– Филя, ты прелесть. – Вытираю рот салфеткой – несколько клубничных капель всё же успели скатиться по подбородку.

– Я знаю, – довольно, словно кот, улыбается парень, а затем тянется за наггетсами и случайно задевает локтем стакан с колой. Тот падает, и почти всё содержимое выливается Филе прямо на толстовку. На это даже у серьёзного Кости изо рта вырывается смешок. А через несколько секунд мы уже все вместе хохочем на весь ресторан, потому что Филя, потянувшись теперь за салфетками, залез рукавом многострадальной толстовки в Никин сырный соус.

За те два часа, что мы сидели в ресторане быстрого питания, мне удалось многое узнать о ребятах. Костя приехал сюда из Курска, он уже пытался поступить в Литературный в прошлом году, но завалился на втором творческом испытании и не добрал до бюджета десять баллов. Когда мы попросили прочитать нам его стихи, Костя очаровательно засмущался и пообещал сделать это как-нибудь в другой раз. Зато вот Филя с готовностью прочитал свои. Громко, с выдержанными паузами. Если бы мы его не остановили, он бы и на стол залез, для большей убедительности. Сам Филя, как и я, живёт в области. Только вот, в отличие от меня, до института ему добираться всего сорок минут, а не три часа. Поэтому общежития ему не досталось, хотя он сам был не против пожить самостоятельной жизнью отдельно от родителей. Ника и Лина из Москвы. Ника живёт где-то недалеко от Сокольников, а вот Лина удивила – она проживает в самом центре, в Доме на Набережной, где жили и живут далеко не последние люди нашей столицы: политики, известные артисты и певцы, а также родные самых высших умов Советского Союза.

Дедушка Лины был писателем, и она решила пойти по его стопам. Только вот сначала Лина собиралась поступать на поэзию, так как раньше в основном писала стихи, но в последний момент, прямо перед творческими испытаниями, передумала и подалась на прозу. На прозе она набрала шестьдесят баллов, в то время как на поэзии целых девяносто два. Она могла побороться за бюджет, но всё равно выбрала прозу. Виной её внезапного помутнения стал Вячеслав Горелов, новый мастер Литературного института. Об этом мне рассказала Лина, уже когда мы вдвоём шли по Тверской с остывшим кофейком в руках в сторону Красной площади.

– Ты видела его? Он же просто бог! – Лина, перекрикивая шумную автостраду, уже полчаса восторгается нашим мастером.

Как оказалось, она влюблена в него уже несколько лет, частенько бывала на его выступлениях и скупала каждую его литературную новинку, едва ли та появлялась в предзаказе. Неудивительно: Вячеславу Горелову недавно исполнилось тридцать четыре, он красив, холост, а ещё неоспоримо талантлив. Горелов пишет детективы, его книги продаются большими тиражами и всегда вызывают ажиотаж.

Иными словами, Лина, бредившая Вячеславом Гореловым, узнав, что в этом году он впервые набирает себе группу, решила, что это судьба.

– Он же старше тебя. – Никак не могу сдержать улыбки, слушая восторженные вздохи однокурсницы.

– Люблю опытных мужчин, – без раздумий отвечает на это Лина, чуть приподняв подбородок. – Да и тем более ему всего тридцать четыре. Самый сок!

– Всего? Он старше тебя на пятнадцать лет.

– Зато он точно знает, чего он хочет от жизни, и уже всего добился. Не то что эти дурачки вроде Фили и Кости.

– Они милашки! – протестую я, защищая однокурсников, но Лина тут же пресекает мой протест.

– Горелов тоже милашка. Только при этом он ещё и самый настоящий мужчина.

На Охотном Ряду прощаемся. До завтра. Лина решает пройтись пешком и немного собраться с мыслями перед завтрашней мастерской. Это её «собраться с мыслями» больше звучит как «составить план по завоеванию Вячеслава Горелова». Я же спускаюсь в метро.

Когда я подхожу к общежитию, на улице уже горят фонари. Сжимая в руке целлофановый пакетик с творожной булочкой, купленной в пекарне на углу, останавливаюсь у входа, услышав рингтон вызова. Смотрю на дисплей и вижу, что звонит Женька. С Женькой мы дружим со второго класса. Она тоже поступила в Москву, но в медицинский. В девятом классе подруга поняла, что хочет стать детским хирургом, и с того момента начала усиленно готовиться к ЕГЭ по химии и биологии. Мой папа обожает ставить её в пример. Он бы тоже хотел, чтобы его дочь стала врачом.

