– А вот и он, наш Валерьян Иванович! – радостно пропела Лидия Сергеевна. – Быстро добрался!

Она выскочила в прихожую, клацнули замки, хлопнула дверь, и почти сразу в комнату вкатился невысокий толстенький человечек с круглой лысиной и круглыми маслеными глазами. Он на ходу натягивал белый халат, за ним поспешала Лидия Сергеевна с допотопным кожаным докторским саквояжиком в руке.

– И где же у нас больная? – заулыбался толстячок, потирая руки и оглядываясь, словно не видя Ники на диване.

– Я не больная! – резко возразила Ника.

– Нет-нет, конечно, не больная! – тут же согласился с ней толстяк, подкатился к ней, ухватил за руку и затих, склонив голову к плечу – видимо, слушал пульс.

– Конечно, не больная! – с раздражением повторила Ника. – Я же могу узнать собственного мужа…

– Опять двадцать пять! – простонал самозванец, но свекровь дёрнула его за руку и выразительно сверкнула глазами – помолчи, мол, не мешай доктору.

– Разумеется, можете! – подхватил толстяк, выпустив руку. – Прошу вас, не волнуйтесь! Тут не о чем говорить! Лучше скажите, как мы себя чувствуем?

Он говорил тем ласковым, сюсюкающим, дебильно-жизнерадостным голосом, каким некоторые взрослые разговаривают с детьми. Или некоторые врачи разговаривают с безнадёжно больными. И еще эта ужасная манера говорить пациенту «мы»…

– Мы себя чувствуем по-разному, – попыталась осадить его Ника. – Из вас, по крайней мере, никто не пытается сделать душевнобольного!

– Какие мы обидчивые! – проворковал доктор. – Не нужно обижаться и расстраиваться не нужно! Мы сейчас примем таблеточки, и всё станет хорошо!

– Вы что думаете, я приму таблетку и признаю в совершенно постороннем мужчине своего мужа? Да и не стану я ничего принимать! Еще не хватало! – Как ни странно, но в присутствии толстяка в белом халате в ней проснулась решительность.

– Ну, если не таблеточки – тогда укольчики! – ворковал толстяк, переглядываясь с Лидией Сергеевной. – Укольчики, они и действуют лучше…

– Но вы меня еще даже не выслушали! – возмущенно воскликнула Ника.

– Выслушаю, непременно выслушаю! Я для того и приехал, чтобы всех выслушать! – Доктор снова переглянулся с Лидией Сергеевной и спросил совсем другим тоном: – Что с ней случилось?

– Вообразите, Вера вчера приехала с Серёжей, она впервые в нашем городе, всё было хорошо, я их встретила, показала квартиру. А сегодня она Серёжу не узнает! Представляете?

– Очень даже хорошо представляю! – Толстяк покачал лысой головой. – Вы сами сказали – впервые в незнакомом городе, в незнакомой обстановке, а психика неустойчивая, вот и случился кризис… – Он снова повернулся к Нике и проговорил тем же фальшиво-жизнерадостным тоном: – Прошу вас, положите ногу на ногу!

Ника в первый момент решила, что не станет выполнять его идиотские требования, но тут же передумала. Пусть не считает, что она упрямая идиотка. Он всё же врач, он должен понять, что она в своем уме.

Ника положила ногу на ногу, доктор ударил по колену молоточком и покачал головой.

– Что-то не так? – насторожилась Лидия Сергеевна.

– Рано что-то говорить… Деточка, теперь встаньте, закройте глаза и вытяните руки вперед! Вот так… Теперь достаньте правой рукой до носа… Теперь левой рукой…

Ника выполнила эти приказы, чувствуя себя глупо, затем села. Доктор снова озабоченно покачал головой, подошел к ней, пробежал пальцами по голове. Нащупал шрам у нее на затылке и замер, как охотничья собака, почуявшая свежий след.

– А это что у нас такое?

– Это? Это ерунда… – неохотно сказала Ника. – Это было очень давно…

– Давно? Все наши неприятности коренятся в давних травмах… Особенно в детских… Так что с вами случилось?

– На меня напала собака, – с неохотой процедила Ника. – Я упала, ушиблась… Но всё очень быстро зажило…

– Ничто не проходит бесследно! – поучающим тоном провозгласил доктор и поднял руку, как бы подкрепляя этот тезис. – От таких детских травм на душе остаются очень глубокие отметины!

– Доктор! – вступил в разговор чужак, который до сих пор молчал с обиженным видом. – У нее есть медицинские бумаги. Там всё это описано.

– Бумаги? Очень хорошо! – Толстяк потер руки. – Давайте мне ее бумаги!

Мужчина вышел из комнаты и тут же вернулся с папкой. С той самой папкой, которую Сергей, ее Сергей, убедил взять с собой. «Ты, – сказал он, – уезжаешь надолго. Так что бери всё нужное с собой – документы, диплом, карту медицинскую, мало ли, понадобится…» Ника послушалась и теперь смотрела на самозванца с бессильным возмущением. Как он посмел рыться в ее вещах? И откуда знает про ее подростковую травму? Только Сергей знал, потому что у жены от мужа ведь не может быть секретов… А этот… Кто он? Она готова была взорваться, наговорить ему резкостей, но ее останавливало то, что в таком случае ее наверняка посчитают невменяемой.

Толстяк доктор взял папку, принялся листать ее содержимое, шурша страницами, время от времени цокая языком и покачивая круглой головой. Наконец нашел что-то нужное и прочитал громко, с выражением крайней озабоченности:

– «Посттравматический синдром…» Как же, как же… Чего же вы хотите? Ничего удивительного!

– Это серьезно? – почти хором проговорили липовый муж и сомнительная свекровь.

– Более чем.

– Но можно что-то сделать?

– Безнадежные случаи встречаются редко. Будем лечить… Наука далеко продвинулась вперед.

Нике казалось, что слова доктора обволакивают ее, опутывают, как липкая паутина опутывает беспомощную, одурманенную муху. Что чем дольше она его слушает, тем меньше уверена в собственной нормальности, в собственной адекватности. В душе ее проснулась воля к сопротивлению, она вскочила и воскликнула:

– Да что вы такое несёте? Что я, по-вашему, не узнаю собственного мужа? Кто вы такой, чтобы…

– Деточка, не кипятитесь! – укоризненно покачал головой доктор и схватил ее за руку. – Деточка, успокойтесь! Я помогу вам, непременно помогу! Главное – это осознать свои проблемы, увидеть их, тогда с ними гораздо проще справиться!

Ника перехватила взгляд, которым доктор обменялся с ее новоиспеченной свекровью – озабоченный, настороженный, заговорщицкий. Она попыталась вырвать у него свою руку, но его мягкие, пухлые пальцы оказались удивительно сильными.

Свекровь вышла из комнаты и тут же вернулась со стаканом в руке. Доктор взял у нее стакан, поднес к губам Ники и проворковал фальшиво-ласковым голосом:

– Выпейте, деточка! Вам непременно полегчает!

– Да не хочу я пить! – возмутилась Ника, но тепловатая вода уже лилась ей в рот, и доктор ловко подсунул таблетку, и эта таблетка вместе с водой проскочила в горло…

– Что вы мне даёте… – Ника попыталась увернуться, но было уже поздно, она рефлекторно сглотнула.

– Ну, вот и хорошо, деточка! – ворковал толстяк, поглаживая ее по руке. – Сейчас нам полегчает…

У Ники слегка закружилась голова, комната поплыла перед ее глазами. На нее накатило какое-то тупое равнодушие. В самом деле, зачем шуметь, зачем возмущаться? Лучше просто прилечь, поспать немного, после этого всё должно встать на свои места…

– Вот так, милая моя, вот так! – Толстяк помог ей прилечь на диван.

Комната растаяла, исчезла…

Ника шла по узкой, горбатой, вымощенной булыжником улочке южного городка, со всех сторон окруженного горными отрогами, каменистыми склонами…

Откуда-то сверху, со склона горы, доносились мерные удары барабана, хриплые голоса и тревожное, резкое верещание зурны. «Ах да, – вспомнила Ника, – там ведь цыганский квартал, должно быть, у цыган сегодня какой-то праздник…»

Ника сама не знала, откуда ей известно про этот праздник и про цыганский квартал и почему она так хорошо знает этот маленький городок, знает его кривые узкие улочки, знает многих его жителей. Да и сама она была сейчас на себя не похожа, с удивлением поняла Ника – одета в мужской кафтан, подпоясанный зеленым шелковым шарфом, на ногах сапоги из мягкой кожи.

Она – или он? – миновала мечеть на углу двух улочек, миновала глинобитную стену медресе, миновала улочку, где жили кожевенники. Из дверей их домов и мастерских остро и резко пахло дублеными кожами и поташом. Ремесленники с черными от дубильной смеси руками трудились на порогах своих жилищ. Один из них поднял голову и произнёс почтительно:

– Мир вам, господин Хасан!

«Это ведь он ко мне обращается», – поняла Ника и осознала, что ее и впрямь зовут Хасаном, и ничуть этому не удивилась, приняла как должное – так и бывает во сне.

Тут она – или он? – услышала приближающийся цокот копыт по булыжной мостовой. Она – или он? – подняла глаза и увидела двух всадников, которые ехали рядом на больших откормленных конях, перегородив всю улицу. Всадники никого не замечали. Богатые кафтаны, сабли в дорогих ножнах на шёлковых перевязях, шапки с кокардами – это были стражники. Между ними по мостовой брел человек в порванном вылинявшем халате, без шапки, со связанными руками. Должно быть арестант, схваченный за какое-то прегрешение.

При приближении всадников прохожие вжимались в стены домов, чтобы кони не сбили их с ног или острые стремена не разорвали одежду. Стражники ехали неторопливо, они не хотели кого-то задеть нарочно, но и не избегали этого. Они просто не замечали прохожих, как идущий по саду человек не замечает насекомых у себя под ногами.

Хасан – или Ника? – как все прочие, прижался к выщербленной глинобитной стене, чтобы пропустить стражников. Но тут случилось неожиданное – один из них выехал вперед, теперь они ехали гуськом, никого не задевая. Первый всадник проехал мимо Хасана, и с ним поравнялся арестант.

Хасан отвел было глаза, чтобы не встречаться со взглядом арестанта, но тот издал какой-то нечеловеческий, мучительный стон, больше похожий на мычание, обдал его жарким дыханием, и Хасан невольно взглянул на него. Рот арестанта был широко открыт, он силился что-то сказать, но не мог – во рту у него бессильно шевелился кровавый обрубок языка. Арестант протянул к Хасану свои связанные руки, что-то вложил в его ладони и снова мучительно застонал, замычал, что-то безуспешно пытаясь сказать, на что-то показывая.

Хасан посмотрел туда, куда указывал несчастный человек, и увидел одного из стражников. Тот приподнялся в стременах и замахнулся на Хасана нагайкой. Хасан поспешно пригнулся, нырнул в дверь ближней лавки.

Это оказалась лавка ковровщика. Сам хозяин стоял за прилавком, заваленным молитвенными ковриками, и делал Хасану странные знаки, глазами и телодвижениями указывая на заднюю стену лавки.

Хасан оглянулся. Послышались тяжелые, неотвратимые шаги приближающегося стражника. И тут он сообразил, что всё еще сжимает в руке то, что передал ему арестант. Это был смятый, сложенный в несколько раз кусок пергамента…

Ковровщик поднял один из ковров, покрывавших заднюю стену, за ним оказался тёмный проход. Хасан опомнился, скользнул в смутный проём, пробежал несколько шагов во мгле, споткнулся и упал…

И тут из темноты кто-то позвал его по имени.

Ника проснулась от звука голоса, который звал ее по имени. Или это ей только показалось? Может быть, это был всего лишь отзвук ее странного сна?

В первый момент она снова не могла вспомнить, где находится. Она лежала не на своей привычной кровати, но и не на той новой и ровной, как футбольное поле. Да и вообще Ника находилась не на кровати, а на узком диванчике и была одета в те же самые джинсы и джемпер, что и раньше. Пока она спала, кто-то заботливо накрыл ее красным клетчатым пледом, подоткнул края.

Тут Ника вспомнила прежнее свое пробуждение, вспомнила человека, который называл себя ее мужем, вспомнила визит врача… Как же его… Валерьяна Иваныча… Врач дал ей какую-то таблетку, после которой она заснула…