Лиза горько улыбнулась.

– Как я Ритке завидовала… Тетя Полечка красивая, веселая, добрая. Не то что моя мам-Нина. Хотя зря я так… Все, что могла, тетка делала. Ухаживала как могла. Воспитывала. Любила как умела. А умела плохо. Она все делала плохо. Только полы мыла на «пять». Зря я злилась на нее – она же несчастная баба. Некрасивая, неумелая, одинокая… Старая дева, синий чулок. Никто ее не любил, и даже я не любила. Она мне рассказывала, что родители любили тебя, младшенькую, хорошенькую, умненькую, улыбчивую. Ты ж еще певуньей была? И с легким характером. Чудо, а не ребенок, да? А старшая вечно куксится и всем недовольна, и нехороша. В кого так нехороша – непонятно. Вот Манечка – прелесть, а не ребенок! Куколка наша, Марусенька! Так и было или Нинка опять соврала? Бедная Нинка! И я ее не любила, а иногда так просто ненавидела. Стеснялась ее, грубила ей. А надо было пожалеть. Обнять, сказать нежное слово. Но что я тогда понимала? Меня тоже любить не научили, некому было. Тебя, любвеобильной, рядом не было. А теперь ты даешь мне советы? Не мой человек? Смешно.

И Лиза рассмеялась сухим, злым смехом.

– Ты приехала, чтобы вылить все, что накопилось? – спросила Мария. – Высказаться? Спи, Лиза. Все устали. У тебя был нелегкий день. И у меня. И завтрашний будет не легче.

Другого Лиза ждала, совершенно другого.

Не спокойных и разумных слов «спи, ты устала», не дурацкого вопроса – «зачем приехала». Она ждала, что мать встанет с кровати, обнимет ее – просто обнимет, – прижмет к себе крепко и попросит прощения.

И зачем Лизе ее советы? Как будто этим можно заставить разлюбить. Все она про Дымчика знает, и что толку?

– Не о Диме речь, – вздохнула Лиза. – С этим я сама разберусь. Ты про себя говори. Почему оставила меня сестре? Растолкуй мне, дуре, чтобы я поняла. Потому что понять и принять все это нельзя, невозможно!

– У нас была договоренность, – сухо ответила мать. – Я устраиваюсь и забираю тебя. Конечно, бумагу мы не подписывали. Какие гарантии – родные ведь сестры… А надо было бы. Мне и в голову не приходило, что Нинка способна на подобное. Все считали ее туповатой, ведь шесть классов образования. А здесь – сообразила, адвоката нашла. Говорила, что начальник помог… Какой начальник? Всю жизнь всем врала, с детства, всегда.

Мария вздохнула.

– Справки из больницы взяла о твоем слабом здоровье. Письмо для суда составили, дескать, мать – уголовница, куда ей ребенка? Все грамотно расписали: про климат, про продукты, про здешнюю публику. По всему выходило, что такой матери да в такие условия отдавать ребенка нельзя. Да еще и с проблемами по здоровью…

Я тут же приехала, – продолжала Мария. – Но она меня не пустила. Сказала, что вызовет милицию. Оказывается, меня уже выписали! А тут милиция! Кто я, откуда? Что требую? А для меня милиция – сама понимаешь… Нет, я не боялась – чего мне бояться? Я не сбежала, статьи на мне нет, но и лишний шум был ни к чему.

Лиза молчала.

– А деньги, Лиза, я высылала. Она их принимала – уже хорошо, я была счастлива. Сначала выкобенивалась, отсылала мне обратно, а потом перестала, приняла. Фотографии твои присылала, даже сочинения переписывала и присылала! Ты права, не сволочь она была, а просто несчастная и одинокая. Замуж хотела, а мужики от нее шарахались. О ребенке мечтала – не получилось. А тут ты, родная племянница! Сама в руки упала, она о таком и мечтать не смела. Думала, матерью тебе станет. Писала мне – «не приезжай, Лиза называет меня мамой, у нас все хорошо, ты все только испортишь». Ну, и как ты думаешь? Я не хотела сделать тебе больно, расстроить тебя, огорчить. Живет ребенок спокойно – и слава богу, что мне еще надо? А уж с собой, со своими чувствами, я справлюсь, жизнь научила.

Мария опустила глаза. Голос стал тише, прерывистей.

– Но я приезжала и видела тебя. Раз в год, чаще не получалось, и караулила тебя у школы. Стояла за углом и поедала тебя глазами. «Наемся», насмотрюсь – и успокоюсь, уеду. Как же мне хотелось к тебе подойти! Обнять, прижать, зацеловать! Но я боялась тебя напугать.

Лиза сглотнула и посмотрела на Марию. Та продолжала:

– Кто я тебе? Незнакомая тетка. А возвращаться мне было некуда, Нина обещала сохранить прописку и комнату, но не сохранила. Специально, чтобы я не смогла вернуться. В Москве всегда было строго с пропиской. А вот это уже была подлость…

Она немного помолчала, вспоминая.

– И Лене некуда было возвращаться, его бывшая жена всего лишила. Детям внушила, что отец вор, уголовник да еще и предатель. А дело, Лиза, было липовое, сфабрикованное. Не скажу, что он был безгрешен. Он знал про их махинации, и я догадывалась. Знал и молчал. А когда все раскрылось, эти люди стали ему угрожать, и он все взял на себя. Они обещали помощь: лучшие адвокаты, посылки, деньги, – но тут же исчезли, забыли. В общем, выживали мы сами. Как могли выживали… Разве я могла его бросить, когда все остальные предали?.. Да и не выжил бы он здесь – один…

– Ну да, – усмехнулась Лиза, – всегда приходится чем-то жертвовать. Или кем-то. В данном случае это была я.

– Прости, Лиза. Да, получилось, что это была ты, – вздохнула Мария.

– Бог простит, – усмехнулась Лиза. – Ничего себе – «получилось»! Так просто, да? Получилось! А то, что твой ребенок чувствовал себя самым несчастным? То, что его, то есть меня, дразнили сиротой? То, что я не любила мам-Нину и стеснялась ее? Это просто «так получилось»?

– Нет, – ответила Мария. – Пойми, за тебя я была спокойна, а он бы… погиб. Ты еще слишком молодая, чтобы понять. И слишком молодая, чтобы простить.

От злости и ярости Лизу колотило.

Все о себе: «так получилось», «не могла его оставить», «любила до смерти», «судьба» и все остальное.

«Правильно говорила мам-Нина, что она страшная эгоистка. Так и есть. Ну и черт с ней. Завтра уеду».

И опять не встала, не подошла, не обняла…

А Лиза ждала. Не нравоучений и советов, а совершенно другого. Все время их разговора ждала. Весь вечер.

Но снова не получилось.

Когда Лиза проснулась, на часах было почти десять. Значит, будить ее мать не осмелилась, и тащить в больницу к своему любовнику тоже.

«Ну и отлично, – думала Лиза со злостью. – Сейчас разбужу Дымчика, попьем чаю, соберем вещи – и тю-тю. Тю-тю, уважаемая или неуважаемая так называемая мамаша! Живите дальше. Любите своего любовника, мерзните в своей халупе, дружите с глухой Зинкой, а мы уезжаем».

Дымчик безмятежно спал. Лиза смотрела на него и думала, какой он красивый. И какой любимый…

Он вздрогнул и открыл глаза.

– Лизка? Ты?

Лиза рассмеялась:

– Нет, Мэрилин Монро!

Дымчик протер глаза, широко зевнул, потянулся и улыбнулся:

– А ты мне снилась!

– Я? – от удивления Лиза поперхнулась. – Интересно, в каком обличье?

– Не скажу, – зажмурившись, ответил он. – Но ты была прекрасна!

Лиза не нашлась что ответить.

– Иди ко мне, – сказал он.

– Раскладушка, – хриплым от волнения голосом ответила Лиза, – раскладушка развалится.

– Ну и черт с ней, – хмыкнул Дымчик. – Не наша же, чужая.

Он внимательно посмотрел на нее и повторил:

– Ну? Иди!

Лиза осторожно примостилась рядом. В спину врезалась алюминиевая основа, заскрипели пружины.

Лиза застыла и закрыла глаза.

Ей было страшно.

Но его руки и губы были нежными, ласковыми, осторожными и, как ни странно, очень умелыми…

«Когда он успел научиться? – мелькнула мысль. – Сколько женщин у него было? Кажется, много…»

Спустя пару минут послышался треск разрываемой ткани, и они с грохотом рухнули на пол.

Сначала замерли, а через минуту начали хохотать.

– В комнату, – задыхаясь от смеха, скомандовал Дымчик. Охая и потирая ударенный бок, поднялся с пола. –  Иначе будем иметь дело с зэчкой Зинаидой. А не хотелось бы.

Он подал ей руку.

На старый затертый палас бросили одеяло.

– Половое грехопадение, – усмехнулась Лиза. – В прямом и переносном.

Они лежали, крепко обнявшись. За окном угрожающе завывал ветер, мелко дрожали стекла.

– Встаем? – вздохнул Дымчик. – А то я усну. Сначала усну, а потом замерзну. Или наоборот. Как думаешь, есть разница?

Быстро одевшись, Лиза поспешно свертывала одеяло.

– Давай побыстрее уедем, – сказала она.

– Даже не попрощаешься? – удивился он. – Что-то случилось, а я, как обычно, проспал? Ладно, как скажешь. Может, оставим записку?

Лиза мотнула головой.

– Нет, и так все понятно. А если не понятно,– поймет, когда увидит, что уехали. Может, дойдет до нее,– вздохнула Лиза.– Дойдет, что могла бы и дома остаться, ведь дочка приехала. Мы ведь ненадолго и много не просили, всего-то один день! Один день провести вместе с дочерью! Но нет, планы не поменяла, рванула в больницу. Все правильно, он важнее! Он, а не я. Ну и черт с ней, аудиенция окончена.

Наспех глотнули чаю, съели по куску хлеба с вареньем, оделись, взяли сумки с вещами – и на пороге застыли.

– А ключи? – спросил Дымчик. – Ключи-то она не оставила.

– А что тут воровать? Да и вряд ли здесь у соседей воруют. Хотя кто их знает, эту публику.

– А шуба, Лиз? Мне что, ее обратно тащить? Потом тайком на вешалку у дяди вешать?

– Сам виноват. Идиотская затея, я сразу сказала! И шубу спереть, и сюда притащить. И ей подарить! Глупость какая!

– Да пропади она пропадом! – Он пинком загнал сумку в угол комнаты. – Все, валим отсюда!

На улице было холодно, но ветер стих, усердно наметав новые горы снега.

Лиза поежилась: бррр! Как можно здесь жить? Как можно к этому привыкнуть?

Мела поземка, дороги были не чищены (да и вряд ли их чистят), и они с трудом доползли до центральной, проезжей.

Голосовали, но машин было мало, а проезжающие не останавливались.

– Дымчик, мы здесь околеем!

– На полу не околели, так здесь дуба дадим, – кивнул он. – Вот ведь попали!

Наконец притормозил небольшой крытый грузовичок, и они забрались в кузов.

В здании вокзала было тепло, и, выпив чаю и съев по холодной и твердой как камень котлете, слегка отогрелись.

Знакомая буфетчица – все та же Красная Шапка – смотрела на них с подозрением и наконец не выдержала.

– Что так коротко погостили? – спросила она. – Плохо приняли?

– Нормально, – ответила Лиза. – Просто надо домой. Вы не в курсе, когда первый на Москву?

– Лильку ждите, – бросила буфетчица, – кассиршу. Скоро придет. Сына побегла кормить, он у нее болеет. Покормит и придет. Но первый, кажется, пятичасовой. Тот, что с остановкой.

Сели на деревянные неудобные стулья, взялись за руки и… уснули.

Разбудила их буфетчица.

– Эй, народ! – тормошила она их за плечи. – Просыпайтесь! Лилька пришла. Бегите за билетами, а то тут и останетесь. Тоже мне, спят как младенцы!

9

Билеты были только в общий, но они обрадовались и этому. Неужели скоро они будут дома, в Москве? Здесь, в этом ужасном поселке, в зачуханном буфете с немытыми окнами, провонявшем селедкой и тошнотворным кофе, в это не верилось.

Поверилось в поезде, когда они, держась за руки, улеглись на верхних полках напротив друг друга.

Снизу на них неодобрительно смотрели попутчики – по виду семейная пара.

– Чудики, – шепнула тетка мужу. – Странные какие-то.

Муж повел плечом.

– А чего странного? Просто молодые…

Попутчики почти без передышки жевали. Аппетитно ломали пресловутую жареную курочку, лущили отварные яйца, крупно резали пахнувшую чесноком колбасу. Дымчик глотал слюну и бросал жалобные взгляды на Лизу. Ей тоже хотелось есть, но с собой была только захваченная из Москвы пачка печенья и шоколадка «Аленка» – купить в буфете что-нибудь с собой, тех же бутербродов, не сообразили.

От печенья с шоколадкой есть захотелось еще сильнее.