Чуть отхожу от общаги и медленным шагом направляюсь к крошечному скверику, принимая видеовызов.

– Приве-е-ет, мой юный поэ-э-эт! – торжественно пропевает в трубку зеленоглазая кудрявая Женька, стоит показаться в камеру.

– Вообще-то я не поэт, – подмечаю я.

– Знаю, но тогда было бы не в рифму, – подмигивает мне подруга. – Как ты? Как первый учебный день? Ещё не пожалела, что не послушала отца? Так бы вместе сегодня тусили.

– Ага, великие сеченовские тусовщики, – посмеиваюсь я над заявлением Жени. – Ваши тусовки из зубрёжки и трёхчасового сна, пожалуй, оставьте себе.

Следующие полчаса мы с Женей по очереди рассказываем друг другу о том, как прошёл сегодняшний день. Я – про экскурсию и ребят. Она – про линейку и какого-то красавчика армянина, второкурсника, в которого она влетела на входе, потому что опаздывала.

– Соф, ты бы его видела, он такой секси! Я и второй раз в него врежусь, если понадобится, – мечтательно произносит девушка.

– Боже, что с вами всеми сегодня? – мученически выдыхаю я. – Сначала Лина со своим Гореловым, теперь ты.

– Это не с нами что, а с тобой. Пишешь там про всяких заряженных мужиков в своих книгах, а сама одиноко одинокий одиночка. – Последние слова Женька произносит с интонацией ленивца Сида из Ледникового периода.

– Я просто ищу нормального.

– Ага, именно поэтому ты поступила в литературный, – хихикает подруга.

– Сказал человек, добровольно решивший идти в мед.

Поговорив с Женькой ещё немного, возвращаюсь к дверям общежития. Приветствую вахтершу, показываю ей пропуск, прохожу через турникет и останавливаюсь у лифтов. До капитального ремонта, по словам старшекурсников, по ним можно было гадать. Внутри одного лифта на стене было написано маркером слово «ДА», внутри другого – «НЕТ». И утром перед экзаменом, нажимая на кнопку, студенты загадывали, сдадут ли они экзамен на пятёрку или нет. Ответ зависел от того, какой в итоге лифт приедет. После ремонта лифты запретили подписывать, но негласное правило осталось: левый лифт – лифт «Да», правый лифт – лифт «Нет».

После разговора с подругой ощущения самые противоречивые. С одной стороны, сегодняшний день – один из лучших дней в моей жизни. С другой, это была первая линейка за десять лет, когда мы с Женей были не вместе. И пусть мы учимся в одном городе, я прекрасно понимаю, что теперь из-за загруженности по учёбе мы сможем видеться не чаще, чем раз в месяц.

И всё же Женька не права. Никакой я не одинокий одиночка. Просто я не виновата в том, что пока мои выдуманные заряженные мужики нравятся мне больше реальных. А на меньшее я соглашаться не готова. Тем не менее, прежде чем нажать на кнопку вызова лифта, задаю общажному божеству вопрос:

«Встречу ли я в этом году свою любовь?»

Но спускающийся по лестнице комендант сообщает, что недавно вырубало электричество и лифты временно не работают.

Глава 3

Утром, встретившись с Линой у ворот института, понимаю, что, говоря о завоевании нашего мастера, девушка нисколько не шутила. Сегодня на пары Лина надела коротенькое чёрное вязаное платье, идеально подчёркивающее её шикарные формы, сверху накинула лёгкую кофточку молочного цвета. На ногах – чёрные ботильоны на широком каблуке, на лице – небольшие тонкие стрелки и бордовая помада.

– Боюсь спросить, во сколько ты сегодня встала, – интересуюсь у девушки, разглядывая россыпь мелких белых жемчужин на её локонах.

– А я и не спала, – признаётся Лина и затем произносит с той самой мечтательной интонацией, когда речь заходит о Горелове. – От одной только мысли о предстоящей мастерской сердце вытворяло такие кульбиты! Не до сна, в общем. Я даже не позавтракала от нервов. Соф, я могу ему понравиться? Как думаешь?

