– Что значит «ушёл»? – наконец спросил он.

– К другой женщине. Вчера вечером он собрал вещи и уехал.

– Подожди, – его голос изменился, стал напряжённым. – Ты можешь рассказать нормально? Я сейчас не могу говорить. Приеду через час, хорошо?

Я согласилась. Отключилась и стала ждать.

За этот час я попыталась привести себя в порядок. Умылась, причесалась, даже нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть следы слёз. Не хотелось, чтобы сын видел меня разбитой. Он и так будет переживать.

Максим приехал через полтора часа. Позвонил в дверь, хотя у него был свой ключ – это уже говорило о многом. Дистанция, которую он обозначил. Я открыла дверь и замерла на пороге.

Мой сын, мой мальчик – высокий, широкоплечий, так похожий на отца в молодости. Те же тёмные волосы, та же линия подбородка, даже поворот головы – всё как у Александра. Двадцать три года, а уже весь в делах, амбициях, планах. Он работал в компании отца последние два года, после окончания того же экономического факультета.

– Привет, мам, – он неловко обнял меня и прошёл в квартиру. – Так что случилось?

Мы сели на кухне. Я поставила чайник, достала печенье, которое он любил с детства. Обычные домашние жесты, за которыми пыталась скрыть волнение.

– Вчера была наша с папой годовщина, – начала я. – Двадцать пять лет. Я приготовила ужин, ждала его. Он пришёл поздно и сказал, что уходит к своей секретарше. Ольге.

Я ожидала увидеть на лице сына шок, недоверие, возмущение. Но Максим смотрел на меня странно спокойно, почти отстранённо.

– Ты знал? – вырвалось у меня.

Он отвёл взгляд и сделал глоток чая.

– Догадывался. В офисе были разговоры.

Я почувствовала, как земля снова уходит из-под ног. Мой сын знал или догадывался, что его отец изменяет мне, и не сказал ни слова?

– И ты молчал? – мой голос дрогнул.

– А что я должен был сделать? – он пожал плечами с той же непроницаемостью, что и его отец. – Это ваши отношения. Я не хотел вмешиваться.

– Максим, речь идёт о твоей семье!

– Которая, похоже, уже не семья, – он произнёс это спокойно, как факт. – Послушай, мам, люди расстаются. Это бывает. Даже после стольких лет.

Я смотрела на него и не узнавала. Мой мальчик, которого я баюкала ночами, возила в музыкальную школу, помогала с домашними заданиями… Когда он стал таким холодным, таким расчётливым?

– Я знаю, что тебе больно, – продолжил он, и в его голосе наконец появились нотки сочувствия. – Но, может, так будет лучше для всех? Вы с папой в последнее время не очень ладили…

– Что? – я ошеломлённо уставилась на него. – С чего ты взял?

– Ну, это было заметно. Он много работал, ты… – он помедлил, – ты всегда сидела дома. Разные интересы, разные круги общения.

Я не могла поверить своим ушам. В глазах сына я была просто домохозяйкой, которая «сидела дома», пока его отец строил бизнес и карьеру.

– Я не «сидела дома», – тихо сказала я. – Я создавала дом. Для тебя, для твоего отца. Я отказалась от своей карьеры, чтобы воспитывать тебя, чтобы поддерживать папу. Это был наш общий выбор.

– Выбор, который ты сделала двадцать лет назад, – Максим говорил теперь как взрослый с ребёнком. – Мам, сейчас другое время. Женщины работают, развиваются. А ты… застряла.

Я смотрела на его красивое, уверенное лицо, и меня захлестнула волна гнева. Гнева на его отца, на весь мир, который научил моего сына ценить только деньги и успех, на себя – за то, что не смогла передать ему другие ценности.

– Ты говоришь прямо как он, – я покачала головой. – Ты даже не спросил, как я себя чувствую. Не возмутился, что он бросил нас ради женщины твоего возраста.

– При чём тут её возраст? – он поморщился. – Отец – взрослый человек, он имеет право…

– На что? – перебила я. – На то, чтобы бросить семью после двадцати пяти лет? На то, чтобы оставить меня без средств к существованию? – я кивнула на брачный договор, который так и лежал на столе. – Он всё предусмотрел. Всё оформил на себя.

Максим взял документ, бегло просмотрел.

– Но ты же сама это подписала, – сказал он с оттенком удивления. – И что значит «без средств»? Папа не бросит тебя в нищете. Он всегда был справедливым.

«Справедливым». Этим словом мой сын оправдывал предательство отца.

– А что ты предлагаешь мне делать? – я смотрела прямо на него. – Жить на подачки от бывшего мужа? В квартире, которая, возможно, скоро перестанет быть моей? Начинать карьеру в сорок пять лет?

Максим вздохнул, как будто разговор утомлял его.

– Мам, у тебя всё будет хорошо. Папа обеспечит тебя. Может, это даже шанс начать новую жизнь? – он посмотрел на часы. – Прости, мне пора. У меня встреча с инвесторами. Я позвоню завтра, хорошо?

Он встал, поцеловал меня в щёку – быстро, формально. Взрослый, деловой человек, который выполнил неприятную обязанность и теперь мог вернуться к важным делам.

– Максим, – окликнула я его у двери. – Ты понимаешь, что случилось? Твой отец разрушил нашу семью. То, что мы строили вместе двадцать пять лет.

Он помедлил, сжимая ключи от машины.

– Никто ничего не разрушил, мам. Просто всё изменилось. Пойми наконец – ничто не вечно. Всё развивается, трансформируется. Отец всё создал сам, и он имеет право распоряжаться своей жизнью.

– Не сам, – тихо возразила я. – Мы создавали всё вместе.

Но Максим уже не слушал. Он кивнул, бросил дежурное «держись» и ушёл, плотно закрыв за собой дверь.

Я осталась стоять в коридоре, глядя на эту закрытую дверь. Второе предательство за два дня. От двух самых близких мужчин в моей жизни.

Но боль от слов сына была, пожалуй, ещё острее, чем от ухода мужа. Потому что в глазах Максима я увидела не просто холодность – я увидела пренебрежение. Словно я была отработанным материалом, использованным и выброшенным. Домохозяйкой, которая «сидела дома», пока мужчины делали настоящие дела.

Двадцать три года назад я держала его на руках, крошечного, беззащитного, и обещала всегда быть рядом. Всегда защищать. А теперь он смотрел на меня глазами чужого человека, и в этих глазах не было ни благодарности, ни понимания – только снисходительная жалость.

Я медленно вернулась на кухню, села за стол. На столе всё ещё стояли две чашки – моя и Максима. В его осталась половина чая, который он не допил, торопясь уйти. И печенье, к которому он не притронулся. Детское печенье, которое я продолжала покупать по привычке, хотя мой сын давно вырос.

Самое страшное в предательстве то, что оно приходит от тех, кому ты безоговорочно доверяешь. От тех, кого любишь больше всего на свете.

Страшно, когда уходит муж. Но ещё страшнее, когда твой ребёнок смотрит на тебя глазами чужого человека.

Глава 4. Две страницы и всё

На следующее утро я проснулась с твёрдым намерением действовать. Достаточно слёз и самоуничижения. Если Александр хотел войны – он её получит. Если мой сын верит только в силу и успех – я покажу ему, что его мать не сломлена.

Первым делом я позвонила по номеру, который прислала Наташа. «Елена Викторовна Соколова, адвокат по семейным делам. Двадцать лет практики.» Секретарь записала меня на приём на два часа дня.

Я надела строгий костюм, который не доставала из шкафа, наверное, несколько лет. Последний раз был на выпускном Максима. Костюм сидел чуть свободнее, чем раньше – я похудела за эти дни на нервной почве. Нанесла макияж, собрала волосы в пучок. В зеркале отражалась собранная, серьёзная женщина, а не та развалина, какой я себя чувствовала.

Офис адвоката находился в центре города, в старинном здании с лепниной на фасаде. Я поднялась на третий этаж, постучала в дверь с табличкой «Адвокатское бюро Соколовой Е.В.»

Елена Викторовна оказалась моей ровесницей – стройная женщина с короткой стрижкой и проницательными глазами. Она пожала мне руку, пригласила сесть и сразу перешла к делу.

– Итак, Вера Алексеевна, я так понимаю, ваш муж решил развестись и есть брачный договор?

Я кивнула и протянула ей папку с документами. Пока она читала, я рассматривала её кабинет – строгий, функциональный, с дипломами на стенах и огромной библиотекой юридической литературы. Интересно, у неё есть семья? Дети? Или она из тех женщин, которые выбрали карьеру вместо дома?

– Так, – Елена Викторовна подняла глаза от документов. – Договор составлен грамотно, но есть несколько моментов, за которые мы можем зацепиться.

– Зацепиться? – я недоумённо посмотрела на неё. – Но там всё указано: бизнес и имущество, приобретённое на доходы от него, принадлежат мужу.

– Не всё так просто, – она улыбнулась. – Во-первых, договор составлен очень давно, когда многие нормы семейного права ещё только формировались. Во-вторых, – она постучала ручкой по одному из пунктов, – здесь говорится о бизнесе, но не уточняется, о каком именно. За двадцать пять лет компания вашего мужа наверняка трансформировалась, проходила реорганизации, слияния?

Я кивнула. Конечно, от того маленького ИП, с которого Саша начинал, давно не осталось и следа. Сейчас это был холдинг с несколькими направлениями.

– И, наконец, главное, – продолжила адвокат. – В России ни один судья не поставит договор выше закона. Если бы вас действительно оставили с пустыми руками после 25 лет брака – мы бы этот договор разнесли в пух и прах. Статья 44 Семейного кодекса гласит, что брачный договор может быть признан недействительным, если он ставит одного из супругов в крайне неблагоприятное положение.

Я почувствовала, как внутри просыпается что-то похожее на надежду.

– Вы думаете, мы сможем оспорить договор?

– Не полностью, но частично – вполне, – она сделала пометку в блокноте. – Кроме того, есть вопрос о совместно нажитом имуществе, которое напрямую не связано с бизнесом. Квартира, например. Когда она приобретена?

– Пятнадцать лет назад, – я задумалась. – Но деньги были от продажи акций компании.

– Это предстоит доказать вашему мужу, – Елена Викторовна сделала ещё одну пометку. – А машина?

– Подарок на сорокалетие, – я горько усмехнулась. – От любящего мужа.

– Прекрасно. Подарки не подпадают под брачный договор, если только в нём не оговорено иное, – она перелистнула ещё несколько страниц. – Что-нибудь ещё? Дача, земельный участок, ценные бумаги?

Я покачала головой. Потом вдруг вспомнила:

– Есть старое здание в пригороде. Бывшее кафе моего отца. Мы собирались его продать или сдать в аренду, но руки не доходили.

Елена Викторовна оживилась:

– Расскажите подробнее.

Я рассказала историю, которую почти забыла за прошедшие годы. Как отец открыл маленькое кафе на окраине, как вложил в него всю душу. Как после его смерти оказалось, что у кафе были долги, и его могли забрать кредиторы. Тогда Александр выкупил долги и оформил здание на себя – так было проще с юридической точки зрения. Кафе давно не работало, стояло заброшенным, но я всегда испытывала сентиментальную привязанность к этому месту. Отцовское наследие.

– Так-так, – адвокат что-то быстро писала в блокноте. – Это очень интересно. Если кафе принадлежало вашей семье, а муж просто помог сохранить его, мы можем доказать, что он действовал в ваших интересах, как доверенное лицо. В конце концов, он был вашим мужем, вы доверяли ему представлять ваши интересы.

– Но там его подпись во всех документах…

– Юридические формальности, – она отмахнулась. – Важна суть. Это было семейное дело, и вы имеете на него полное право.

Я смотрела на неё с недоверием. Неужели есть шанс? Неужели я не останусь на улице с одним чемоданом вещей?

– Сколько у вас сейчас денег? – неожиданно спросила Елена Викторовна. – В смысле, свободных средств, которыми вы распоряжаетесь?

Я замялась.

– Немного. Пару сотен тысяч на карте. Ещё есть совместная кредитка, но я не уверена, что Александр не заблокирует её.