжей патиной, и потянула на себя.

Сундучок вышел из земли с неожиданной легкостью, как будто только меня и ждал все эти годы, лежа под слоем глины и корней.

Открывать находку решили дома, в чистоте, чтобы не запачкать возможные ценности. Если, конечно, внутри окажется что-то стоящее, а не просто чьи-то забытые безделушки.

Глава 5

Мы привели себя в порядок, отмыв руки до локтей в жестяном тазу, и переоделись в домашние платья, прежде чем приступить к исследованию находки. Потом уселись на кухне за столом с неровной столешницей. Я взяла сундучок в руки, ощутив его неожиданную тяжесть, и покрутила, разглядывая со всех сторон. Поверхность была шершавой от окислившегося металла, а углы – острыми, несмотря на явные следы времени.

– Госпожа, попробуйте ладонь к крышке приложить, – посоветовала Анара, вытирая мокрые руки о передник.

Я прижала ладонь к холодной металлической поверхности. Ветви клейма на крышке вдруг дрогнули, будто живые, и по пальцам пробежал странный толчок, напоминающий удар слабого тока. Я вздрогнула и чуть не выронила сундучок. Чертовщина какая-то!

В следующую секунду крышка щелкнула, словно ее кто-то поддел изнутри невидимым инструментом, и приоткрылась на палец.

И мы с Анарой замерли, уставившись на темную щель. Чуть поколебавшись, я перевернула сундучок над столом, и его содержимое с глухим стуком высыпалось на потертую деревянную поверхность. Стала разбирать находки, ощущая легкое разочарование.

Пригоршня медных монет с потускневшими изображениями, несколько серебряных с неровными краями, три железных ключа разной формы: самый большой – ржавый, с зубцами, как у пилы; средний – тонкий и изящный, будто для шкатулки; маленький – совсем простой, как от амбара. И еще колечко, простенькое на первый взгляд, явно не драгоценное, может быть из латуни или просто из железа. Вот и все сокровища. На мой взгляд, ничего действительно ценного внутри не было. Разве только ключи могли открывать какую-нибудь неизвестную мне сокровищницу, наполненную золотом и драгоценностями, но это казалось маловероятным.

Анара аккуратно потрогала монеты своими корявыми пальцами, перевернула одну из них, рассматривая стершийся профиль:

– Это еще при старом императоре чеканили. Лет пятьдесят назад, не меньше.

– А ключи? – спросила я, поднимая самый большой и ощущая его вес.

– Может, от погреба? Или от чердачных сундуков, – пожала плечами Анара.

На чердаке и правда стояли несколько сундуков, но выглядели они настолько ветхими и покрытыми вековой пылью, что я, по своей воле, не стала бы проверять, подходят к ним эти ключи или нет.

Кольцо я примерила сначала на безымянный палец – оказалось велико и сразу соскользнуло. Зато идеально подошло для среднего пальца, чем я и воспользовалась, надев его скорее из любопытства, чем из практических соображений.

Мы перебрали все вещи еще раз, перевернули каждый предмет, проверили, нет ли на дне сундучка потайного отделения. Ни карт, ни писем, ни драгоценностей – ничего, что могло бы пролить свет на происхождение этой находки.

Анара тяжело вздохнула, собирая монеты в кучку:

– Хоть монеты. У мельника на муку обменяем. Или у мясника – кусок солонины купим.

Сундучок мы поставили на кухонную полку между глиняными горшками – вдруг еще пригодится. Ключи, связанные вместе куском бечевки, решили проверить позже, когда будет время обследовать чердак. Кольцо я, сняв с пальца, спрятала в жестяную шкатулку с пуговицами, где оно затерялось среди разноцветных кружочков.

Что ж, хоть что-то. Те же монеты, пусть и потертые, помогут нам продержаться еще несколько недель. О том, что будет потом, когда ударят морозы и снег завалит дороги, я старалась не думать. Тут попробуй проживи хотя бы до завтрашнего утра.

Да и вообще, может, я все же решусь и выйду за одного из сыновей барона. Вот тогда точно не придется считать каждую медную монетку и дрожать при мысли о зимнем холоде.

Поели мы вчерашние тушеные овощи, уже подсохшие по краям, запили их тепловатой водой из бочки и разошлись по спальням. Еды оставалось совсем ничего – на одних кореньях и крупе долго не протянешь.

И Анара во время ужина сообщила, ковыряя ложкой в миске:

– Завтра с утра к мельнику пойду. Муки взять надо – пару мешков. Подмастерье за медяшку довезет.

Я только кивнула, зная, что спорить бесполезно. Мельница здесь была одна на всю округу – старинная, с покосившимися крыльями, в семи километрах от нашего дома. Мельник, корявый старик с седыми, как лунь, волосами и вечно недовольным выражением лица, работал там, кажется, со времен основания деревни. Говорили, он помнил не только всех покупателей, но и сколько муки каждый брал десять лет назад.

С этими мыслями я и легла спать. Спала без снов, как убитая, проснулась утром от непривычной тишины – Анары дома не было. Она ушла затемно, чтобы к полудню вернуться с мукой.

Без нее дом сразу осиротел. Кухня, обычно наполненная звоном котлов и ее ворчанием, теперь казалась огромной и пустой. Я бродила между стола и печи, как потерянная, не зная, за что взяться. Руки дрожали, когда попыталась поднять ведро с водой – оно выскользнуло из пальцев и грохнулось на пол, обдав ноги ледяными брызгами.

– Черт! – вырвалось у меня, пока я вытирала лужу тряпкой. – Как же она все успевает?

Желудок сводило от голода, но я боялась даже прикоснуться к скудным запасам. В кладовке нашла только проросшую луковицу с длинными белыми корешками и горсть сушеных ягод, похожих на мышиный помет.

– Это все? – прошептала я, перекатывая на ладони сморщенные ягоды. Без нее я даже нормально поесть не могла.

Стало стыдно – на Земле я гордилась своей самостоятельностью, а здесь превратилась в беспомощного ребенка.

Попыталась разжечь печь, но сырые ветки только дымили, не разгораясь. Едкий чад заполнил кухню, слезы текли по щекам.

– Почему ничего не получается? – кашляла я, махая передником. – Почему я такая беспомощная?

Отчаяние подкатывало комом к горлу, но я глотала его, кусая губы. Нельзя распускаться. Нельзя.

Съев горькую луковицу, я села у окна и уставилась на дорогу. Каждый шорох заставлял вздрагивать: "Это она?" Но за поворотом показывались лишь вороны, клевавшие что-то в грязи. Солнце пекло немилосердно, а внутри меня все холодело.

– А если она не вернется? – пронеслось в голове. – Если я останусь здесь совсем одна?

Мне дико захотелось закричать, разбить что-нибудь, но я лишь впилась ногтями в ладони, оставляя красные полумесяцы на коже.

И когда через открытое окно наконец донесся скрип тележных колес, я почувствовала, как камень падает с души. Приехала! Вернулась! Да еще и с двумя мешками муки! Словно само солнце вдруг заглянуло в нашу убогую кухню.

Глава 6

С хлебом в доме жизнь стала если не веселей, то хоть немного вкусней. Анара испекла каравай и разломила румяную корочку, раздала нам по краюхе – мне побольше, себе поменьше. Мы макали хлеб в подливу от вчерашних тушеных овощей, и даже эта простая еда казалась праздником.

На следующий день, едва закончив завтрак – ячменную кашу с остатками меда, мы с Анарой отправились к мяснику. Он жил в ближайшей деревне, до которой было всего три километра – вдвое ближе, чем до мельника. Мясо в нашем доме появлялось редко, разве что когда барон присылал дичь – зайца или куропатку. А вот домашнюю скотину… Я уже и не помнила, когда в последний раз ела курицу или свинину. Наверное, еще на Земле, в том переполненном людьми торговом центре, где пахло жареным луком.

Дорога к мяснику петляла через заброшенное поле, заросшее репейником и чертополохом. Мы шли по узкой тропинке, обходя глубокие колеи от телег, заполненные дождевой водой. Анара несла на плече пустую плетеную корзину, я шагала рядом, вдыхая терпкий запах полыни и запоминая каждую кочку на пути. Вдруг пригодится. В этом мире лучше знать все дороги – мало ли что случится.

Деревня встретила нас клубами дыма из труб и едким запахом навозной жижи у скотных дворов. Мясная лавка ютилась на самом краю, рядом с кузницей, откуда доносился звон молота по наковальне. Над входом болталась вывеска с потрескавшимся изображением свиньи – когда-то ярко-красной, теперь выцветшей до грязно-розового.

Мясник, толстый мужчина с закатанными по локоть рукавами и окровавленным фартуком, рубил топором свиные ребра на дубовой колоде. На железных крюках за его спиной болтались тушки кроликов с неощипанными лапками и жесткие окорока, покрытые коркой соли. На прилавке стояла плетеная миска с яйцами – некоторые еще в курином пуху, и клетка с тощим петухом. Тот яростно бился о прутья, выщипывая перья на своей красной шее.

– Окорока подешевле, – сказала Анара, тыкая пальцем в самые жилистые куски. – И петуха возьмем. Старого, вижу, но на бульон сгодится.

Мясник фыркнул, вытирая пот со лба, но скинул цену на две медяки. В нашем положении каждая монета была на счету. Анара бережно уложила в корзину два окорока, завернутые в желтоватый пергамент. Жир проступал маслянистыми пятнами, а мясо пахло дымом и можжевельником – видимо, коптили по старинному рецепту. Яйца она перебрала своими корявыми пальцами, отложив три треснувших. Петуха связала за лапы грубой веревкой и сунула в мешок – тот захлопал крыльями, осыпая нас перьями и поднимая облако пыли.

Дома я развернула пергамент, пропитанный жиром и дымом. Окорока оказались жесткими, как старые подошвы, с прожилками сухожилий, но Анара только хмыкнула:

– Вымочим – размякнет.

Петуха она привязала во дворе к колышку вбитому возле сарая – тот орал на всю округу, хрипло и злобно, распугивая ворон. Яйца, пятнистые, еще теплые от куриного тела, я бережно сложила в плетеную миску, выстланную соломой.

– Серебрушку оставлю на соль, – сказала Анара, рассыпая медяки по столу и пересчитывая их корявыми пальцами. – А медяки… Может, на рынке пряжи купить. Шерсть хоть на носки, а то зима не за горами.

Я только кивнула, не споря. Экономная Анара, выросшая в этих суровых краях, знала цену каждой вещи. Ее руки умели выжимать максимум из самого скудного запаса.

На обед мы ели яичницу с луком – первую за долгие месяцы. Желтки, взбитые деревянной ложкой, шипели на чугунной сковороде, становясь ярко-желтыми, почти оранжевыми – не то что бледные магазинные с Земли. Я причмокивала, обжигая язык горячими кусочками, а Анара косилась в окно на петуха, который все еще орал во дворе:

– Завтра зарежу. Бульон сварим, мясо посолим. Хватит на неделю, если не жадничать.

Я с сомнением посмотрела на тощую птицу – его мяса, пожалуй, хватило бы разве что на пару скромных обедов. Но промолчала – Анара лучше знала, как растянуть провизию.