– Я думаю, что это клиника, – отвечаю я ей.

– Ничего ты не понимаешь, – фыркает Лина. – Это же…

– Вячесла-а-а-а-в Горе-е-е-е-лов! – пропеваю я имя мастера вместе с однокурсницей.

До пары остаётся ещё десять минут и, прежде чем подняться на третий этаж, где будет проходить мастерская, заходим в туалет. Лина поправляет макияж, я же, облокотившись о подоконник, молча наблюдаю за её нарастающей истерией. Признаться, я тоже сегодня проснулась раньше будильника, но скорее не от нервов, а от предвкушения. Сегодня случится то, ради чего я вообще решила поступать в литературный, – творческая мастерская. С этого дня каждый вторник вместо обычных пар мы будем собираться с одногруппниками, чтобы творить и обсуждать сотворённое. Ещё и мастером у нас будет сам Горелов! От этого ожидания только возрастают. Что он нам расскажет? Чему научит? Как вообще будет проходить наш учебный процесс по вторникам? – Эти мысли крутятся в моей голове ровно с той минуты, как я узнала о поступлении сюда. И вот этот день настал.

К нужной аудитории подходим за несколько минут до начала и видим, что часть студентов торчит у входа.

– Привет, чего не заходите? – спрашиваю я у парня, стоящего ближе всех к нам.

– Так там мест нет, – отвечает тот.

То есть как это нет? По спискам нас всего пятнадцать человек.

– Ничего не знаю! – мгновенно вспыхивает Лина. – Мы с его мастерской!

Она хватает меня за руку и уверенно ведёт к двери. Кое-как протиснувшись внутрь, пробираемся к окну и садимся на широкий подоконник.

– В следующий раз придём пораньше, – чуть наклонившись ко мне, шепчет Лина. – Хочу сесть прямо перед ним.

Едва сдерживаю в себе порыв напомнить ей о том, кто целых десять минут потратил на то, чтобы подправить и без того совершенный макияж в туалете.

Оглядываю аудиторию в поиске знакомых лиц. Конечно, в таком хаосе понять, кто именно будет учиться с нами на мастерской в ближайшие пять лет, невозможно, но всё же любопытство берёт верх. Кого-то я видела вчера на линейке, кого-то нет. Ребята из общежития рассказывали, что посещать разные мастерские – довольно частая практика, поэтому среди присутствующих наверняка есть и старшие курсы.

Взгляд останавливается на парне, сидящем на ряд позади у стенки. Чёрная футболка, обыкновенный серый свитшот на молнии, матовый чёрный пусет в левом ухе. Склонившись над компактным серебристым ноутбуком, он что-то сосредоточенно печатает на клавиатуре, не обращая внимания на постороннюю суматоху. Его тоже не было на линейке. Да и не похож он на впечатлительного первокурсника. Он единственный, кто, казалось, не ждёт прихода Горелова и будто бы вообще очутился здесь совершенно случайно, а все мы его отвлекаем и мешаем сосредоточиться на его суперважном занятии. Чёрная отросшая чёлка спадает на глаза, скулы напряжены, губы плотно сжаты. Не знаю почему, но мне невыносимо хочется подойти и подсмотреть за тем, что же он там печатает, раз не замечает ничего вокруг. Словно почувствовав, что за ним наблюдают, парень поднимает голову. Теперь он пристально смотрит прямо на меня, отчего кожа покрывается мурашками. Глаза чёрные, даже зрачков не видно. Пугающие и завораживающие одновременно. Не отворачиваюсь. Хоть я и испытываю ужасное смущение, мне почему-то не хочется проигрывать ему в этом поединке. Словно считав мои мысли, старшекурсник криво ухмыляется.

Не знаю, сколько ещё длилось бы наше глупое противостояние в гляделки, если бы не Лина, пихнувшая меня в бок локтем. Поворачиваюсь и замечаю входящего в аудиторию Горелова, в пиджаке, надетом поверх серой водолазки. Шея мастера замотана в тонкий клетчатый шарф. Он молча проходит к доске, встаёт перед нами, кладёт сумку на кафедру и, достав из неё несколько листов А4, начинает монотонно зачитывать: